Обязательственное право - Фридрих Карл фон Савиньи

Воля, обусловливающая корреальность, может выразиться в договоре, в распоряжении наследодателя (последней воле) или же в судебном решении. Договор может быть формальным, отличительное свойство которого состоит в выражении воли в особо установленной форме (стипуляция и письменный контракт), но к этой же цели ведет и всякий другой договор. Корреальность, вытекающая из договора, предполагает одинаковую волю лиц, вступивших в договор (верителя и должника). Последняя воля, в смысле источника корреальности, есть по свойству своему односторонняя, и в этом отношении аналогична с судебным решением.

Отсюда вытекают следующие возможные источники рассматриваемого нами исключения, насколько оно определяется волею участвующих лиц.

a) Стипуляция.

b) Письменный контракт (Literalcontract).

c) Прочие договоры.

d) Последняя воля.

e) Судебное решение.

Хотя первых двух источников корреальности не существует в действующем праве, тем не менее они требуют подробного изложения, без чего невозможно ясное понимание решений римского права по интересующему нас вопросу.

а. Стипуляция.

Составляя главное основание юридических отношений у римлян, стипуляция была вместе с тем и употребительнейшею формою возникновения корреальности[264]. Указанное выше отношение правила к исключению имеет значение только для стипуляции, так как главный текст, нормирующий его (§ 16, b), говорит именно о стипуляциях.

Таким образом, и здесь дело шло об истолковании выражения воли[265], а для этой цели не существовало твердой и исключительной формулы. Более несомненными выражениями были eos de m quinque aureos, eandem pecuniam, eadem decem spondeo[266], так как ими несомненно выражалось, что предмет обоих обязательств должен быть не только одного рода и величины, но и тем же самым (только одновременно относящимся ко многим лицам).

Одновременность операции сама по себе не рождала еще корреальности, точно так же как и неодновременность операции не исключала ее абсолютно; следовательно, небольшой промежуток времени между обеими операциями не составлял помехи для корреальности, если только они совершались в один и тот же день[267]. Здесь необходимо сделать одно предварительное замечание, которое будет развито только впоследствии. Обязательства, возникающие из договоров, имеют отчасти самостоятельную цель, отчасти дополнительную (акцессорную), служа просто подкреплением и обеспечением другого обязательства. Последняя цель достигалась у римлян обыкновенно корреальными стипуляционными обязательствами и имела место как на стороне верителя, который подкреплял себя другим дополнительным верителем (adstipulator), так и на стороне должника (adpromissor); последнее явление было несравненно важнее и употребительнее[268]. Во всех этих случаях возникало сложное юридическое отношение. Между главным и дополнительным лицом установлялось настоящее корреальное обязательство и вместе с тем еще обязательство акцессорное, так что стечение признаков того и другого мешало корреальному обязательству проявиться во всей чистоте и законченности и оно должно было подвергаться модификациям, которые, впрочем, будут изложены в подробности в другом месте, здесь же достаточно только упомянуть о них.

Истинность и значение всех этих принципов признается и действующим правом с тем только внешним и неважным различием, что мы не употребляем более для акцессорных контрактов и других целей стипуляционной формы, которая везде уступила место неформальному договору.

b. Письменный контракт (Literalcontract).

Гай оставил нам достаточно сведений о письменном договоре (expensilatio в форме nomen transcriptitium[269]), так что мы с полною ясностью можем представить себе его влияние на образование корреального обязательства – влияние, совершенно аналогичное тому, какое производило стипуляция.

Когда два римлянина вносили в свои домашние регистры имя третьего лица в смысле должника по одной и той же претензии, это было совершенно равносильно тому, что они стали duo rei stipulandi вследствие стипуляции; то же самое и в случае внесения одним римлянином в свой домашний регистр имен двух других в смысле своих должников по одной и той же претензии. Очевидно, что в обоих случаях необходимо предположить согласие всех участвующих лиц на установление подобного юридического отношения точно так же, как такое согласие требовалось для действительности всякого письменного контракта.

Правда, мы не имеем прямых указаний для подтверждения этого института древнего права, но зато у нас есть следующие совершенно равносильные доказательства.

Известно, что в юстиниановском праве письменный контракт совершенно исчез и уже во время древних юристов сохранял свою силу только в книгах менял (argentarii); некоторые следы этого именно специального значения письменных контрактов и перешли в Дигесты. Мы имеем два текста, вполне подтверждающие значение письменного контракта в смысле источника корреального отношения. Один из них рассматривает договор о невзыскании (Erlassvertrag), заключенный большинством кредиторов несостоятельного должника. Он гласит, что многие собственники одной и той же претензии должны считаться одним кредитором и для объяснения приводит следующие случаи[270]:

Utputa plures sunt rei stipulaudi vel plures argentarii, quorum nomina simul fасta sunt, unius loco numerabuntur, quia unum debitum est.

Здесь expensilatio одной и той же претензии в книгах двух менял совершенно уравнена с однородною стипуляциею и признается, подобно последней, источником происхождения корреального обязательства. Другой текст говорит о duo rei credendi вследствие стипуляций, из которых один заключил мировую (Compromiss), и уравнивает с ними двух менял, занесших в свои книги одну и ту же претензию к третьему лицу[271]:

Idem in duobus argentariis, quоrum nоmina simuleunt.

Принцип, применяемый здесь к менялам, может быть, без сомнения, распространен на всех римлян древнейшего периода, так как и по отношению к менялам он выводится исключительно из nomen factum (из expensilatio), представлявшем один характер как для менял, так и для прочих римлян, а не из особенной природы меняльного ремесла и еще менее из упомянутого здесь товарищеского отношения обоих менял[272].

Некоторые ученые неправильно сравнивают с этим отношением менял в корреальном обязательстве совершенно другое, имеющее с ним внешнее сходство и основанное в действительности только на промышленном характере менял. Отдельное меняльное учреждение (argentaria) могло принадлежать одному хозяину или нескольким, которые тогда составляли промышленное товарищество для достижения целей этого учреждения[273]. И в последнем случае как самое учреждение, так и меняльные книги были одинаковыми независимо от того, вел ли отметки один из товарищей, многие или все поочередно. Когда посторонний римлянин входил в сделку с этим учреждением и отмечал его в своем домовом регистре в качестве должника по expensilatio, то могло возникнуть сомнение: к кому должен быть предъявлен иск, к каждому ли товарищу в соответствующей части или всецело к лицу, стоящему во главе учреждения и именем которого (фирмою) оно оперировало? При огромном значении менял желательно было, в интересах прочих римлян, облегчить по возможности предъявление исков. Вот почему обычным правом установилось правило, что каждый отдельный член товарищества обязан отвечать во всем долге[274]. Отсюда возникло отношение, аналогичное корреальному; но оно отличалось от истинного корреального обязательства, возникшего из договора (и именно письменного контракта), уже тем, что римлянин, предъявляющий иск к одному из товарищей в полной сумме, быть может, и не думал о нем в момент отметки в регистре. Таким образом, существовало совершенно специальное юридическое правило для меняльного ремесла, применявшееся только в этой сфере и не имевшее ничего общего с системою корреальных отношений.

Тот же вопрос представляется и в обратном случае, когда внесенная самим меняльным учреждением в регистр expensilatio становится предметом иска. Справедливость требовала, чтобы к выгодам и к облегчению иска со стороны учреждения применялось то же правило, которое служило к его невыгоде. Следовательно, каждый товарищ порознь мог предъявить полный иск. В самом деле, это правило было признано императорскими постановлениями[275] и имело тот же промышленный, исключительный характер, как и приведенное выше для противоположного случая. Оба вошли в состав римского торгового права и были чужды общей теории корреальных отношений.

с. Прочие договоры.

Возникновение корреальности из стипуляции (и письменного контракта) было, быть может, единственным в древнейшем периоде; но уже в эпоху классических юристов признавалось за несомненное правило, что подобное отношение может быть основано на договорах bonae fidei, на простом соглашении, т. е. без стипуляции. Это явление не следует считать простым отступлением от принципов в интересах облегчения гражданского оборота; напротив, оно было прямым последствием более общего принципа, по которому во всей упомянутой категории договоров всякое неформальное, дополнительное соглашение должно было охраняться иском[276].