Америго. Человек, который дал свое имя Америке - Фелире Фернандес-Арместо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Нужно понимать, – пишет автор, перечисляя приключения, которые, по его словам, ему довелось пережить в южном полушарии, – что, находясь в этом месте и во многих других, расположенных рядом, звезду, называемую Polus Arcticus (Полярная звезда), нельзя увидеть; она находится всегда на севере и неподвижна, и по ней выверяют свой путь мореплаватели. Она не видна на юге. Но здесь есть другая звезда, называемая Antarctic (Антарктика), которая прямо противоположна первой; и моряки здесь строят свой маршрут по этой звезде, как они это делают по Полярной звезде. Как их звезду нельзя увидеть здесь, так нашу звезду нельзя увидеть там[148]».
Строки Веспуччи по этой теме уместно процитировать по двум причинам: во-первых, словно подкрепляя ожидания, разбуженные Мандевиллем, они создают впечатление, будто он действительно проник в южное полушарие, и во-вторых, из-за другой литературной модели, которой Америго следует:
«Я, желая первым указать звезду небосвода другого полюса, потратил много ночей, изучая движения звезд другого полушария, чтобы отметить те, что двигались медленнее и те, которые двигались быстрее по небосводу. И неважно, как много бессонных ночей я провел и как много инструментов использовал – каковыми были квадрант и астролябия – я не смог отыскать звезду, которая перемещалась бы внутри круга в десять градусов по небосводу. Поэтому я не мог быть удовлетворен итогами своей работы, не говоря о том, что здесь нет звезды, которая могла быть названа Полярной звездой Юга из-за больших кругов, которые звезды описывали на небосводе. Размышляя об этом, я вспомнил слова нашего поэта Данте из первой главы “Чистилища”, где он говорит о воображаемом оставлении одного полушария и переходе в другое. Желая описать Антарктический полюс, он говорит:
Я вправо, к остью, поднял взгляд очей,И он пленился четырьмя звездами,Чей отсвет первых озарял людей.Казалось, твердь ликует их огнями;О северная сирая страна,Где их сверканье не горит над нами![149].Пер. М. ЛозинскогоМне кажется, что в этих стихах поэт хочет представить четыре звезды, словно они составляют южный полюс, и мне думается, что сказанное им может оказаться правдой, ибо я отметил четыре звезды в форме мандорлы[150], которая была почти неподвижной; и если Бог даст мне жизнь и здоровье, я надеюсь вскоре вернуться в это полушарие и не вернусь домой, пока не найду Полюс[151]».
Что из всего этого следует? Приведенный отрывок захватывает воображение каждого, кто его читал. Он воспроизведен во всех печатных версиях, пиратских или законных, путешествий Веспуччи. Трудно поверить, что эти строки принадлежат тому, кто всегда оставался к северу от экватора. Ранние граверы, готовившие отчеты Веспуччи к печати, усеивали свои страницы звездами. Это открытие явно признавалось прорывом в астрономии. На основании этих слов Америго «назначили» открывателем Южного Креста, или, по меньшей мере, стали считать его предсказателем.
Прежде чем давать оценку этим суждениям, полезно рассмотреть свидетельство, касающееся другого его прославленного достижения во время этого путешествия: измерение долгот в открытом море. И вновь влияние Птолемея и образования Веспуччи, полученного в рамках птолемеевской школы, являются существенной частью бэкграунда. Предложенный Птолемеем метод проецирования карты мира на градусную сетку (состоящую из линий долготы и широты) на практике был неприменим из-за состояния технологий на тот момент, но он надолго очаровал географов. Еще до того, как тексты Птолемея дошли до Флоренции, ученые уже знали о нем понаслышке. Городской космограф 13-го века, работая по очевидно ненадежной и спекулятивной карте мира, предположил, что Пекин лежал на 165 градусов и 58 минут восточнее и на 46½ градусов севернее Флоренции[152]. Его метод был здравым в своей основе: он использовал расчетные времена затмений для фиксации относительных долгот мест, расположенных на измеренных расстояниях от Флоренции, и экстраполировал расчеты, оценивая более удаленные места по тем пространствам, что они занимали на карте. Тосканелли расширил метод, составив таблицу из оценочных долгот и широт с целью применить результаты при создании новой карты мира, основанной на принципах Птолемея.
Применявшийся Веспуччи метод расчета долгот (принято считать, впрочем, что метод изобрел он сам или, в крайнем случае, в его эпоху) был хорошо известен еще в античности и в Средние века, по меньшей мере в теории. Вот как это работало. Можно предсказать время, когда два небесных тела наложатся на небе друг на друга с позиции наблюдателя. Чаще всего для этой цели выбирают Луну и какую-то другую планету, так как их можно наблюдать невооруженным глазом, а быстрое движение Луны по небу означает, что такие совпадения случаются относительно часто. Веками астрономы занимались тем, что строили таблицы таких предсказаний. Веспуччи имел печатную копию знаменитого набора таблиц этого типа, составленных в Нюрнберге и Толедо. Записывая время, в которое он наблюдал те же самые совпадения в другом месте, он мог вычислить временну́ю разницу между этим местом и Нюрнбергом или Толедо. А это позволяло узнать долготу его местоположения, так как разница во времени прямо пропорциональна разнице в долготе.
Иным способом, или для независимого подтверждения полученных данных, в теории можно было рассчитать долготу путем измерения разницы в градусах между положением Луны и другого небесного тела относительно наблюдателя в данное время. Этот метод, который астрономы называли методом «углового расстояния», был совершенно невозможен при технологии, которую Веспуччи имел в своем распоряжении; ни один инструмент того времени не был достаточно мощным и в нужной степени откалиброванным, ни один часовой механизм не обеспечивал требуемой точности. В любом случае Америго сильно переоценивал скорость движения Луны по небу, так что никакие вычисления, которые он сделал на основе углового расстояния, не могли оказаться верными, разве что по счастливому совпадению. И, что совсем уж плохо, Америго, похоже, не знал места, для которого имевшиеся у него печатные таблицы готовились: те, что относились к Нюрнбергу, он попеременно привязывал то к Феррара, то к Кадису. Не приходится удивляться тому, что он писал: «Относительно долготы я утверждаю, что в нахождении ее я столкнулся с такими сложностями, что лишь с величайшим трудом удалось вычислить точное расстояние, которое я проплыл, в терминах долготы»[153]. И всё же, несмотря на все эти препятствия, часть из которых он осознавал, Америго утверждал, что способен вычислить угловое расстояние между Луной и Марсом в нужный
