Давид Юм - Игорь Нарский

Из установки Юма вытекало, что познавательная функция для искусства будто бы не существенна, ибо если мы что и познаем действительно с его, искусства, помощью, то лишь наши собственные аффекты, а в лучшем случае — аффекты других лиц. Но и это столь узкое познание не достигает, строго говоря, теоретического уровня, так как приходится иметь дело с самими чувствами, но не с оценивающими суждениями тех лиц, которые воспринимают и переживают художественное произведение. Ведь чувства трудно уложить в четкие и определенные рамки понятийных схем, и в своих сочинениях Юм высказывался в этом духе неоднократно.

Пусть заправский критик раздает направо и налево свои оценочные суждения, — это будут лишь индивидуальные истолкования, которым невелика цена. Сами эстетические переживания выпадают из шкалы познавательных квалификаций — они и не истинны и не ложны, но они либо есть, либо их нет. Другое дело, что их следует описывать — дескриптивная эстетика может оказаться очень поучительной.

Этот пункт, один из отправных в Юмовой эстетике, поднят ныне на щит в гипертрофированном виде неопозитивистами, увидевшими не только в этике, но и в эстетике выдающегося философа XVIII в. предвосхищение своего пресловутого «эмотивизма». Исключение эстетических переживаний из сферы познавательных (истинностных) оценок было по сути дела связано у Юма с одним из вариантов автономизации эстетики. Другой, уже не психологический, а априористский, вариант ее появился затем у Канта. Обосновывая автономность эстетики от познания, Юм действительно задолго до неореалиста Д. Э. Мура заметил, что оценочные и нормативные суждения не вытекают из суждений о фактах[12]. Но есть корректива, которая должна быть внесена в это замечание, а тем самым и охранить его от ложной гипертрофии, и она существенна: да, не вытекают непосредственно, но опосредованно, через весь жизненный опыт индивидов, классов, обществ, связаны с ними и от них зависят. Эту важную коррективу вносит марксистское учение о ценностях. Что касается соотношения между позицией Юма и «эмотивизмом», то об этом уже была речь в предшествующей главе.

Психологизация эстетической проблематики Юма и отклонение ее от проблем познания и отражения в русло ассоциаций и привычек имели ту положительную сторону, что обращали внимание на выяснение специфики искусства, отличающей его от познания, а также подчеркивали необходимость разработки теории собственно художественного восприятия. Как увидим, именно эту специфику Юм вскрыть все же не смог, несмотря на все свои усилия.

Будем, однако, здесь судить о Юме не на основании того, чего он не сделал, а на базе того, чего он достиг. Разумеется, нельзя сбросить со счетов и его предшественников, которые были у него не только в гносеологии (Р. Гревиль, Д. Гленвиль), но и в эстетике. Было бы неточностью в этой связи охарактеризовать Ф. Хатчесона всего лишь как «предшественника» Юма, но нельзя упустить из виду, что уже Хатчесон перелагал ряд вопросов искусства на язык ассоциаций и привычек, хотя и без такого скрупулезного гносеологического обоснования, как у Юма. С другой стороны, Юм не принял свойственного Шефтсбери и Хатчесону истолкования расположенности людей к гармонии и порядку как некоей «врожденной» черты. Успешная борьба Локка против теории врожденных идей не прошла для Юма даром. Возможно, влияние Локка сыграло свою роль и в том, что Юм затем увидел, что рассуждать об эмоциях и настроениях людей совершенно безотносительно к внешнему источнику этих эмоций и настроений невозможно и неверно.

Юм изложил буржуазно-аристократический взгляд на функции произведений искусства: художественной прозы, музыки, театра, отчасти поэзии. В эссе «Об утонченности вкуса и аффекта» (опубликованном в 1741 г.) он высказался в том смысле, что искусство должно услаждать душу джентльмена, возбуждать в ней приятные, нежные и тонкие переживания, которые доступны элите, но не «толпе».

Но сразу же он столкнулся с фактом, который он даже утрировал: во взглядах на прекрасное царит чуть ли не полная разноголосица. Люди неодинаково переживают и по-разному понимают прекрасное, и каждый на свой манер подводит восприятия художественных произведений под свое понимание. Для материалиста здесь естествен вывод: на мнения людей воздействуют объективные факторы, они очень сложны, а потому и надлежит заняться их исследованием. Для Юма оказалось достаточно ограничиться простым перечислением некоторых из этих факторов, поскольку, по его мнению, дело не в них, а в субъективности вкуса вообще. В эссе «Скептик» мы читаем: «…когда дух действует сам по себе и, порицая одно и одобряя другое, называет один объект уродливым и гнусным, а другой — прекрасным и привлекательным, все эти качества в действительности принадлежат вовсе не самим объектам, а исключительно чувствам этого порицающего или восхваляющего духа… Вам никогда не убедить человека, который не привык к итальянской музыке и слух которого не способен освоиться с ее сложностью, что она лучше шотландской мелодии. Вы не сможете выдвинуть ни одного аргумента, кроме ссылки на свой вкус. Что же касается вашего противника, то его вкус явится для него самым решающим аргументом в этом деле. Если вы умны, то каждый из вас допустит, что вы оба правы» (19, т. 2, стр. 675).

Чтобы подкрепить эту позицию, Юму подходил уже не материализм Локка, но субъективный идеализм Беркли, превратившего «вторичные качества» в абсолютно субъективные состояния. На Беркли Юм и ссылается. Он утверждает, что прекрасное существует только в сознании, и выстраивает ряд совершенно субъективных, по его мнению, аналогов, в котором помещает сладость и горечь, счастье и горе, добро и зло, прекрасное и безобразное. Все это переживания без какой-либо определенной объективной основы. «Поиски подлинно прекрасного или подлинно безобразного столь же бесплодны, как и претензии на то, чтобы установить, что доподлинно сладко, а что горько. В зависимости от состояния наших органов чувств одна и та же вещь может быть как сладкой, так и горькой, и верно сказано в пословице, что о вкусах не спорят. Вполне естественно и даже совершенно необходимо распространить эту аксиому как на физический, так и на духовный вкус» (19, т. 2, ср. стр.730). Эти слова приведены нами из эссе «О норме вкуса».

Юм не был последовательным субъективным идеалистом, и как агностик он отрицает наличие у эстетических переживаний не объективной основы вообще, но лишь вполне определенной объективной основы. Как бы то ни было, искания обращаются пока по-прежнему в общем в противоположную сторону, то есть к субъекту. Но субъективным направлением анализа Юм не ограничивается. Напомним, что и агностик Кант, повторивший вслед за Юмом, что о вкусах не спорят, отнюдь не ограничился субъективизацией эстетики и приложил много усилий для поисков общеобязательных ее принципов. Что именно так обстоит дело у Канта, известно довольно широко, но часто забывают, что так же обстоит дело и у Юма.