Самолет по имени Серёжка - Владислав Крапивин

– А как без риска? Иначе тебя на ноги было не поставить…

Я чуть не разревелся.

– Дурак! А зачем мне ноги, если бы тебя не стало?!

– Ну-у… – Серёжка опять словно отодвинулся. Сказал, будто взрослый ребенку: – Это не страшно, ты привык бы… Вспоминал бы иногда, а потом стало бы казаться, что я тебе просто приснился в детстве. По сути дела, так оно и есть…

Я хотел возмутиться, а вместо этого – новый страх:

– Почему… «так оно и есть»? Ты с ума сошел?

– Ничуть… – грустно усмехнулся в сумерках Серёжка. – Ты потом поразмышляешь как следует и поймешь, что сам меня выдумал. Специально, чтобы спастись от болезни.

Я молчал. А душа моя барахталась в тоскливом страхе, как утопающий в холодной воде.

И все же я выцарапался, выбрался из этой глубины.

– Ну-ка, повернись… – И дал кулаком по Серёжкиной шее.

– Ой!.. Ты что, балда! Спятил?

– Больно? – сказал я с сумрачным удовольствием.

– А ты думал!..

– А разве придуманному бывает больно?

Серёжка неловко засмеялся, потирая шею.

– Ненормальный… Я же не в этом смысле.

– А ты скажи, в каком! Я снова дам. В том самом…

– Сразу видно, выздоровел, – пробурчал он.

– Ага…

– Ну, ладно. Просто я хотел тебе сказать…

– Что?

– Понимаешь, какое дело… Теперь нам придется видеться не так часто. Все реже и реже…

– Почему?!

– Потому что… дело сделано. Ты на ногах, у тебя начнется другая жизнь. Как у всех. Школа, новые друзья… Станешь учиться на художника…

– С чего ты взял?

– Знаю… Я же видел твоих голубков. Они залетали в Безлюдные пространства. У тебя талант живописца…

– Серёжка! Но я не хочу… жизни как у всех. Не хочу без Пространств. И без тебя…

– Пространства никуда от тебя не денутся. Они… появятся на твоих картинах. И ты сквозь картины сможешь попадать в них!

– А ты? Ты-то куда денешься?! – спросил я отчаянно.

– Да никуда. Просто… буду улетать все дальше. И возвращаться реже.

– Я понимаю… – Это вырвалось у меня с новой тоской. С беспомощной. – Конечно… Я эгоист, нытик, маменькин сынок. Зачем тебе такой друг… Ты не мог меня бросить, пока я был инвалид. А теперь… совесть у тебя будет чиста.

Он опять вздохнул по-взрослому:

– Глупенький. Разве в этом дело…

– А в чем? В чем?!

– Тише… Просто жизнь идет по своим законам. И в Безлюдных пространствах, и на обычной земле.

– На кой черт мне такие законы!.. Тогда я не хочу… быть с ногами. Хочу… обратно! Лишь бы вместе: я и ты!

Я тут же замер: вдруг и правда ноги онемеют снова? Но они оставались живыми.

Но если бы и онемели… то… Я сквозь зубы повторил:

– Пусть все будет, как раньше. Не хочу, чтобы мы с тобой «все реже и реже…»

Очень тихо и поспешно, как бы соглашаясь с капризными малышом, Серёжка проговорил:

– Хорошо, хорошо, будем как раньше. А с ногами твоими ничего не случится.

– Ты… это правда?

– Правда, правда… – Он погладил меня по плечу.

– Не уйдешь насовсем?

– Не уйду, не бойся… Думаешь, мне самому хочется?

– А тогда зачем ты…

Он не ответил и змейкой скользнул под кровать. А откуда:

– Ложись…

Я услыхал за дверью шаги. Дежурная медсестра шла проверять: в порядке ли «необычный» больной? Я юркнул под одеяло, задышал, как спящий. Она постояла на пороге, притворила дверь.

Серёжка выбрался. И теперь это был прежний Серёжка.

– Давай смотаемся на то поле, где идолы? Там появились лунные привидения рыцарей, устраивают турниры! Прямо театр!

– Давай… ой, а сели сестра заглянет опять?

– Да она теперь улеглась на своем дежурном диванчике до утра… Ну, а сели увидят, что тебя нет, скажешь потом: удирал погулять в ночном саду. Для успокоения нервов…

С той поры так и повелось. Днем – процедуры, консилиумы, ощупывания, прививки, а ночью – полеты с Серёжкой.

Он больше не заводил разговора о расставании, и скоро я почти забыл о той ночной беседе. Потому что столько было всяких приключений! Мы открывали новые лунные страны, где трава, камни и вершины холмов искрились фосфоричной пылью и отливали перламутром. Лазали по развалинам крепостей. Видели тени рыцарей, которые сшибались в бесшумных поединках. Наблюдали (правда, издалека) за настоящими кентаврами. Купались в теплом ночном озере, где жили большие белые цапли… Несколько раз добирались и до Заоблачного города. Теперь-то Серёжке не нужно было нести меня, я сам бодро шагал по пружинистым доскам.

Один раз в Городе был карнавал – с фейерверками, оркестрами, каруселями и громадными воздушными шарами. Шары эти, освещенные прожекторами, висели в небе, словно разноцветные планеты. Серёжка раздобыл где-то два маскарадных пестрых балахона, и мы веселились в костюмированной толпе. А потом балахоны нам надоели, и мы оставили их на той скамейке, где я сидел при первом появлении в Городе.

Мимо нас пробежала стайка мальчишек и девчонок. И вдруг она девочка – в черном платье со звездами и в черной полумаске – остановилась:

– Ой! Здравствуйте, мальчик! Значит, вы поправились? Как замечательно…

– Да… спасибо. Это ваше эскимо помогло!

Она засмеялась и убежала.

– Серёжка… А почему мы никогда не берем с собой Сойку?

– Потому что ты ни разу не сказал про это.

И опять мне подумалось, какая же я скотина.

– Ничего, Ромка, успеется. У тебя еще будет время.

Это меня царапнуло: почему «у тебя», а не «у нас»? Но тут меня и Серёжку закружила толпа с фонариками, и тревожные мысли позабылись.

…А с Сойкой мы, кончено, виделись. Она часто приходила ко мне в госпиталь. Она подружилась с моей мамой, и они иногда появлялись вместе. Мама была веселая, много рассуждала, какая теперь начнется у меня замечательная жизнь, как я буду учиться в нормальной школе, как начну заниматься спортом, если разрешат врачи («А профессор говорит, что разрешат!»).

Сойка разговаривала мало. Сидела рядом, подсовывала мне то яблоко, то банан и смотрела молча. Но так по-хорошему…

Серёжка днем появлялся редко: то ему картошку надо было окучивать, то следить, чтобы отец не «загулял» с приятелями после получки. То тетушке помогать во всяких делах… Но мы не огорчались. Нам хватало ночных путешествий.

Однажды профессор Воробьев разоблачил меня:

– Сударь мой! А откуда у вас на ногах столь восхитительные свежие царапины и почему к ним прилипли травинки?

Пришлось «признаться», что по ночам выбираюсь в сад.

– Я там играю в индейцев. Сам с собой.

– Ве-лико-лепно! Коллеги! Это говорит, что держать пациента в нашем заведении дальше не имеет смысла! Не правда ли?

Была уже середина августа.

Наша квартира показалась мне такой солнечной, такой просторной! Может, потому, что исчезло громоздкое кресло на колесах, которое раньше всегда было перед глазами…

– Рома, смотри, я купила тебе костюм для школы. Примерь…

Я примерил… Здорово! Это был мой первый настоящий костюм. Раньше-то я в холодное время носил или спортивные штаны и фуфайки, или пижаму… Теперь я вроде бы как первоклассник! Первый раз в настоящую школу! Как там будет? Наверно, чудесно!..

Как там было на самом деле – это особый разговор. А в те дни я жил с ощущением праздника: все в новинку, все радует!

Лишь одного я побаивался: вдруг мама спросит, куда девался самолетик. Что я скажу? Как объясню?

Но мама про самолетик – ни словечка. То ли забыла о нем, то ли понимала, что не надо пока этого касаться.

К тому же была у нее своя забота. Немалая.

– Рома… Вот краски, заграничные. Смотри, какой великолепный набор. Только…

– Что?

– Не знаю, как ты отнесешься. Их просил передать тебе Евгений Львович… Он очень сожалеет обо всем случившемся и признает, что вел себя глупо, по-ребячьи… Вся эта нелепая история с сережками…

Я вмиг набычился:

– Разве только в сережках дело?

– Я понимаю… Но то свидание, ночью… Он говорит, что это была «дикая случайность»…

– И ты веришь!

– И я верю, – беспомощно сказала мама.

И мне даже глаза обожгло от жалости к ней.

– Ма-а… ну, чего ты? Ну в конце-то концов, он же твой… друг, а не мой. Ты и решай.

– А ты… не будешь смотреть на него волком?

Я пересилил себя:

– Волком не буду… раз ты его простила.

Мама сказала одними губами:

– Если любишь, как не простить…

Я молчал. Что тут скажешь-то?

– Рома, а краски? Ты возьмешь?

– Ладно уж. Ради тебя… Только знаешь что?

– Что, Ромик?

– С Серёжкой ему лучше все-таки пока не встречаться.

Серёжка теперь часто приходил к нам домой. Днем. По ночам стали мы летать гораздо реже. Видимо, утомились, хотя и не признавались в этом друг другу. Зато мы в эти дни уходили на любимые места: на заброшенную заводскую территорию, в переулки неподалеку от Потаповского рынка и на берег заболоченного Мельничного пруда.