Вернуться в осень - Павел Стретович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Большой привет барону. И принцессе…
Вряд ли они могли его услышать. Сергей тяжело вздохнул, повернулся и вошел в туман – наверное, Рох скоро станет его домом…
Глава 7
На двери с грохотом захлопнулся деревянный брус засова. Юрм подергал, проверяя на крепость укрепленный железом дуб, и обернулся назад:
– Проверьте окна… И чердак.
Навзрыд ревели дети – Лаума хотела их успокоить, но слова получались какие-то корявые, неубедительные и совсем не успокаивали. Да и у самой на глаза постоянно наворачивались слезы. Она прижала руками обе маленькие головки к груди и медленно покачивалась из стороны в сторону, как раньше убаюкивала с тихой колыбельной…
– Хватит реветь. Проживем ночь – проносило же раньше…
Застучали сапоги по деревянной лестнице – Юрм сам проверил чердак, окна, печную трубу и крепко стянул шпагатом щеколду потолочного люка.
– Юрм, зашторь окна, прошу тебя…
Он нагнулся к маленькому окошку и, скрывая растущее беспокойство, глянул на безмолвную улицу и мрачный Аш-Тар, замок породнившегося с ужасом маркиза, черной громадой зубчатых стен и башен возвышающийся над городом. Высоко в небе ярким кругом стояла луна, заливая мертвым, неестественным светом опустевшие улицы и притихшие дома, высвечивая контрастом тени голые мосты, обезлюдевшие площади и скверы.
Город замер, спрятался, забился в ожидании. Наступала очередная ночь Одиндог, по-горскому – Полуночной Собаки, когда черные псы Немира выходили из замка и безмолвными тенями скользили по улицам, сея мрачное безумие и помешательство, захлестывая сердца темной злобой сумасшествия и дикого животного страха. Ночь, полная страданий, боли и плача…
– Да угомонитесь же наконец… Тихо. И без вас тошно…
Малыши потихоньку притихли, успокоенные мягким убаюкиванием матери. Старшенький осторожно шмыгнул носом:
– Я есть хочу…
Ядреный корень. Такое случается – повышенное волнение и страх пробуждают у детей голод… Лаума тревожно посмотрела на закрытую печь, потом на мужа. Тот понял сразу.
– Даже и не думай. Только осталось еще и задымить…
Она тяжело вздохнула и крепче прижала детей. Голос наконец выровнялся и она начала что-то ласково нашептывать, улыбаясь и трогая губами маленькие носики. Потом внезапно подняла голову:
– Юрм… Юрм, кажется, кто-то плачет…
Муж отвернулся от окна и склонил голову, прислушиваясь.
– Началось. Господь Бог мой, останься с нами…
В воздухе чувствовалось поднимающееся напряжение, волнами морских приливов накатывался страх. За окном протяжно, нудно и противно завыла собака. Лаума, не отпуская детей, локтем вытерла на глазах слезы:
– Да нет, Юрм… Действительно плачет – за дверью…
Напряжение продолжало расти. На соседнем дворе воем отозвалась еще одна собака, потом еще…
– Постарайся взять себя в руки, Лаума. Теперь может показаться всякое, даже лошадь заговорит.
Юрм поднялся от окна и максимально притушил фитиль лампы у печи, оставив только маленький огонек. В обступившей темноте остались видны только стол, печь и бледные лица с расширенными от волнения глазами. Ближайшая собака на мгновение затихла, и тогда из-за двери явственно донесся чей-то приглушенный щепот и всхлипывания…
– Юрм…
– Да слышу я. Это верно они. Или… Боже, сохрани.
Он осторожно встал и тихо подошел к двери.
– Детей под кровать. Быстро.
Некоторое время прислушивался, прижимаясь ухом к деревянным доскам, потом разогнулся и окинул взглядом опустевшую комнату.
– Чтоб тихо…
В темноте раздался звук осторожно снимаемого засова, потом негромкий скрип приоткрываемой двери. Заколыхался поддуваемый появившимся сквозняком маленький огонек у печи. Теперь уже ясно послышались детские всхлипывания:
– Никого нет… Совсем никого…
Юрм высунул голову за дверь:
– Ну иди сюда, малышка, быстрей…
Плач разом смолк и наступила испуганная тишина, прерываемая только воем обезумевших собак. Лаума старалась не дышать – набухшая капля холодного пота, немного постояв, сбежала со лба на щеку.
– Ну, быстренько…
Простучали торопливые детские шажки, и к Юрму прижалось маленькое испуганное тельце, в темноте заблестели два широко раскрытых, доверчивых глазика. Лязгнул закрываемый засов, и он поднял на руки совсем маленькую, лет пяти, девочку.
– Ты кто же такая будешь? И где твои мама и папа?
Лаума с трудом шевельнула пересохшим языком и хрипло выдавила:
– Юрм… Началось…
Он повернул голову к двери, потом к окну. И сразу понял – пошло… Стих раздирающий вой собак – на улице стояла глухая тишина, и даже ветер не шелестел, подметая брусчатку опавшими осенними листьями. В воздухе больше не было напряжения, как будто порвалась невидимая, туго натянутая струна плотины, и город быстро затапливала волна поднимающегося ужаса. Он мягко опустил девочку на пол:
– Под кровать – к детям. Быстро.
Лаума наконец подняла тяжелую руку и вытерла со лба липкий холодный пот.
– Господь, Бог мой, помоги нам…
Юрм осторожно присел на лавку у окна и краешком нахмуренных глаз глянул на улицу.
– Юрм, миленький, отойди от окна…
– Тише…
Ярко светила луна, наполняя белым безжизненным светом пустую улицу и дома напротив, черневшие глухо задвинутыми дверями и плотно зашторенными окнами.
Под кроватью начала шмыгать носами малышня, опять готовясь зареветь. Лаума опустилась на колени и нащупала в темноте маленькие вздрагивающие головки:
– Ну, маленькие мои… Все хорошо.
Девочка-найденыш испуганно таращила глазки, переводя взгляд с Юрма на Лауму и обратно. Не по-детски серьезные глаза тоже начали наполняться слезами. Лаума успокаивающе взяла ее за руку:
– Успокойся, все будет хорошо. Давай под кровать – к ребятам.
Штруп-штруп, штруп-штруп. Лаума вздрогнула и побледнела, Юрм быстро прижался к стене.
В конце улицы показались быстрые темные фигуры – огромные, высотой в рост человека, они неясными силуэтами отражались на стенах проносящихся мимо домов и на мощенной булыжником мостовой. Исполинские гончие псы мягкими прыжками неслись по городу, легко перескакивая изгороди и запертые калитки, свободно взлетая на покатые крыши пристроек и пустовавшие будки городской стражи…
Штруп-штруп, штруп-штруп. Под мягкими лапами не поднималась пыль, не шелестели опавшие листья, даже случайно не колыхнулись тонкие ветки декоративного кустарника и цветов…
Штруп-штруп, штруп-штруп. Юрм прижался к стене, сердце как сумасшедшее колотилось в груди, но он все равно краем осторожно смотрел, не в силах отвести зачарованного взгляда. Мимо мелькнула первая тень, вторая, третья… Четвертая, легко взвившись в воздух, перескочила через изгородь соседа напротив. Бог мой, бедный старый Хаус… Он и так прошлый раз разодрал зубами всех крыс в окрестных домах…
Штруп-штруп, штруп-штруп. Где-то недалеко пронзительно закричала женщина, зазвенело разбитое стекло, опять отчаянный крик и невнятная ругань, оборвавшиеся на половине…
Штруп-штруп, штруп-штруп. Мягкая, чуть слышная поступь легких лап начала постепенно отдаляться. Юрм вытер рукой вспотевший лоб и перевел дух:
– Пронесло…
Неподвижная бледная Лаума подняла непослушные руки и протерла глаза:
– Бог мой, как хочется пить…
Юрм отодрался от стены:
– Сейчас…
И вдруг наткнулся на расширенные, полные ужаса глаза девочки-найденыша…
– О-о-о-окно…
Он резко обернулся. Через стекло прямо ему в лицо смотрела огромная черная голова пса, поблескивая внимательными зрачками и ровным рядом острых зубов в разинутой пасти… Глаза начали увеличиваться, постепенно заполняя собой все пространство окна, потом комнаты, потом головы, души – ледяное спокойствие неживого, нечеловеческого, уверенного в своем господствующем всесилии и не понимающего человеческое, пронизывающим сквозняком прошло через тело…
– Юрм!!!
Истошный крик Лаумы заставил его вздрогнуть, он медленно повернулся…
– Юрм…
Но это уже был не Юрм – на нее смотрели дикие, пылавшие огнем глаза зверя.
– Юрм, остановись…
По ее щекам потекли горячие слезы.
– Юрмочек, родненький, это же я – твоя жена, ты же любил меня…
Зверь в образе человека пригнулся и одним прыжком преодолел расстояние до Лаумы, воздух потряс дикий нечеловеческий вой. С глухим стуком отлетела в сторону и ударилась о печь отброшенная девочка-найденыш…
Лаума закрыла голову руками. С животным ревом зверь начал клочьями срывать одежду, обнажая нагое тело с красными, быстро набухающими бороздами царапин и синяков…
Над головой нависли выступившие стены разрушенного замка. Сергей мягко двинулся вдоль – из тумана вырисовались две остроконечные сторожевые башенки и полуразвалившаяся арка въездных ворот. Ров, когда-то полный воды, был почти засыпан битым мусором и зарос все тем же колючим, вездесущим кустарником. И ни одной твари…
