Шок и трепет. Война в Ираке - Лойко Сергей Леонидович

Амира Али Мехди, 68 лет, красивое тонкое вытянутое лицо в изящных трагических морщинах у глаз, в обрамлении черного чадора, домохозяйка: «Я прожила всю жизнь в Багдаде, но такой бури не помню. Я думаю, это сигнал Бога, который показывает, как он зол на другие арабские страны за то, что не помогают нам. Бог послал эту бурю, чтобы американцы поняли, что для них это плохое предзнаменование».

Вице-президент Таха Ясин Рамадан тоже обрушивается на своих соседей по Ближнему Востоку: «Почему они не прекратят поставки нефти государствам, которые принимают участие в агрессии против нас? Почему они не закроют свои водные пути для американских и британских судов и почему они не закроют свое воздушное пространство для их самолетов и ракет?»

Днем пошел грязевой дождь. С неба льется не вода, и даже не песок, а грязь. Человек, оказавшийся на улице, очень скоро превращается в монстра, слепленного из грязи и глины.

Таким монстром сейчас выглядит Хасан Уад Ахмед, 37 лет, солдат партии. С его покатых широких плеч по потерявшей цвет и очертания форме стекают на грудь и живот потоки желтокоричневой грязи. Но он, несмотря на почти полное превращение в ужасного глиняного парня, продолжает крепко сжимать свой Калашников, превратившийся в кусок грязной трубы, торчащий у него прямо из живота. Хасан наслаждается бурей. «Это наше новое оружие, — говорит Хасан. — Так Бог дает нам знак, что он с нами и что наше дело правое».

Несмотря на бурю и грязь, льющуюся с неба, и на все знаки и предостережения Аллаха, бомбы и ракеты продолжают сыпаться на город. Даже не понятно, как они могут найти цель. Боюсь, что мы теперь будем пассивно участвовать в этой войне по принципу: на кого Бог пошлет. Разрывы бомб и ракет, словно дальние, ближние, опять дальние и снова ближние раскаты грома.

Ах мама, мама, что мы будем делать, когда пройдут песчаные дожди…

В пять утра разбомбили телерадиоцентр, прямо напротив гостиницы «Эль-Мансур». В этой гостинице до сих пор живут Ваня Коновалов и его два пуленепробиваемых отморозка с ТВС. Каждый день они снимают крупный план бомбежек (из нашей гостиницы только общий, но ужасу хватает вполне). Моя жена видит это на ТВС и сходит с ума.

У них там не осталось ни одного целого стекла. По-моему, нет света и воды, а они продолжают снимать и пугать московских женщин и детей. Надеюсь, сегодня они переедут к нам.

Итак, телерадиоцентр горит. Теперь песни и кричалки про Саддама и сюжеты про него, принимающего парады и целующего детей в прошлой жизни, можно будет смотреть только по одному каналу. Два отключились. Третий работает, но качеством картинки напоминает фильм «Прибытие поезда» братьев Люмьер.

В 11:30 две ракеты упали на жилой квартал на улице аль Шааб. Мы находимся в машине. Ахмед внимательно слушает местное радио и переводит все новости. Благодаря ему мы узнаем об этом одними из первых и спешим на место трагедии.

Картина ужасная. Ракеты (бомбы?) упали прямо на проезжую часть улицы, рядом с тротуаром. Рядом магазинчики, ресторан-забегаловка, автосервис, жилые дома. Народу много. Погибло человек пятнадцать. Десятки раненых. Все мирные жители. Люди вытаскивают из развороченного ресторана убитых и раненых, оторванные руки и ноги. Под ногами лужи крови, быстро смешивающиеся с желтой грязевой жижей. На улице дымится с десяток искореженных скелетов машин.

Толпа кричит: «Смерть Бушу!»

Да, здесь ему лучше не появляться. Здесь его точно с цветами не встретят.

Какой-то человек с лицом сумасшедшего потрясает огромным портретом главного шиитского святого, выполненным в стиле раннего Пиросмани, и воет в такт своим конвульсивным движениям.

Я провожу несколько часов с семьей Али Рахима (жена и двое детей) в доме его брата. Квартира Али была на втором этаже прямо над рестораном. В его семье все остались живы, но пережили самые ужасные мгновения, пережили кошмар, который теперь будет преследовать их всю жизнь.

Я задаю и задаю вопросы. Пытаюсь не упустить ни одной мелочи. Где они были, когда это случилось, что ели, что смотрели по телевизору, где стоял диван, где было окно. Я буду задавать вопросы, пока меня не выгонят. Но меня никто не гонит. Они говорят и говорят. Им надо выговориться.

Ухожу от них через три часа.

На месте трагедии трагедия продолжается. Народу стало еще больше. Мохамед Шумар оплакивает своего убитого брата. «Верят ли американцы в Бога? — спрашивает он. И сам отвечает. — Нет, не верят. У них нет Бога!»

Сирены больше не звучат. Нет смысла. Бомбы и ракеты падают в любое время. Днем и ночью. И в дождь, и в бурю. Американские самолеты висят над городом. И им не мешают нефтяные костры и оранжево-желтый туман, сменяющийся грязевым ливнем.

По улице мимо нас проезжает микроавтобус с некрашенным, похожим на длинный ящик гробом, неряшливо привязанным разного цвета и калибра веревками к ржавому багажнику на крыше. Дождь кончился. Окна автобуса открыты. Автобус битком набит женщинами в черном. Все они что-то кричат в окна. Кричат как резаные.

По слухам, американские передовые части уже в 80 километрах от города. Штурм Багдада может начаться в любой момент. И сегодняшний кошмар покажется пустяком…

Мазин Самарай, политолог из Багдадского университета: «Америка делает ошибку за ошибкой. Они обесценили саму идею борьбы демократии с диктатурой. Они проливают кровь невинных. Они говорят, что хотят спасти иракский народ, а сами убивают его».

Ахмед работал фантастически. С Мундером я бы не сделал и трети того, что мне удалось сегодня. Мундер бы сказал: «У людей горе. Мы не можем их беспокоить». Мундер так и не понял, что работа журналиста заключается в том, чтобы беспокоить всех, везде и всегда. Иначе надо было идти в монахи.

Глава 10

Гром среди песчаной бури

Сначала поднялся ветер. Финиковые пальмы зашумели, как тополя или березы. Потом свет стал желтым и тусклым, как в тюремном коридоре. Потом с неба посыпался песок. Ветер был столь сильным, что было не понять: то ли он поднимал песок с земли, то ли разбрасывал песок, льющийся с неба. Песок падал и падал, взлетал и взлетал. Казалось, к утру он засыплет город, а «умные» бомбы и ракеты не найдут цели и улетят обратно…

Но песку не хватило, и «умные» ракеты нашли свою цель, упав на улице Эль-Шааб на севере Багдада. Эль-Шааб значит «народ». Народу на улице было много. Две лавки запчастей, лавка сантехники, ресторанчик-закусочная. Кругом — маленькие кремовожелтые двухэтажные домики, теснящиеся друг к другу так, что редкие деревья в крошечных садиках влезают ветвями в окна соседей. Машины, такие старые, что больше походят на гигантские выхлопные трубы, не влезают в лишь обозначенные кирпичными заборами дворики и стоят на улице, прижавшись друг к другу.

Семья 45-летнего автослесаря Али Рахима жила на втором этаже, над рестораном. В эти утренние мглистые сумерки семья в полном составе сидела на диване у телевизора. Жена Али — веселая толстушка Хана Китат — налила мужу, поднявшемуся из мастерской, горячего густого черного чаю, положила на тарелку свежую теплую лепешку и две вчерашние холодные долмы; взяла на руки задумчивого 6-месячного Ахмеда и придвинулась к 12-летней темноглазой красавице Риме.

В этот момент — в 11:32 — первая «умная» ракета упала на тротуар прямо перед мастерской Фарриса Рашида, оторвав ему ногу, перебив шею в двух местах, переломив позвоночник и воткнув длинный кривой осколок в горло. Ракета зажгла, как факелы, шесть или семь машин, стоявших вокруг. Она разметала все лавки и мастерские по обеим сторонам улицы, выбив все стекла на всех этажах в округе. Ракета вывернула наизнанку ресторан справа от мастерской Фарриса, убила двух посетителей, мирно жевавших чикен-тикка (шашлык из курицы без костей), тяжело ранила двух других и обслугу ресторана.

Обломок оконной рамы просвистел над головами Ханы и детей наперегонки с дождем из стекла, камнями и кусками асфальта. Телевизор упал и разбился. Со стен посыпались треснувшие серо-желтые фотографии бабушек и дедушек. Стены закачались, покрылись трещинами, как паутиной, но не упали.