Отроку благочестие блюсти...Как наставляли дворянских детей - Вера Бокова

Потому и русские дворяне учили своих детей "царскому" токарному искусству (как мы помним, за токарным станком любил отдыхать и старый князь Болконский в "Войне и мире"), часовому и переплетному мастерству В конце XVIII века эта мода получила дополнительную подпитку: насмотревшись на мытарства изгнанных революцией из своей страны французских аристократов, наиболее дальновидные русские родители озаботились научить детей делать руками хоть что-то полезное, чтобы в случае чего не помереть с голоду

Помимо этих занятий детей могли приучать и к садоводству, считавшемуся вполне благородным занятием (еще римские императоры самолично выращивали капусту). Поэтому среди прочих летних забав юного дворянина частенько ждал "собственный садик", в котором он — конечно, с помощью садовника — сам копал грядки, рыхлил землю, выпалывал сорняки, выращивал цветы и овощи и т. д. Так делали и в императорской семье.

Наконец, во второй половине XIX века, специально чтобы привить детям уважение к крестьянскому труду, их учили несложным деревенским работам — косить, жать хлеб и ухаживать за скотом. Так поступали в семье великого князя Константина Николаевича (известного поэта "К. Р."), у Льва Толстого (еще до его известного "опрощения") и т. д.

В целом можно сказать, что дворянское образование заметно совершенствовалось. Число преподаваемых предметов сокращалось: отсекалось случайное, прибавлялось нужное. Языки переставали быть средством покрасоваться и становились орудием познания; гуманитарные предметы наполнялись жизненной конкретикой, нахватанность перерастала в эрудицию — все это служило формированию действительно рафинированной личности, аристократии не только по крови, но и по духу.

XIV. Что читать?

Никакое воспитание и образование невозможны без обширного и систематического чтения; оно формирует мышление человека, его мировоззрение, способствует развитию самосознания. Долгое время влияние чтения на русское дворянское воспитание тормозилось двумя обстоятельствами: отсутствием привычки и отсутствием самих книг. Вплоть до второй половины XVIII века, а в провинции — даже и до XIX, в редком доме можно было найти какую-нибудь книгу, и то преимущественно духовного содержания — Псалтырь или Святцы, либо уж лечебник Енгалычева или какой-нибудь календарь, как у онегинского дядюшки:

И календарь осьмого года:Старик, имея много дел,В иные книги не глядел.

Большинство дворян вообще ничего не читало; иные думали, что слишком прилежное чтение книг, в том числе и Библии, способно свести человека с ума. Даже в аристократических семьях вплоть до времен Елизаветы Петровны почти не было домашних библиотек.

Постепенно, однако, дело сдвинулось с мертвой точки. Уже А. Т. Болотов довольно много читал — все, что попадалось под руку. Особенно запомнились ему "Похождения Телемака" в русском переводе. "Я получил чрез нее понятие о мифологии, о древних войнах и обыкновениях, о Троянской войне… — вспоминал он. — Словом, книга сия служила первым камнем, положенным в фундаменте моей будущей учености, и куда жаль, что у нас в России было еще так мало русских книг, что в домах нигде не было не только библиотек, но ни малейших собраний".

По скудости книжных собраний дети долго хватались буквально за все, до чего могли дотянуться, и все это были книги для взрослых: классика на том языке, на котором разговаривали в семье, немногочисленные еще переводы на русский язык, сочинения отечественных авторов.

О том, что именно попадало в руки к детям (а первые прочитанные книги лучше всего запоминаются), сохранилось множество разных свидетельств.

Е. Р. Дашкова, девушка серьезная, предпочитала исторические и философские труды и в тринадцать лет прочитала на французском языке работы Бейля, Монтескье, Вольтера, Буало, трактат Гельвеция "Об уме" и т. п. — словом, почти все просветительские сочинения.

Поэт И. И. Дмитриев, проведший детство в провинции, когда ему еще не было и десяти лет, пристрастился к иностранным романам. В круг его чтения входили "Шутливые повести" Скаррона, "Похождения Робинзона Крузо", "Жиль Блаз" и роман аббата Прево "Приключения маркиза Г.". Начинал он с последней книги. Поскольку она была на французском, Дмитриев читал со словарем и в процессе чтения основательно подтянул свой язык. Вскоре, лет в десять, Дмитриев свел знакомство и с русской литературой — прежде всего поэзией А. П. Сумарокова, книги которого имелись в доме, потому что с Сумароковым была лично знакома мать Дмитриева. Позднее отец читал вслух домашним стихи Ломоносова из его первого собрания сочинений — "Иова", "Вечернее размышление о величестве Божием" и "Оду на взятие Хотина", которые произвели на будущего поэта глубокое впечатление. Вообще же Дмитриев читал много и бессистемно — от "Велисария" Мармонтеля до указов Екатерины Второй и Петра Великого, включая поучения Иоанна Златоуста и "Всемирную историю" Барония.

Я. П. Полонский, воспитывавшийся в начале XIX века, тоже в провинции (родители его французского языка не знали и в семье говорили по-русски), вспоминал: "Когда мне перевалило за семь лет, я уже умел читать и писать и читал все, что попадалось мне под руку. А попадались мне под руку всё старые, иногда очень старые книги, в кожаных переплетах — с высохшими клопами между страниц: издания времен Екатерины — комедии Плавильщикова, и особенно памятная "Русалка" — волшебное представление с превращениями и куплетами. Вот, если не ошибаюсь, начало одного куплета:

Мужчины на светеКак мухи к нам льнут,Имея в предмете,Чтоб нас обмануть.

Иногда попадались и новые, по тому времени, издания, вроде "Достопамятной России" (с картинками), и тогдашнее "Живописное обозрение". Первые прочитанные мною стихи уже побуждали меня подражать им. Чаще всего в тогдашних изданиях попадались стихи Карамзина и князя Долгорукова.

На стихи память у меня была отличная, восьми-девяти лет я знал уже наизусть лучшие басни Крылова, все сказки Дмитриева, монологи из комедий Княжнина и кое-что из трагедий Озерова. Читал я стихи вслух, и кому же? Моей няньке и всей безграмотной дворне, которая, как мне тогда казалось, слушала меня с большим удовольствием, даже ахала от удовольствия!"

А. П. Бутенев читал "Душеньку" Богдановича, стихи Сумарокова, Ломоносова и Карамзина, переведенные с французского первый том "Истории России" Левека и роман Фенелона "Телемах".

Д. Н. Свербеев лет в девять-одиннадцать освоил все, что нашел в небольшой библиотеке своего отца: русских поэтов XVIII века, исторические сочинения, "Письма русского путешественника" Карамзина и издававшийся им же "Московский журнал", "И мои безделки" И. И. Дмитриева, модные в 1810–1820 годах мистические сочинения Иакова Бема, Иоанна Массона, Эккартсгаузена, книгу Юнга Штиллинга, известную в русском переводе, как "Угроз Световостоков" и "Сионский сборник" А. Ф. Лабзина.

Такая же бессистемность чтения продолжалась и много позже. Уж если ребенком овладевала страсть к чтению, он готов был схватиться за любой текст в переплете, лишь бы эту страсть удовлетворить. "От нечего делать, — писала Е. А. Сушкова, — я принялась читать без выбора, без сознания. Вольтер, Руссо, Шатобриан, Вольтер прошли через мои руки. Верно, я очень любила процесс чтения, потому что, не понимая философских умствований, с жадностью читала от доски до доски всякую попавшуюся мне книгу. Мольера я больше всех понимала, но не умела оценить его; когда же я отыскала "Поля и Виргинию", роман Бернарден де Сен-Пьера, да и "Женитьбу Фигаро", комедию Бомарше, я плакала над смертью Виргинии, а во всех знакомых мальчиках искала сходства с Керубином (паж графа Альмавивы). Чтение этих двух книг объяснило мне, что есть и веселые книги, и я перевернула библиотеку вверх дном и дорылась до романов г-жи Жанлис и г-жи Радклифф. С каким замиранием сердца я изучала теорию о привидениях; иногда мне казалось, что я их вижу, — они наводили на меня страх, но какой-то приятный страх".

Долгое время в отношения ребенка с книгой ни родители, ни гувернеры почти не вмешивались, разве что находили, что чтение мешает дитяти заниматься уроками, и тогда запирали книги на замок (из-под которого юные книгоманы все равно находили способы их добывать). Лишь ко второй трети XIX века родители пришли к выводу, что взрослым следует контролировать детское чтение и что прежде, чем позволить ребенку взять книгу, ее следует непременно прочесть самим. Особенно много ограничений возникало в подростковом возрасте, когда запрещалась вся хоть сколько-нибудь сомнительная в отношении нравственности литература, главным образом французские романы.

"Воспитательницы стали прилагать неусыпное рвение к сохранению нашего неведения и наивности, — вспоминала современница. — На чтение французских книг была наложена строжайшая цензура: заклеивали странички в самых невинных романах, вроде "Черного тюльпана" Дюма-отца. Зато английская и немецкая литература считалась безусловно нравственной, поэтому девочкам не запрещали ни Байрона с его богоборчеством и игривыми анекдотами "Дон-Жуана", ни Шекспира с его "грубыми нравами" и "непристойностями", которых, впрочем, барышни чаще всего не понимали или игнорировали… Говорились они большей частью в пьяные минуты шутами, солдатами, а мы питали самое эстетическое презрение к таким художественным созданиям и интересовались только героями". Из немецкой литературы был запрещен роман И. Гете "Страдания юного Вертера".