Витим золотой - Павел Федоров

– Сейчас, Васса, уже поздно думать об этом, – проговорил он тихо.

– Нет, милый, я-то еще долго буду думать.

– До каких же пор? Покамест к попу не сходим, что ли? – Петр Николаевич умолк. Оставлять здесь Василису ему не хотелось.

– Нет! Такого у меня даже и на уме нет. Как ты порешишь, так и ладно! – ответила она и покорно прижалась к его плечу.

– Спасибо, Васса. А я подумал, что ты каешься…

– Ну что ты!

– Тогда, Васса, нам пора ехать. А то уже поздно, да и конь совсем застыл, дрожит.

– Конечно, уже пора. Нельзя такого коня на морозе томить, – торопливо шептала она. – Тебе, наверное, тоже холодно. Пойдем, ты потихоньку одевайся…

– А ты? Ты разве не собираешься? – глухо спросил он и легонько отстранил ее от себя.

– Значит, и мне? – все еще не веря всему случившемуся, спрашивала она. – Прямо сейчас же?

– Ну а как же? – Петр Николаевич взял в ладони горячие щеки и тут же отпустил, добавил кратко: – Скорее собирайся, Васенка, а то еще не сразу выпустят.

– И то правда, – пробормотала она и неловко прижалась губами к его усам.

За дверью снова кто-то скрипнул валенками по снегу. Василиса насторожилась.

– Ты чего? – спросил Петр Николаевич.

– Весь вечер в окна заглядывают… И чего только им надо? Пойдем. – Она решительно потянула Петра в избу. – Мы скоренько, – шепнула она ему на ходу и открыла дверь.

Однако уехать от подгулявших гостей было не так-то просто. Петр Николаевич пытался объяснить, что застоялся и зябнет конь, что уже поздно, но его даже и слушать не захотели. Вступился было за молодых Кондрашов, но к нему подошел Микешка, взяв за локоть, сказал:

– Не мешайте, Василий Михалыч, так полагается.

Сыновья Фарсковы схватили скамью, поставили ее поперек двери и загородили проход. Рядом с Фарсковым на скамейку сели Архип, Микешка и Мурат. Это означало, что нужно платить за невесту выкуп. Зная порядки, Петр Николаевич подал на подносе наполненные водкой рюмки и положил на уголок бумажный рубль.

Поезжане, как их называют на Урале, вино выпили, а проход освобождать и не думали. Порывшись в кармане, Петр бросил на поднос еще два рубля. Опять никто не сдвинулся с места.

– Звонкими надо платить, – подсказал кто-то сбоку.

Но у Петра «звонких» не было. Он неловко топтался посреди избы и не знал, что делать. Выручила Василиса. Она быстро куда-то сбегала и незаметно сунула ему в руку какую-то монету. Даже не посмотрев, что это за деньги, Петр кинул на поднос. Зазвеневшая монета прокатилась по цветному полю залитого водкой подноса и свалилась на бочок. Это был золотой полуимпериал.

Гости ахнули и загалдели разом:

– Орел! Орел! К счастью!

– Решка! – вдруг хрипловато прозвучал одинокий голос старухи Фарсковой.

Василиса вздрогнула и приникла к Петру. «И зачем я его принесла? – подумала она. – Ведь последний был, разъединстаенный, и тот решкой упал. Неужели не будет мне счастья?»

Архип подбросил на ладони золотой, заговорил как-то необычно сурово и трезво:

– Щедро торгуешь, жених! Пусть и счастье вам будет богатое, чтобы детей полна горенка и коней целый двор. А теперь, гости расхорошие, кончай базар и айда на покой. А им еще ехать да ехать!

– Самое верное дело, – подтвердил Василий Михайлович и пошел искать свою шубу.

– Вот именно! – подхватил Архип. – Давай, жених, налаживай рысака, проводим тебя до околицы. Ведь как-никак, а мы с Василием Михайлычем все-таки посаженые…

Устя и Даша помогли Василисе собрать в узел не ахти какое приданое. Петр унес сверток и положил в кошевку под переднее сиденье. Лукерья отвела уже одетую невесту в угол и что-то начала шептать ей на ухо. Василиса, покачивая головой, пыталась отмахнуться от подвыпившей бабы.

Устя взяла Василия под руку, и они тихонько вышли. Микешка держал подведенного к сеням Ястреба. Он пофыркивал и сердито жевал трензеля. Петр Николаевич растряс в кошевке сено и накрыл его кошмой. Морозное небо ярко отсвечивало далекими звездами. За углом снова прохрипела гармошка и резко замерла на густой низкой ноте. Двое высоких парней и толстоногая, закутанная в шаль девка вывернулись из-за стены и встали посреди улицы. Мимо них в полушубке пробежал в своей куцей, облезлой шапке Архип. Пока обряжали невесту в дорогу, он успел сбегать домой. Он подошел к Василию Михайловичу и, незаметно кивнув на парней, прошептал:

– Туда и обратно меня сопровождали. Весь вечер под окнами толклись. Чуешь?

– Да, прохладная сегодня ночка, – вслух проговорил Кондрашов.

Лукерья подвела Василису к Петру.

Петр усадил женщин в задок на кошму. Туда же к ним прыгнула Устя. Василий Михайлович сел рядом с Петром на козлы, а Архип встал за спинкой на полозья. Простившись с остальными гостями, тронулись.

– Езжай потише, Петр Николаевич, – попросил Василий и оглянулся. Парни и толстоногая девка с гармошкой засвистели, заулюлюкали и побежали следом тупыми, короткими шажками. Ястреб рвался вперед, и Петр едва сдерживал его на ременных вожжах. Позади пронзительно визжала гармонь.

– Всю ночь около нашего дома шаландаются, – оглянувшись назад, проговорила Василиса. – И чего только им надобно?

– Тебя поди норовили украсть, да опоздали, – усмехнулся Архип.

За поселком снежно сверкала Шиханская степь. Распаренных в тепле гостей обдало ледяным воздухом звездной ночи. Провожающие вылезли из кошевки и начали прощаться.

Над ближним шиханом повис круглый месяц, брызгая по снежной, серебристой степи мягким, холодноватым светом. Ястреб звучно цокнул подковами, морозно взвизгнули окованные железом полозья, и кошевка стала удаляться и пропадать в сером, снежном вихре.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Оставшись один, вечером Сашок сгонял на Урал скотину, напоил ее, набросал корма, поужинал остатками от обеда и, не зная, что дальше делать, стал бродить по опустевшему дому. В доме Лигостаевых было три комнаты, четвертая – светлая и просторная кухня. Одна комната – горница, в которой жили после свадьбы Гаврюша со Степанидой, – в этом году за ненадобностью, а больше всего из-за экономии дров не отапливалась и служила вместо кладовой. Туда складывались ненужные зимой домашние вещи и хранились продукты. Чтобы лишний раз не бегать по морозу в амбар, Степанида держала там запасы муки, крупу, мороженое мясо, рыбу и отруби. Для того чтобы попасть в эту комнату со двора, нужно было пройти через холодные сени в большой коридор. Налево была обитая кошмой дверь, ведущая в кухню, а направо – дверь в пустующую горницу. Остальные комнаты были смежными. Из кухни дверь вела в большую, пятиоконную столовую, рядом с которой была спальня Петра Николаевича. Сейчас ее занимала Степанида. Петр спал в кухне, на самодельных нарах, Сашок – на широкой русской печке.

Сначала Саньке было приятно чувствовать себя полновластным хозяином этого обширного дома… Он зажег в кухне настольную керосиновую лампу, поел, поиграл маленько с шустрыми белолобыми ягнятами и, вспомнив, что они не кормлены, надел шубенку, вышел во двор и возвратился с длиннохвостой, с белой на лбу звездочкой овцой. Увидев мать, ягнята дробненько застучали копытцами по некрашеному в кухне полу, скакнули к порогу. Подскочив к овце, они бойко и забавно наподдали головенками и присосались к набухшему вымени. К одному из них, который был ростом поменьше и послабее, Сашок присел на корточки и, поглаживая по мягкой курчавой шерсти, приговаривал:

– Есть захотел, белобашенький? А чего хвостиком виляешь? Сладкое молочко-то небось!

Ягнята сосали долго. Под конец несколько раз боднули головенками в ослабевшее вымя и отошли в сторонку. Санька взял маленького на руки, потетешкал его, как он это делал с Танюшкой, и, вздохнув, опустил его на пол. Овцу снова увел и запер в хлев. Там беспокойно мычали недоеные коровы. Степанида так и не пришла. Мальчик подумал, подумал и решил сходить за нею. Но, выйдя из ворот, вспомнил нахмуренное Стешкино лицо, неожиданно повернул к воротам Агафьи Япишкиной.

Окна Агафьиного дома не светились и густо были запушены инеем. Не дойдя до калитки, притопывая подшитыми валенками твердый снег, Санька в нерешительности остановился. На улице пахло дымом. Резкий скрип чьих-то шагов заставил его оглянуться. К нему подходила высокая, в пуховом платке женщина. Из-под длинной меховой шубы Санька увидел белые, обшитые кожей валенки.

– Ты чего тут ночью мерзнешь? – спросила Олимпиада. Сегодня после долгого уговора ее увез с прииска Роман Шерстобитов. Кутили у Печенеговой, а потом уселись за карточный стол. Она вышла дохнуть свежего родного воздуха и встретила Саньку.

– Да шел вот… – ответил Санька.

– Куда шел?

– К тете Агане.

– Зачем?

– А у нас коровы не доены, бурлят…

– Чьи коровы? Ты у кого живешь?

– У Лигостаевых, у дяди Пети.

– У Петра Николаича? – переспросила Олимпиада.

– Ага.

– А почему коровы не доены?