На развалинах третьего рейха, или маятник войны - Георгий Литвин

Но это право нужно было заслужить. И легионеры, «помощники» и «добровольцы», служили. Например, отмечается в книге И. Хоффмана, за зиму 1941/42 гг. на сторону партизан перешел только один солдат из охранных батальонов в Крыму, еще один не вернулся из отпуска. Зато за этот же период в боях с партизанами, частями Красной Армии убито и ранено около 400 человек. Не замечать, недооценивать такие факты нельзя.

Кор.: Как же их оценивали тогда в Москве и Берлине?

Литвин: Автор книги И. Хоффман утверждает, что Сталин прекрасно осознавал угрозу гражданской войны. Он ссылается на мнение доктора Пфляйдерера, который заметил: после появления армии Власова, других военно-национальных формирований Сталин понимал, что возникает ситуация, когда граждане одной страны будут воевать друг с другом, и пожар этот может разрастаться. Он сознавал, что возникает еще другая проблема: кому будут помогать союзники — коммунистам или кто им противостоит и сражается в общем-то за так называемые ценности капиталистического мира? Наконец, третье: гражданскую войну в СССР весь мир мог воспринять уже не так, как фашистскую агрессию против суверенного государства. Вполне возможно, что ее восприняли бы как развал «советской империи».

Однако в то тяжелое время наше государство не развалилось. Можно назвать тому много причин. Среди них такие, как вековые связи и традиции, неприятие основной массой населения любого «освободителя», поработителя и т. д., высокое чувство патриотизма советских людей, вера в справедливость Отечественной войны, в свое будущее и, конечно, мощная государственная машина, сильная центральная власть.

С другой стороны, немецкие историки-исследователи отмечают, что Гитлер сам боялся гражданской войны в СССР. Он не мог предсказать ни ее размаха, ни ее последствий, поэтому не хотел создавать сильные национальные формирования. В беседе с фельдмаршалом Кейтелем и генералом Цайтцлером он сказал: «Мы не будем создавать русскую армию» — и очень осторожно относился к использованию национальных формирований на переднем крае. Гитлеровское руководство не собиралось создавать никаких свободных и независимых государств. На оккупированных территориях немцы все-таки были захватчиками, победителями, и это оскорбляло национальные чувства людей, пусть даже не симпатизирующих Советской власти. Вот так и провалилась тогда идея развязывания в Советском Союзе гражданской войны.

Кор.: Вы несколько раз подчеркнули: «в то время», «тогда»… Это случайность или сознательное сравнение с днем нынешним?

Литвин: Конечно, сознательное сравнение. В годы войны мы сражались не за Сталина, не за «империю зла», как сейчас берутся утверждать некоторые доморощенные «исследователи», а за нашу великую державу, за наше будущее.

Я не призываю сейчас искать правых и виноватых. Призываю задуматься: что руководило нашими врагами во время Второй мировой войны, когда они строили планы посеять среди нас национальную вражду, оккупировать, расчленить наше государство? Идея «освобождения», нежная любовь, желание видеть нас процветающими? Абсурд, об истинных целях мы уже говорили. А по какому пути мы идем сегодня? Не мешало бы задуматься…»

Между тем на границе зон появилась так называемая пограничная полиция. В советской зоне эта полиция тесно сотрудничала с нашими войсками.

Однажды я приехал на неделю из Штендаля в маленький городок на границе Обисфельде. Зашел в гостиницу, но в то время было какое-то мероприятие, и мест не оказалось. Хозяин гостиницы знал меня и предложил поселиться в двухместном номере, где одно место уже занимал офицер немецкой пограничной полиции. Я, естественно, согласился и пошел на заставу по делам службы. Когда я вечером возвратился в гостиницу, зашел в номер, там находился этот офицер. Мы обменялись приветствиями, и началась беседа. После десятиминутного разговора по-немецки мой собеседник вдруг на русском, без малейшего акцента, задал мне вопрос:

— Товарищ лейтенант, а где вы так хорошо изучили немецкий язык?

А я, естественно, в ответ:

— А где вы научились русскому?

Он мне рассказал, что его отец — немец, был моряком торгового флота, часто бывал в Одессе после окончания у нас Гражданской войны. По приглашению своего родственника гостил в немецкой деревне на Украине и там познакомился с его будущей матерью — русской. Отец наследовал крестьянское хозяйство, как старший сын. Хозяйство было небольшое, и вся семья занималась извечным крестьянским трудом. Звали моего знакомого Петером. Родился он в 1924 году. У него была сестра, муж которой недавно возвратился из английского плена. Отец умер, но мать была жива, жила в деревне, куда ее когда-то привез муж. Это было недалеко от Магдебурга. Она учила своих детей русскому языку. Когда Петера в 1943 году призвали в вермахт, он попал на восточный фронт рядовым пехоты, но так как знал русский язык, его использовали в полку при штабе как связиста и переводчика.

В течение нескольких вечеров мы беседовали о судьбе немецкого и русского народов, о путях послевоенного развития на западе и востоке Германии, о жизни в и странах Восточной Европы, и, естественно, я расспрашивал о допросах наших пленных, когда ему 6ы холилось быть переводчиком. Относительно наших пленных он рассказывал, что на участке фронта, где находился в обороне их пехотный полк, интересных пленных не было, да и в плен попадали уже тогда немногие. Но его удивляло другое, что поступившее пополнение, плохо обученное, сразу же нашим командованием бросалось в бой, в наступление. Такие пленные действительно ничего не могли знать. При этом он говорил, что, может быть, это было так только на их участке, ибо немецкое командование знало о советских командирах дивизии и корпуса, что они имели низкое военное образование и были людьми, мягко говоря, неуравновешенными.

Но однажды, продолжил немец свой рассказ, советское командование на участке их полка проводило разведку боем (для непосвященных объясняю, что это такое, — это внезапное наступление с целью то ли захвата пленных, то ли вскрытия огневых средств противника, но чаще всего для введения его в заблуждение, что якобы именно здесь готовится прорыв фронта). На их участке такую разведку боем, как он узнал позже, проводил штрафной батальон (штрафные части — это особые воинские формирования для отбывания военнослужащими наказания за уголовные и воинские преступления, совершенные в военное время; использовались они на наиболее тяжелых участках боевых действий, кстати, такие же формирования были и в немецкой армии).

— Ваш батальон ворвался в первую траншею, продвинулся ко второй, захватил господствующую высотку и пленных, но наши мощным контрударом, поддержанным штурмовыми орудиями и особенно артиллерией, восстановили свои утраченные позиции. На поле боя остались только трупы убитых. Раненых и ваши и наши успели вынести. Когда же начали восстанавливать позиции, то в одном засыпанном блиндаже мы нашли тяжело раненного и контуженого русского офицера — майора. С ним рядом лежали убитые связист и адъютант. Майору немедленно оказали медицинскую помощь, и когда тот пришел в себя, на носилках принесли в штаб полка. Полком командовал офицер — участник Первой мировой войны. Как правило, все военнослужащие, принимающие участие в разведке боем, сдавали свои документы. Так было и на этот раз. Командир немецкого полка спросил пленного майора о его фамилии, воинском звании, номере части. Майор ответил: «Петров Иван Иванович, звание майор, командир батальона, а какая воинская часть, вы знаете, ибо мы давно стоим перед вашим полком и мы вашу часть знаем. Задача была разведка боем — это вы и сами знаете. — А затем улыбнулся и продолжил: — Разведка боем перед наступлением на Берлин. К сожалению, мне уже не придется там быть, а наша армия там будет, и если вам, подполковник, суждено будет остаться в живых, то убедитесь сами».

Командир полка, когда унесли раненого майора, отдал приказание полковому врачу оказать ему посильную помощь и обратился к офицерам, находившимся в штабе, со словами: «Это действительно офицер! Так вели себя, попадая в плен, и офицеры бывшей царской армии. Верные присяге и воинскому долгу, они никогда не умоляли о пощаде. Это достойный пример для всех нас!»

Кто был этот майор в действительности, Петер, бывший немецкий переводчик, так и не узнал, но был уверен, что его настоящая фамилия другая. Майор говорил, что он москвич, женат, имел двоих детей, инженер-строитель, но пойди проверь…

Затем Петер рассказал, что их часть передислоцировали в Белоруссию, и он там познакомился с одной девушкой, а вернее, она с ним. Так как было невыносимо больно смотреть на страдания населения в те страшные военные годы, то он иногда помогал, чем мог, белоруским детям, и это не было тайной для тех, кто к нему присматривался. Однажды эта девушка пригласила его на «свадьбу» своей подруги. Когда он пришел в тот дом на окраине города и все сели за праздничный стол, вдруг в дом зашли вооруженные парни. Ему все стало ясно: он в руках партизан!