Золотая хозяйка Липовой горы - Дмитрий Сергеевич Сивков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Меня Голым можешь звать, а нет, так отзовусь и на мужика, – представился старший и указал на обоих своих спутников сразу: – А это Коля-Вася.
Я так и не понял, кто из них Коля, а кто Вася, да и не очень-то пригодилось: Голый, как опытный бригадир, сразу же оценил фронт работ и раздал им чёткие указания. Одного Колю-Васю отрядил мне в напарники прибивать штакетины, сам же с другим взялся отрывать старые прясла и налаживать новые. Сразу было видно, что Голый и топор, и молоток в руках держал не в первый раз: гвозди вгонял с двух ударов, не забывая отпускать колкости-шутки Коле-Васе.
И владел хорошо не только рабочим инструментом. Во время одного из перекуров «бригадир» всё вертел в руках нож. Перед этим попросил подковырнуть что-то, я ему и передал Марлина. Да, нож с именем собственным. Прошёл со мной через всю жизнь. Пацан в Визю без своего ножа считался вроде как неполноценным. Заиметь его было сродни инициации. Перочинные – не в счёт. Настоящие ладили в леспромхозовской кузне. Батя замолвил перед кузнецом слово – и тот за рубль, сэкономленный на школьных завтраках, выковал мне лезвие из КрАЗовской рессоры.
Когда в руках у меня оказался заветный, ещё влажный и почерневший от закалки в машинном масле клинок, он мне сразу напомнил рыбину. И не из тех, что водились в нашей Сильве или Вогуле, о таких мог писать лишь Хемингуэй. Так и всплыл в памяти марлин. Уже позже узнал, что название этой хищной рыбины с длинным и прочным носом-копьём происходит от латинского «machaera» – «кинжал» и «nigricans» – «становящийся чёрным». На рукоятку пошёл отросток лосиного рога, а на гарду – увесистый десятикопеечный медяк 1836 года чеканки.
Голому нож пришёлся и по руке, и по душе: он то пробовал пальцем остриё клинка, то изучал надписи на царском гривеннике. А перед тем как подняться, метнул Марлина в стену бани – лезвие вошло чётко перпендикулярно стене и вонзилось глубоко. Пришлось раскачивать нож за рукоять, чтобы извлечь его.
Интересно, что привело Голого в шаринский храм? Явно не нужда. Такой себе всегда сможет копейку добыть. Раскаяние? Вряд ли. Грехи за ним, несомненно, водятся, но вот на кающегося грешника похож меньше всего.
– Спасибо большое за помощь, мужики! – обозначил я самую щекотливую, исходя из пожеланий Тортовой, тему благодарности. – Я обещал Ольге Павловне денег вам на руки не давать. Боится, что забухаете. Так что не знаю, чем и отблагодарить вас.
– А деньжат всё-таки подкинь, много не надо: на чай да сигареты, – озвучил свой расклад Голый. – Насчёт бухалова не дрейфь, пока при храме – ни-ни. Слово.
Я положил на стол тысячу, Голый небрежно сгрёб купюру, утопив её в кармане брюк, и встал. Коля-Вася последовали его примеру.
– На железнодорожном вокзале в Ебурге оторвал их от кодлы бомжей, – заговорил Голый, когда парочка пошла вперёд, а мы задержались у ворот. – Не совсем пропащие.
– Выходит, под опеку взял?
– Да кто я такой, чтобы опекать их? Вот Господь, тот, пожалуй, может. Я лишь подтолкнул, а там уж как пойдёт.
Несколько секунд помолчали.
– Хороший ты, вроде как, человек, – вдруг неожиданно сказал Голый. – И чего только твоей жене надо было?
– Это ты к чему?
Голый немного замешкался с ответом, но потом нашёлся:
– Да так, бабы в храме лясы точили. Ладно, бывай. Очень надеюсь, что больше не свидимся.
Не протянув руки, человек, напоминающий белого Моргана Фримена, направился к поджидающим его на дороге под фонарём Коле-Васе.
– Я же просила вас не давать им денег, – утром высказала мне Тортова, когда я сел в машину одного из прихожан храма.
– Голый мне слово дал, что пить они не будут. Соврал?
– Да нет. С этим-то всё в порядке. Вот только сам Евгений Николаевич пропал. Утром мне церковный сторож передал записку от него и тысячу рублей. Сообщил, что появились срочные дела, а деньги просил позже, если что, отдать Коле-Васе, как он называл своих товарищей.
Значит, Евгений Николаевич… Так-так… Голый. Выходит, всё-таки не бабы лясы в храме точили про мою бывшую. Звали её Елена Евгеньевна, в девичестве – Голопятова. Вот, значит, и свиделись, тестюшка. Случайно ли вот только заглянул или по какой надобности? В последнее время мне вообще в случайные стечения обстоятельств верилось всё с меньшей и меньшей охотой. Я даже слегка тосковать стал по славным дням простоты и наивности.
Явление Золотой Богини Вальги
Реку, по которой подымались угры, местные племена называли Сельвуна – «вода дождей», а себя – сельвины. Этот водный путь извивался самым замысловатым образом, словно огромная змея ползла меж камней предгорья.
– Не пускает нас река домой, водит кругами, как злой дух, – говорили меж собой воины, ещё недавно заставлявшие содрогаться от ужаса города и государства, а теперь приходящие в уныние от нескончаемой дороги.
Сам Чекур был уверен в правильности выбранного пути, но его волновало собственное здоровье. Не одну сотню людей он поставил на ноги после тяжёлых ранений. А перед своей болезнью он оказался бессилен. Тело покрылось сыпью – пятна розового цвета то рассыпались беспорядочно, то группировались в полукольца и кольца по всему туловищу. Следом стали проступать воспаления – они выпирали, словно россыпь гороха, укрытая тонкой тканью.
Высыпания на лице скрывала густая рыжая борода, руки – перчатки. Начали выпадать волосы. Пополз слух о телесной слабости вождя. Он начал подтачивать глыбу авторитета Молочного горна.
– Что ты всё время царапаешь на пергаменте, Петро? – однажды спросил Чекур. – Описываешь чудеса?
– Просто описываю всё, что происходит с нами, – отмахнулся Петро. – Если начнут происходить чудеса – напишу и о них. Хотя главный творец чудес – это ты. Вон что задумал – явить северянам-дикарям новое божество… Не каждому такое подвластно. Лишь бы болезнь не подточила тебя…
Чекур гневно сверкнул глазами в полутьме.
– Я же не слепой, Чекур, – мягко продолжал Петро. – И имя твоей болезни мне известно – в
