Трагедия русского офицерства - Сергей Волков

18 декабря полковнику л-гв. Уланского Его Величества полка В. С. Гершельману было разрешено приступить в Ростове к формированию 1-го Кавалерийского дивизиона. К 30. 12 в 1-м эскадроне было 18 офицеров, во 2-м 26 добровольцев при 4-х офицерских, к 10. 01. 1918 г. дивизион насчитывал 138 ч (63 офицера, 2 врача, сестра милосердия и 2 добровольца в 1-м и 62 добровольца при 5 офицерах во 2-м эскадронах). Среди офицеров было 3 полковника, 3 подполковника, 6 ротмистров (и им равных), 18 штабс-ротмистров, 13 поручиков, 24 корнета и 4 прапорщика, представлявшие 5 драгунских, 8 уланских, 7 гусарских полков и другие части; 5 офицеров были из л-гв. Уланского Его Величества полка, по 4-4-го и 15-го уланских, по 3-17-го уланского, 11-го гусарского, 2-го драгунского и 1-го Заамурского, 6 — пограничной стражи и 10 — казачьих частей[283].

Эшелон Корниловского полка прибыл в Новочеркасск 19 декабря, а к 1. 01. 1918 г. собралось 50 офицеров и до 500 солдат[284]. «Офицеры приезжали в свой полк, и почти все становились на положение рядовых в офицерский роте», когда 30 января 1918 г. на Таганрогском направлении офицерская рота корниловцев (120 ч) сменила сводную роту своего полка, в ней было 120 ч. Как вспоминает один из них, «вокруг тишина, лишь из соседних вагонов доносятся песни о России… Долго не ложились спать… Все офицеры роты в один день стали близкими, родными. У всех одна мысль, одна цель — Россия…»[285]. Прибыли также офицеры ударных батальонов (ушедшие из Ставки накануне ее занятия большевиками, они в течение недели вели упорные бои с окружившими их большевистскими частями и, рассеявшись, смогли группами добраться до Новочеркасска) и Текинского полка, вышедшего из Быхова с Корниловым. К концу декабря формировались 1-й и 2-й Офицерские, Юнкерский, Студенческий, Георгиевский батальоны, Корниловский полк, кавалерийский дивизион полковника Гершельмана и Инженерная рота. Отрядом из сводных рот этих частей командовал с 30 декабря на Таганрогском направлении полковник Кутепов[286].

Наиболее крупными компонентами офицерского ядра Добровольческой армии стали, во-первых, офицеры, находившиеся в Новочеркасске с ген. Алексеевым с начала ноября, во-вторых, — вывезенные из Москвы, в-третьих, — петроградские юнкера, в-четвертых, — офицеры, прибывшие из Киева (т. ч. в составе Георгиевского и Корниловского ударного полков), в-пятых, — поступившие в Ростове. До выступления в 1-й Кубанский поход Добровольческая армия состояла из ряда соединений, которые почти все были преимущественно офицерскими. Это были:

— 1-й Офицерский батальон — 200 чел. (подполковник Борисов), развернутый 15 декабря в Новочеркасске из 1-й (13 декабря переименованную из 5-й) офицерский роты[287];

— 2-й Офицерский батальон — около 240 чел. (полковник Лаврентьев), развернутый в Ростове из переведенной из Новочеркасска 2-й офицерский роты[288];

— 3-й Офицерский батальон — около 200 чел. (полковник Кутепов) сформирован в Ростове 29 января 1918 г. из офицерских рот, входивших в отряд Кутепова под Таганрогом (1-я и 2-я из 2-го Офицерского батальона и Гвардейской)[289];

— 3-я офицерская (Гвардейская) рота — 70 чел. (полковник Кутепов), сформированная в Новочеркасске[290];

— 4-я офицерская рота — 50 чел. (полковник Морозов), сформированная в Новочеркасске и сражавшаяся в составе отряда Чернецова[291];

— Георгиевская рота (полковник Кириенко);

— Морская рота — 70 чел. (капитан 2-го ранга Потемкин), сформированная в Новочеркасске[292];

— Юнкерский батальон — 120 чел. (штабс-капитан Парфенов) из двух рот (ротмистр Скасырский и штабс-капитан Мезерницкий)[293];

— Отряд ген. Черепова — около 200 офицеров, навербованных в Ростове для обороны города[294];

— Ростовская офицерская рота — до 200 чел. (капитан Петров) — из записавшихся в Ростове в Бюро Записи[295];

— Офицерский отряд полковника Симановского — батальон 4-ротного состава имени ген. Корнилова, сформированный в Ростове[296];

— Отдельный Студенческий батальон из двух рот — полковника Зотова и капитана Сасионкова (280 чел. при 25 офицерах), окончательно сформированный 8 января 1918 г. по инициативе группы офицеров-ростовчан, бывших студентов, прежде всего поручика Дончикова (командир ген. Боровский, пом. полковник Назимов), после похода из его состава осталось 30–40 чел. [297];

— Техническая рота — около 120 чел. (полковник Кандырин), сформированная в Ростове (послужившая впоследствии кадром для железнодорожной, инженерной и телефонографной Марковских рот)[298];

— Ударный дивизион Кавказской кавалерийской дивизии — около 120 чел. (полковник Ширяев и ротмистр Дударев) — регулярная часть, прибывшая в составе 80 чел. с Кавказского фронта[299];

— 3-я Киевская школа прапорщиков — 400 чел. (полковник Мастыка) из 2-х рот (подполковники Дедюра и Макаревич), переведенная в начале ноября из Киева и стоявшая гарнизоном в Таганроге и почти полностью погибшая в ходе большевистского восстания 17–22 января 1918 г. [300];

— Таганрогская офицерская рота — около 50 чел. (капитан Щелканов), вскоре влита во 2-й Офицерский батальон[301];

— 1-й Кавалерийский дивизион (полковник Гершельман) — 138 чел., в т. ч. 71 офицер, сформированный в Ростове в декабре 1917 г. [302]

Численность армии, однако, оставалась сравнительно небольшой, что было вызвано целым рядом причин. Прежде всего, далеко не все офицеры, проживавшие непосредственно в районе формирования Добровольческой армии, присоединялись к ней. И это обстоятельство было самым трагичным. В Ставрополе, Пятигорске и других городах Северного Кавказа и Донской области, не говоря уже о Ростове и Новочеркасске, в конце 1917 г. скопилось множество офицеров (см. выше), оказавшихся не у дел после распада армии, но по различным причинам не присоединявшимися к добровольцам. Основной причиной была продолжающаяся глубокая апатия, развившаяся после всего, перенесенного на фронте и обусловившая пассивное поведение офицерства в ходе октябрьских событий, неверие в возможность что-либо исправить, чувство отчаяния и безнадежности, наконец, просто малодушие. Других удерживала неопределенность положения Добровольческой армии, третьи просто не были в достаточной мере информированы о ее целях и задачах. Как бы там ни было, но им пришлось стать жертвой собственной нерешительности и недальновидности. По просьбе прославленного донского партизана полковника Чернецова был дан приказ по гарнизону Новочеркасска о регистрации офицеров. Перед регистрацией было устроено собрание для освещения положения в области., где выступили Каледин, Богаевский и Чернецов: «Г. г. офицеры, если так придется, что большевики меня повесят, то я буду знать — за что я умираю. Но если придется так, что большевики будут вешать и убивать вас, благодаря вашей инертности — то вы не будете знать, за что вы умираете». Из 800 присутствовавших записалось только 27, потом 115, но на следующий день на отправку пришло 30[303]. Так и случилось. Чернецов доблестно сложил свою голову, а офицеры, оставшиеся в Ростове, скрывавшиеся, изловленные и расстрелянные, не знали, за что они погибли[304]. В начале февраля была предпринята последняя попытка привлечь ростовское офицерство, но на собрание пришло всего около 200 ч, и из них большинство не поступило в армию («Странный вид имели пришедшие: немногие явились в военной форме, большинство в штатском, и то одетые явно «под пролетариев». Это было не собрание офицеров, а худший род митинга, на который собрались подонки, хулиганы… Позорное собрание!»). «На следующий день в газетах было помещено объявление, предлагающее в трехдневный срок не вступившим в армию покинуть Ростов. Несколько десятков поступили в армию. Остальные… щеголявшие еще вчера по людным улицам Ростова в блестящих погонах, сегодня толпами стали появляться на вокзале без погон и кокард, с отпоротыми от шинелей золотыми пуговицами, торопясь покинуть опасную зону. Картина была омерзительная»[305].

Из России приток добровольцев был крайне затруднен. В областях, занятых большевиками, и даже на Украине, невозможно было даже получить какую-либо информацию о Добровольческой армии, и подавляющее большинство офицеров о ней попросту ничего не знало. По появляющимся иногда в газетах сообщениям о «бандах Корнилова», которых вот-вот должны прикончить, не было возможности сделать выводы о действительном состоянии Белого движения на Юге. В Киеве даже весной 1918 г. о Добровольческой армии почти ничего известно не было: «доходившие с разных сторон сведения представляли добровольческое движение как безнадежные попытки, обреченные заранее на неуспех за отсутствием средств»[306]. «В Москве, к концу декабря, передавали, что на Дону уже собралась у ген. Алексеева большая армия. Этому верили и этому радовались, но… выжидали… стали говорить о неясности положения на Дону, включая даже сомнения о сборе там армии»[307]. Очень большую роль играла привязанность офицеров к своим семьям, существование которых надо было как-то обеспечивать в условиях тогдашней анархии и террора. Очень немногие могли пренебречь этими соображениями. Во второй половине ноября положение на путях на Дон резко ухудшилось, в январе 1918 г. стояли уже не заставы красных, а сплошной фронт их войск. Единственной возможностью было пройти только по глухим, незначительным проселочным дорогам, обходя населенные пункты. «Просачиваются немногие, дерзавшие до конца. Их число возросло снова, когда в конце января началась демобилизация армий на фронтах»[308]. Все это приводило к тому, что «пробивались сотни, а десятки тысяч в силу многообразных обстоятельств, в том числе, главным образом семейного положения и слабости характера, выжидали, переходили к мирным занятиям, или шли покорно на перепись к большевистским комиссарам, на пытки в чрезвычайку, позднее — на службу в Красную армию»[309].