Ибо сильна, как смерть, любовь… - Инна Карташевская

— Ну, еще я бы собирал китайские шкатулки, вот такие, ручной работы и, конечно, японские нэцкэ.

— Ну, я вижу кое в чем вы все-таки разбираетесь. Я вам сейчас покажу одну вещь, мне ее только что прислали, чтобы я оценил ее. Увидите, какая это красота.

Он открыл ключом один из ящиков шкафов и вытащил коробку. Потом аккуратно распаковал ее и поставил на стол необыкновенно красивую вещь. Это был золотой канделябр, в основании которого еще были и часы. Даже я сразу понял, что это очень дорогая вещь. Кроме золота, он был еще весь украшен драгоценными камнями, да и сделан он был, наверное, каким-нибудь знаменитым мастером.

— Красиво? Это из коллекции последнего русского царя, Николая Второго.

Он повернул канделябр и я увидел на задней стороне вензель в виде короны и букву «Н II».

— Эта буква в русском алфавите читается как “N”. Так помечены все вещи из его коллекции. По свидетельству историков эти канделябры были парными. Второй бесследно исчез. Этот человек уже много лет безуспешно ищет его и готов заплатить за него 150 000 000 лир.

Ого! Я с уважением посмотрел на визитную карточку, выпавшую из коробки. Наверное, этот господин Соретти здорово богат, если может потратить такие деньги на такую ерунду.

— Жаль, что у меня нет такого второго канделябра. Я бы с удовольствием продал бы ему его за эту сумму, — насмешливо сказал я.

— Ну, и что бы вы сделали на эти деньги? — с любопытством спросил старик.

— Я бы, наконец-то, пошел учиться в университет. Я имею право на стипендию, так как закончил школу с отличием, но учиться не могу. Мне нужно кормить семью, как я вам уже говорил. А так я бы отдал деньги родителям, и был бы свободен. Собственно говоря, я поэтому и хотел оценить картину, которую мы нашли в бабушкином сундуке. Если она хоть чего-то стоит, может, это поможет нам.

— Да, извините, ради бога, я невольно отвлекся, а ведь вам, наверное, некогда. Я с удовольствием посмотрю на вашу картину, сеньор?

— Марио Римони.

Я достал портрет, уже особо ни на что не надеясь. По сравнению с роскошными вещами и картинами, которые я увидел здесь, он и мне самому уже показался чем-то дешевым и нестоящим. Правда, я ни на минуту не забывал, что он убийца. Если не удастся его пристроить так, чтобы ему ничего не грозило, придется заботиться о нем всю жизнь, оберегать его, а то он и мне запросто башку разобьет.

— Так, так, так, — с явным удовольствием пробормотал сеньор Ференцо, взяв у меня из рук портрет и пристально рассматривая его. Чувствовалось, что для него это привычное и очень любимое дело. Через некоторое время он вытащил из кармана большую лупу и стал смотреть на портрет через нее. Так же внимательно он обследовал и холст картины и особенно ее края.

— Странная вещь, — пробормотал он, — холст явно старинный, а вот сам портрет старым быть не может. Слишком уж краски яркие, они не могли так сохраниться. Разве только его уже реставрировали.

Он сам себя отреставрировал, причем очень простым способом, напился человеческой крови, и засиял как новенький, подумал я. Черт, но не могу же я ему это сказать. Теперь он тоже решит, что это подделка.

Он так и решил. Подняв, наконец-то, голову, он объявил свой вердикт.

— Портрет, конечно, довольно выразителен и написан совсем неплохо, но он явно не принадлежит кисти ни одного из знаменитых художников. Приводит в недоумение другое. Зачем этот неизвестный художник писал это свое произведение на холсте восемнадцатого века. Если он задумал его как подделку, которую собирался выдать за подлинник, он бы, во-первых, искусственно состарил его, это сейчас совсем не трудно сделать. А, во-вторых, он бы обязательно скопировал бы манеру какого-нибудь великого мастера того времени. Но этого нет, портрет не напоминает ни одну школу. И в этом случае объяснение может быть только одно. Его нарисовали, чтобы скрыть то, что под ним. Вполне возможно, что там действительно скрыт какой-нибудь шедевр. Неплохо было бы сделать рентген и посмотреть, есть ли там что-нибудь. Одну минуту.

Он достал из ящика какой-то флакон и открыл его. В воздухе поплыл запах ацетона. Сеньор Ференцо прижал к горлышку флакона вату и прежде, чем я успел помешать ему, притронулся этой ватой к верхнему углу портрета. На сером фоне явно проступило голубовато-зеленоватое пятно.

— Нет, — в ужасе закричал я, — Не делайте этого. Но на лице старика появилось восторженное выражение и его глаза засверкали.

— Я был прав, я был прав, — взволнованно сказал он. — Вы видите этот изумительный голубоватый свет? Там спрятан великий Караваджо или Тинторетто. Нужно снять этот верхний слой, и мы увидим кто там.

— Ни за что, — твердо сказал я и вырвал у него портрет.

— Мальчишка, — закричал он, — ты ничего не понимаешь. Там скрывается великий шедевр. Мы должны освободить его.

Но я не слушал его. Я смотрел на портрет и ясно видел, что его глаза прищурились, и в них появилась угроза. Я читал ее так ясно, как будто он говорил со мной.

— Не позволяй ему делать этого, иначе вам обоим останется жить всего несколько минут, — вот что говорил его взгляд.

Меня охватил ужас. Я чувствовал себя совершенно беспомощным перед грозными мистическими силами, таящимися в этом нарисованном дьяволе.

— Послушайте, синьор Марио, — льстиво заговорил старик, поняв, что криком он ничего не добьется. — В любом случае ваш портрет ничего не стоит, а то, что мы там обнаружим, может потянуть на сотни тысяч долларов. Вам ведь нужны деньги, а продав этот шедевр, вы сможете стать богатым человеком, — попытался он соблазнить меня.

Мне не нравится быть мертвым богатым человеком, угрюмо подумал я, и твердо сказал.

— Этот портрет дорог мне, как память о моей бабушке, и я не позволю уничтожать его.

Сеньор Ференцо посмотрел на меня как на идиота. Но мне гораздо важнее было, что после этих слов взгляд портрета явно смягчился, и он даже как будто стал смотреть на меня с благосклонностью.

— Какая бабушка? Вы, что, не понимаете, что я вам говорю, — закричал старик. — Этот портрет нужно срочно отправить на рентгеноскопию. Если под ним обнаружится что-то ценное, опытный реставратор снимет верхний слой и приведет его в порядок. Я заплачу за все, а потом куплю у вас эту картину, конечно, после того, как ее оценят эксперты. Ну, что, договорились?

Но я уже спрятал портрет в портфель и, повернувшись, быстро пошел к выходу. Сеньор Ференцо ринулся вслед за мной, все еще пытаясь уговорить меня, но я сам открыл дверь, вышел на улицу и, не оглядываясь, пошел прочь. Старый дурень, не понимая, что я спас ему жизнь, еще успел прокричать мне вслед какие-то угрозы или проклятия, но меня это не тронуло. Передо мной еще стояли картины окровавленных голов Бартоломео и Энрико, и ничто в мире не могло убедить меня отдать портрет на уничтожение.

Лучше я буду бедный, но живой, бормотал я про себя, идя на автобусную станцию. А с портретом я как-нибудь сам разберусь. И с деньгами тоже. Мне почему-то вдруг стало казаться, что раздобыть деньги на учебу мне будет не так уж трудно. Есть какой-то способ, и я вот-вот додумаюсь до него.

В деревне у нас было тихо и уныло. Все готовились к двойным похоронам, назначенным на завтра, и почему-то уже сегодня были одеты в черное. Встречаясь, люди разговаривали между собой вполголоса, и даже дети не бегали и не играли как обычно, а сидели кучками и рассказывали друг другу страшные истории. Я пошел прямо домой и стал думать, где бы сделать надежный тайник для портрета. Ведь теперь мне придется всю жизнь охранять его. Так ничего и, не придумав, я опять засунул его на полку за книги и пошел спать.

Утром я, как и все, пошел на похороны. Удивительно, но чувство вины уже не мучило меня. В конце концов, я ведь просил их оставить портрет в покое. Какого черта им надо было пытаться уничтожить его? Не трогали бы его, и он бы их не тронул. А раз так, они сами виноваты в том, что случилось.

Но на поминки я все-таки не пошел ни к тем, ни к другим, а вернулся домой и стал усилено думать над тем, как раздобыть деньги. Мне все время казалось, что я вот-вот додумаюсь, но пока ничего не получалось. Где-то около двух часов вдруг зазвонил телефон. С тех пор, как отец заболел, нам пришлось установить его, хотя стоило это недешево. Но отцу иногда ночью становилось так плохо, что приходилось вызывать врача или даже скорую помощь. Я очень удивился, когда мать позвала меня к телефону. Мои друзья или подружки редко звонили мне. У нас в деревне все жили недалеко друг от друга и проще было прибежать, если нужно было что-то сообщить.

К моей досаде это оказался сеньор Ференцо. На мой удивленный вопрос о том, как он нашел меня, он самодовольно ответил, что искал мою фамилию в телефонных справочниках всех рыбацких деревень вокруг города и, наконец, нашел. Так вот, он посмотрел в каталогах и понял, что холст портрета гораздо старше, и этот голубовато-зеленоватый фон под портретом, может принадлежать кисти даже, страшно сказать, самого Леонардо до Винчи. Тогда эта картина может стоит миллионы долларов.