Вардананк - Дереник Демирчян

– Из монастыря Святого Акопа, брат мой во Христе! – простонал старый монах. – Есть и из других монастырей; все бежали от сборщиков. Вот, – показал он на настоятеля сюнийского монастыря, – отец Григориос из Сюника, он ведет нас в Арташат. Мы с жалобой к владыке и к нахарарам. Ворвался в монастыри перс Деншапух, обложил непомерной данью… Не по силам бремя! Горько и тяжело! Ненасытны они, аки волки, и безжалостны, аки звери…

– Будь они трижды прокляты! – яростно прогремел, задыхаясь и отирая пот со лба, сюнийский настоятель. – Руку подымают на духовенство, алтарь веры стремятся разрушить, хотят завладеть всем достоянием нашим, властью, нам от бога данной, монастырями, паствой нашей верующей, дабы в бездомных и нищих нас обратить!

– Истребить нас хочет перс! Истребить! – простонал старый монах. – Все хватает, не разбирая – монастырское перед ним или нахарарское…

– Азкерт с нахарара тянет, и оба вместе – с крестьянина… Ваше дело легкое, вам-то что? Знай молись да хлеб уминай… – усмехнулся Аракэл.

– Дай бог вам долготерпения! – без обиды благословил его старый монах. – Правду ты сказал, тянем и мы… Кругом послышался смех. Отец Григориос злобно глянул на Аракэла и вдруг узнал его:

– Врага от друга не различаешь, сын мой! Не по-христиански говоришь!

– Врагов я видел, отец Григориос, друга не встречал!

– Не знаешь ты еще врага… Погоди, узнаешь! – злобно посулил настоятель.

Мимо собеседников шагом проехал Арцви.

– Арцви, что это с тобой приключилось? – окликнул его дед Абраам.

Арцви застенчиво усмехнулся, придержав коня.

– Арцви, верно, что от персидского царя недобрый приказ получен? – спросил кузнец Оваким.

– Верно, – отвечал Арцви, подбрасываемый плясавшим под ним скакуном. – Готовьте копья – будет война!

Он поскакал к городским воротам и въехал в город.

– Готовы копья у нас! – успели крикнуть вслед ему юноши.

– Опять война?! Вот дела!.. – безрадостно покачал головой худой, истощенный крестьянин.

– Э-э, братец ты мой, – повернулся к нему дед Абраам. – Как же иначе? Где царь да князь – там всегда война и кровь! – Он громко расхохотался.

Крестьянин из Акори косо, с неодобрением взглянул на него:

– Не говори так, Абраам: ведь нагрянет перс, принесет нам иго, поборы, рабство, резню…

– А чем лучше перса наш князь? – пренебрежительно бросил Аракэл.

– Братец ты мой, да ведь перс что волк: попадет в стадо, так не довольно того, что нажрется, – он всех овец передушит, разорвет! Наш князь хоть страну-то защитит…

– Защищать-то он свою страну защитит! – грубо и насмешливо отрезал Аракэл. – Страна-то у нас ведь княжья…

Дед Абраам круто повернулся и строго взглянул на Аракэла:

– Если страна княжья, то ты где живешь? У тебя свое место в стране есть?

– Почему нет? – пожал плечами Аракэл и насмешливо прибавил:- Вот когда дело дойдет до моей страны, тогда я и отвечу!

– Э-э, да о чем вы тут? – заволновался Езрас, передергивая выглядывавшими из ветхого рубища худыми голыми плечами. – Столько времени разговариваете, а того понять не хотите, что Азкерт прислал приказ: отдавайте, мол, мне всю вашу страну с народом вместе!

Аракэл пренебрежительно взглянул на Езраса:

– Ты о чем? Страна с народом – что это тебе? Птичье гнездо? Взял в руки и передал? Как это можно – отдать страну? – Он даже привстал от изумления.

– Вот станет он над душой, возьмет – тогда и узнаешь, как отдают!..

– Как бы не так! Не возьмет! – стоял на своем Аракэл. – Кто ему страну отдаст?!

– Да нахарары – вот кто!

– Нахарары?!. – так резко повернулся Аракэл, что все испуганно отодвинулись. – Налогами нас притесняли, из камя хлеб выжимали и отбирали, а теперь страну им отдать?! Вот для чего съехались нахарары и духовенство? Не будет этого!

– Будет, брат странник! Будет! – простонал Езрас. – Душит нас проклятый! Плохо нам, поистине плохо! Веру нашу отнять хочет!..*

* До принятия армянами христианства (в 301 г. н.э.) в их пантеон входило много богов персидского языческого пантеона. (Прим. перев.).

Аракэл махнул рукой.

– Подумаешь – «вера»!.. Были мы с ним одной веры, так разве не рвался он всей страной овладеть? Все ясно: не в вере тут дело, а в народе и в его земле! Вот что перс хочет отнять, чтобы сесть нам на шею! В пленников нас обратить, в рабов!

– Вот, вот… А то – «вера», мол! Какая там вера?! Скажи: народ, земля! Это мы и есть – народ и земля…

– Спарапет приехал. Как посмеют они теперь страну отдать?! – вмешался какой-то воин.

– Не посмеют отдать, нет! – раздался со всех сторон гул голосов. – Если отдавать, скорей, марзпан отдаст. А Спарапет страны не отдаст!

Внезапно со стороны города донесся колокольный звон – зловещий, мрачный, похожий на погребальный…

Все вскочили.

– Что это, что? – послышались тревожные голоса.

– Идем! – воскликнул Оваким и бросился бежать в город. Толпа последовала за ним.

В городе царило смятение. Набат гудел все громче. Население высыпало из домов. Все спрашивали друг друга, что случилось, и никто не мог дать ответа.

Распространившиеся за последние дни вести, приезд нахараров, посещения марзпана персидскими сановниками, ночные совещания – все это вызывало тревогу среди населения.

К хлынувшей в город толпе пришлых стали присоединяться местные жители. Разбухая с быстротой горного потока, толпа свернула ко дворцу. Народ начинал понимать, что в храме и во дворце совершается нечто недоброе, касающееся всей страны. Люди с беспокойством следили за дворцом, ожидая, что оттуда покажется кто-нибудь и объяснит, что там происходит.

Внезапно из ворот выскользнули трепещущие языки факелов и мрачным багровым блеском осветили тысячеликую толпу, бурлившую на всех улицах города.

– Дорогу, дорогу! – взывал гонец, мускулистый и подвижный юноша, размахивая в воздухе жезлом и стремительно прорезая толпу. – Раздайтесь шире! Нахарары идут!..

Народ расступался, образуя неширокий проход. Все впились глазами во дворец, откуда должны были появиться нахарары.

– Настали вновь дни Шапуха… Проклятие персам!.. – послышался чей-то голос.

Нахарары вышли. Лица их были мрачны и озабочены. Впереди шли Ваан Аматуни, Нершапух Арцруни, Вардан Мамиконян и Гадишо Хорхоруни.

Позади шла группа телохранителей.

– По закону предков поступайте! Не отдавайте! – выкрикнул дед Абраам, когда нахарары поровнялисъ с ним.

– Вспомните дни Шапуха! – воскликнул еще кто-то.

Толпа зарокотала, качнулась и тронулась с места; все пошли за нахарарами. Но телохранители оттеснили народ. Толпа снова остановилась.

Нахарары проследовали в храм, который находился в нескольких кварталах от дворца. Тяжелым, гнетущим молчанием встретил храм вступивших под его своды князей. Холодом смерти пахнуло нахарарам в лицо.

Слабое мерцание лампад, не рассеивая мрака, скопившегося в углах и нишах, зловеще оттеняло воспаленные лица монахов. Они обступили католикоса, который, как некое мрачное изваяние, восседал на резном дубовом троне. Это был еще не очень старый, крупного сложения человек с властным взглядом больших черных глаз. Лицо его пожелтело от ночных бдений, но во взгляде читались ум и спокойствие умудренного богатым жизненным опытом философа и вместе с тем пыл непреклонного борца.

Когда вошли нахарары, он отвел глаза от пергаментных листов, которые сжимал в сильной руке, сосредоточенно, но спокойно изучая их. Чуть поодаль от трона, на ветхом ковре, прикрывавшем каменный пол, сидел невысокого роста старик священнослужитель, впрочем, довольно крепкий. На коленях у него лежала дубовая дощечка, на которую был наколот лист пергамента. Старец обдумывал что-то и записывал тростниковым пером, время от времени совещаясь с другими священнослужителями, сидевшими рядом с ним. Это был епископ Езник, по прозвищу Кохпаци, прекрасно владевший греческим, ассирийским и персидским языками и хорошо знакомый с учением Зрадашта,, опровержение которого он составил в свое время. Из помогавших ему двух пастырей один был тем аштишатским богословом, которому Вардан Мамиконян предложил выехать в Арташат для участия в составлении ответа Азкерту. Звали его иерей Гевод. В нем совмещались черты умного и волевого пастыря и пламенного патриота. За ними, внимая им обоим и не отводя от них взора, сидел другой из провожавших Вардана в Аштишат – Егишэ, молодой полумонах-полувоин с мечтательными глазами и вдохновенным лицом. Он был взволнован и больше наблюдал со стороны, чем участвовал в обсуждении. В душе его глубоко запечатлелись события последних дней, и он напряженно и встревоженно следил за их развитием. Как человек начитанный и одаренный поэтическим даром, он также был привлечен к составлению ответа персидскому царю вместе с Езником Кохпаци и Гевондом.