Криминальные сенсации (Часть 2) - Гюнтер Продьоль

Какой гонорар получил или должен был получить Польман за свою роль — об этом на процессе сказано не было. Правда, одна газета писала: "Польман затребовал за молчание миллион" — и многословно сообщала подробности: "После того как Польмана освободили из предварительного заключения и один из журналов начал печатать серию статей, которые должны были вскрыть подоплеку убийства, родственники некоего именитого клиента Нитрибитт испугались разоблачения. Поэтому они поручили одному гамбургскому адвокату предпринять соответствующие шаги. Адвокат встретился с Польманом. Говорят, будто тот потребовал миллион марок. В ходе дальнейших переговоров сошлись на двухстах пятидесяти тысячах".

Упомянутый гамбургский адвокат по фамилии Мюллер выступил на предпоследнем судебном заседании в качестве свидетеля зашиты и под присягой подтвердил, что вел такие переговоры с Польманом. Однако он говорил не о "деньгах за молчание", а о "приобретении за деньги прав личности". Предложение дать показания о сумме выплаченных денег и фамилии своего доверителя адвокат тактично отклонил, ссылаясь на профессиональный долг хранить тайну клиента.

Когда же председатель наивно спросил обвиняемого, не может ли он сказать, сколько получил денег и кто ему заплатил, Польман проявил такую же тактичную сдержанность. "Я не хотел бы отвечать на этот вопрос", — только и сказал он.

12 июля 1960 года судебный спектакль закончился. Как и было обещано Польману, его оправдали за недостаточностью улик. Свершилось это "во имя народа" и… за государственный счет.

Свободных мест в тюрьме не было…

Там, где дорога на Париж делает большой крюк и откуда открывается чудесный вид на долину Соны, стоит полицейская префектура маленького городка Монтежур. Ее можно легко узнать по выцветшему, потрепанному триколору[3] и пышным усам префекта Клода Бродекена — оба они любят день-деньской торчать на виду, свесившись из окна служебного кабинета. В Монтежуре насчитывается около трех тысяч жителей — трудолюбивых крестьян и виноделов; все они на «ты» со стражем закона и позволяют ему вести за счет государства приятную безмятежную жизнь. Преступность в Монтежуре была — до недавнего времени — почти нулевая, так что тюрьма на три камеры чаще всего пустовала.

Поэтому префект Бродекен почти испугался, когда к нему пришли возбужденные обитатели местечка и потребовали немедленного полицейского вмешательства: в дом пастора проникли воры и похитили большой вещевой мешок с разными деликатесами и сорок тысяч франков добровольных пожертвований, собранных прихожанами. За всю четырехсотпятидесятилетнюю историю городка такого позорного случая еще не было. Общину охватил праведный гнев. Почти весь приход явился к префекту требовать возмездия за «богохульство».

Согласно инструкции, префект Бродекен должен был лишь обеспечить охрану места преступления и вызвать из города уголовную полицию для расследования происшествия. Однако, взглянув на часы, он стал прикидывать, стоит ли ему теперь тратить драгоценное время на выполнение этих формальностей.

Была уже половина пятого. Пока дадут связь с городом — будет пять, и в канцелярии полиции останется один секретарь, от которого мало толку. Бродекен уже не первый год был на службе и знал, как точно в городских учреждениях заканчивают работу. Значит, сообщение будет принято к делопроизводству в лучшем случае только завтра утром. Пока следователь получит командировочное удостоверение, аванс на дорожные расходы, пока выполнит все остальные формальности — пройдет полдня. Следовательно, в Перреон он сможет выехать только дневным поездом, а от Перреона до Монтежура ему еще придется идти пешком одиннадцать километров, потому что по средам послеобеденный автобус не ходит. Получается, что городской следователь появится лишь на следующий день часам к пяти — это уже конец рабочего дня. И опять жди утра!

Тщательно все взвесив, Бродекен решил взять расследование преступления в свои руки; его даже не пугала сверхурочная работа. Среди местных жителей взломщика вряд ли стоило искать. В городке, пожалуй, не нашлось бы такого прожженного безбожника, который отважился бы обчистить кладовку пастора и украсть добровольные пожертвования прихожан. Еды у них и так хватало, а деньги гораздо легче было бы стянуть во время мессы. Поэтому речь могла идти только о чужаке. С момента взлома не прошло еще и часа; ближайшая станция находится в одиннадцати километрах — это не меньше двух часов ходьбы. Бродекен решил, что, если повезет, он успеет еще изловить вора. Поспешно вернувшись в префектуру, он вывел из гаража мотоцикл.

За три километра до Перреона, когда как раз кончался бензин, он наткнулся на бородатого старика в обтрепанной одежде, который сидел на краю лужка и безмятежно поглощал деликатесы из пасторской кладовки. Но только он с наслаждением сделал большой глоток божоле, как в его грудь неожиданно уткнулся пистолет префекта. Клод Бродекен по натуре был человеком миролюбивым, однако наглая невозмутимость, с какой старик опустошал бутылку, пока не заметил его, вывела префекта из равновесия.

— Ах ты, подонок несчастный! — вскричал он и, схватив старика за лацканы изношенного пиджака, рывком поставил на ноги. Тряся его как грушу, он продолжал бушевать: — Совести у тебя нет! Залезть в дом к господину пастору?! Сколько стоит Монтежур, — такого свинства еще не было… Чтоб тебя черти разодрали!

Старик равнодушно пожал плечами.

— Переживет его преподобие, здесь вон еще сколько всего… — сказал он смиренно и нагнулся, чтобы собрать разбросанные вокруг банки с паштетом из гусиной печени, колбасы и куски ветчины.

Бродекен вырвал из его рук мешок и, показывая пистолетом на раздувшийся карман брюк, спросил:

— Ну, что там у тебя еще? Давай-ка выкладывай!

Старик со вздохом полез в карман и вытащил толстенную пачку франков.

— Слава богу! — с облегчением пробормотал префект и побыстрее спрятал деньги в карман мундира. С его души свалился камень: общественные деньги были спасены.

Доставка задержанного была связана с определенными трудностями. Мешок Бродекен повесил на руль, правой рукой катил мотоцикл, а левой, в которой держал пистолет, подталкивал перед собой бродягу. Обратная дорога в Монтежур шла по холмам и казалась бесконечной. Уже через два километра префект с трудом переводил дыхание. На лбу крупными каплями выступил пот, и даже расстегнув ворот мундира, он не почувствовал ни малейшего облегчения. О том, чтобы вовремя закончить работу, нечего было и мечтать. Не долго думая, префект изменил тактику и заставил бродягу толкать мотоцикл. Однако, не пройдя и ста метров, старик выбился из сил.

— Месье, — задыхаясь, сказал он, — это уж больно строгое наказание… Мне ведь шестьдесят два года. И ничего такого страшного я не натворил, чтобы из меня тянуть последние жилы. Я буду жаловаться министру юстиции. Применение насилия к арестованным строжайше запрещено законом. Я в этом хорошо разбираюсь, и мне не хотелось бы доставлять вам неприятности…

Так что префекту Бродекену ничего другого не оставалось, как самому, отдуваясь и проклиная все на свете, тащить мотоцикл до Монтежура.

В городке обессилевшего префекта встречали как героя. Весь Монтежур был преисполнен благодарности: да, на французскую полицию можно положиться! К тому же жители не могли скрыть своей радости — наконец-то в их скучной деревенской жизни появилось хоть какое-то развлечение. Самый настоящий взломщик! Это почти праздник. Перед префектурой собрались сотни крестьян; они болтали, спорили о том, что еще может быть на совести у этого типа. То один, то другой вспоминал, как в последние месяцы у него что-то там пропадало… Теперь все сваливали на задержанного бродягу, который в это время, ни о чем таком не подозревая, сидел в канцелярии префектуры на первом допросе.

— Фамилия? — начал энергично Бродекен, вставив в заезженную пишущую машинку бланк протокола допроса.

— Пьер Батист Розуа, родился 18 января 1894 года в Марманде, последнее местопроживание — Пон-л'Эвек, — зачастил бродяга в ответ, показывая этим, что хорошо знаком с формальностями допроса в полиции.

— Профессия? — продолжал спрашивать Бродекен.

— Никакой, — с готовностью ответил Розуа и начал вертеть ручку, которая лежала перед ним на столе.

— Никакой? Как это?.. Вы же должны были на что-то жить? — Теперь, во время официального допроса, префект старался обращаться, как положено, на «вы».

— Так ведь мой отец, месье, был бедным поденщиком, у него не было ни денег, ни терпения, чтобы дать мне какую-нибудь профессию. Пока я ходил в школу, то помогал ему в имении, где он работал. Однако у меня там не было будущего. Поэтому в четырнадцать лет я удрал. С тех пор и кочую… летом, по крайней мере.