Гражданская война в России. За правду до смерти - Василий Галин

«Это те самые люди, – пояснял вл. князь Александр Михайлович, – которые сначала взяли от империи все, что она могла дать – защиту от черни, право эксплуатировать крестьян, недоплачивать рабочим и обманывать вкладчиков, жизнь, полную неги и очарования…»{493} Именно эти «бывшие», по словам военного министра Колчака ген. A. Будберга, и определяли всю «идеологию» белого движения: «Очень тревожен состав ближайших к Деникину кругов и административных верхов; слишком много фамилий, вызывающих воспоминания о непривлекательных сторонах недавнего прошлого; возникают опасения, что и там, как и у нас, ничего не забыли и ничему не научились»{494}.

Всю сущность «Белой идеи» с откровенной прямотой выразил призыв лидера либерально-демократической партии кадетов П. Милюкова – «загнать чернь в стойла»{495}. Методы рекомендовал ультраправый черносотенец B. Пуришкевич: «только публичными расстрелами и виселицей»{496}. Либерал Милюков в этой связи добавлял, что: «бывают времена, когда с народом не приходится считаться»{497}. И не считались.

Один из участников событий на Юге России Н. Воронович вспоминал: «С приближением армии к Москве оставшиеся в ее тылу военные и гражданские чиновники становились все более развязными и, поощряемые крайними реакционными элементами, говорившими (слова ген. Кутепова), что восстановить Россию возможно лишь при помощи кнута и виселицы, всячески старались применять эти способы воссоздания “Единой, Великой и Неделимой России” на вверенной им правительством Деникина территории»{498}. Даже такой представитель правых, как граф Бобринский, глядя на это не выдерживал: «я боюсь не левых, а крайне правых, которые, еще не победив, проявляют столько изуверства и нетерпимости, что становится жутко и страшно»{499}.

Цели движения, определяют характер армии. И несмотря на то, что добровольцы избегали политики и, что свой сословный характер офицерство утратило почти полностью, Белая армия, с первых дней своего создания, стала носить не народный, а классовой характер. Этот факт признавал и сам ген. А. Деникин: «“Всенародного ополчения” не вышло. В силу создавшихся условий комплектования, армия в самом зародыше своем таила глубокий органический недостаток, приобретая характер классовый… Печать классового отбора легла на армию прочно…»{500}

Ген. А. Будберг подчеркивая этот факт в своем «Дневнике» отмечал: «За нас состоятельная буржуазия, спекулянты, купечество, ибо мы защищаем их материальные блага… Все остальные против нас, частью по настроению, частью активно»{501}. Офицерство «дралось и гибло с высоким мужеством, – констатировал Деникин, – Но наряду с доблестью, иногда рыцарством, в большинстве своем в военной и гражданской жизни оно сохраняло кастовую нетерпимость, архаическую классовую отчужденность и глубокий консерватизм – иногда с признаками государственности, чаще же с сильным уклоном в сторону реакции»{502}.

Красная реформация

Декрет СНК «Об Организации Рабоче-крестьянской Красной Армии» от 15 (28) января 1918 г. провозглашал: «Старая армия служила орудием классового угнетения трудящихся буржуазией. С переходом власти к трудящимся и эксплуатируемым классам возникла необходимость создания новой армии, которая явится оплотом Советской власти в настоящем, фундаментом для замены постоянной армии всенародным вооружением в ближайшем будущем и послужит поддержкой для грядущей социалистической революции в Европе»{503}.

Создание «рабоче-крестьянской армии» строилось на добровольной основе из «наиболее сознательных и организованных элементов трудящегося класса». «Но, – как отмечал Деникин, – формирование новой классовой армии шло неуспешно, и совету пришлось обратиться к старым организациям: выделялись части с фронта и из запасных батальонов соответственно отсеянные и обработанные, латышские, матросские отряды и красная гвардия, формировавшаяся фабрично-заводскими комитетами»{504}.

Необходимость создания полноценной армии возникла с началом иностранной интервенции и развертыванием гражданской войны: «большевистская вооруженная сила», отмечал в этой связи Н. Головин, начала создаваться «вследствие первого Кубанского похода Добровольческой армии»{505}. Всеобщая воинская повинность была введена весной 1918 г. на V съезде Советов. Одновременно решение съезда постановляло: «Хулиганские элементы, которые грабят и насилуют местное население или устраивают мятежи, шкурники, трусы, дезертиры, которые покидают боевые посты, должны караться беспощадно»{506}. Обязанность всех граждан защищать социалистическое отечество была закреплена в Конституции РСФСР 1918 г.[27]

Основу Красной армии на первом этапе составила Красная гвардия, которая к моменту Октябрьской революции насчитывала около 100 тысяч человек, раскиданных более чем по 100 городам. Не считая отрядов рабочей милиции, создаваемых местными Советами. К Красной армии присоединялись разношерстные, зачастую анархистские, полупартизанские отряды экзальтированных революцией солдат и матросов, вчерашних крестьян, которые, как и крестьяне грабили в деревнях и мстили своим «обидчикам», и в первую очередь офицерам.

Наглядный пример того, что представляли собой отдельные подразделения Красной армии в то время, давал доклад члена Реввоенсовета 10-й армии А. Окулов в ЦК РКП(б): командный состав красноармейских частей, «до сих пор являясь выборным, зависит от настроения массы, для поддержания своего положения нередко прибегает к демагогии, льстит массе и попустительствует многому, что разлагает армию. Громаднейшие обозы некоторых частей, где скрываются тысячи мародеров, дезертиров и лодырей, как саранча опустошают окрестности, пожирают снабжение, сеют панику и разложение… Частью в силу того, что творит 10 армия среди мирного населения, и может быть больше всего именно по этой причине, мы ведем войну среди неприятельской страны.

В некоторых дивизиях… мародерство носит массовый характер и принимает очертания правильно организованного промысла, деятельность этих хищников не различает ни социальных положений, ни пола, ни возраста… В результате при приближении наших войск мирное население нередко вооружается, оказывает нам отчаянное сопротивление, а при поражении повально бежит, захватывая с собой все, что можно, а остальное пряча или уничтожая»{507}.

«Сотни и тысячи отрядов самой разнообразной численности, физиономии, дисциплины и боеспособности – вот внешний вид нашей Красной армии до осени 1918 года, – писал в своих воспоминаниях М. Тухачевский. – Только с этого момента начинается перелом. Отряды переформируются в полки, полки начинают сводиться в бригады и дивизии»{508}.

В октябре В. Ленин выдвинул требование о создании трехмиллионной Красной армии. К концу 1918 г. в стране действовал 7431 военкомат. Однако для экипировки и оснащения трех миллионов солдат у Советов не хватало около двух миллионов винтовок, почти двух с половиной миллионов шинелей и сапог…{509} Однако главной проблемой, с которой столкнулись большевики, было отсутствие профессионального командного состава. Без него создание Красной армии было невозможно и уже в марте 1918 г. СНК узаконил призыв в Красную армию «военных специалистов» из бывших офицеров царской армии.

«Если бы мы не взяли их на службу и не заставили служить нам, мы не могли бы создать армию…, – отмечал Ленин, – И только при помощи их Красная армия смогла одержать те победы, которые она одержала… Без них Красной армии не было бы… Когда без них пробовали создать Красную армию, то получалась партизанщина, разброд, получалось то, что мы имели 10–12 миллионов штыков, но ни одной дивизии, ни одной годной к войне дивизии не было, и мы не способны были миллионами штыков бороться с ничтожной регулярной армией белых»{510}.

Но еще до принудительной мобилизации, в первые дни наступления немецких войск, в феврале 1918 г. в Красную армию вступило добровольно свыше 8 тысяч бывших офицеров и генералов{511}. Часть офицеров выступила на стороне красных, уже на следующий день после Октябрьской революции. Причина этого, по словам Троцкого, заключалась в том, что «большое число офицеров, которые не разделяли наших (большевистских) политических взглядов, но, связанные со своими частями («loyalement attaches»), сопутствовали своим солдатам на поле боя и управляли военными действиями против казаков Краснова»{512}. На деле мотивы вступления многих офицеров в Красную армию были видимо глубже и скорее связывали офицеров «loyalement attaches» не столько с солдатами, сколько со своей страной и ее народом.