Преступления США. Americrimes. Геноцид, экоцид, психоцид, как принципы доминирования - Максим Акимов

Однако решить «стратегические задачи» американцам в Китае все же не удалось, и хотя они добились главного, того, чего добивались всегда — принесли много горя людям, на земли которых вторгаются, пролили реки крови ради тупой и примитивной стратегии перманентного вмешательства в дела других государств, но полностью подчинить себе сколь-нибудь значительную территорию Поднебесной они не сумели, как не смогли в течение долгого времени подавить сопротивление, оказанное им на Гаити, куда американцы очень хотели попасть, навязывая и гаитянам свою гегемонию. Гаитянская республика, несмотря на свои небольшие размеры, оказалась крепким орешком. Уже с середины XIX века вашингтонский режим пытался заполучить морские базы на Гаити (чуть выше я упоминал о первом их агрессивном вторжении) и не менее двадцати раз направлял свои военные корабли в Порт-о-Пренс под предлогом борьбы с беспорядками, но контроль над этой независимой в ту пору республикой установить не смог. Лишь к 1915 году американцам удалось навязать ей кабальный договор, свое иго, переломив сопротивление народа Гаити. Мстя за долгую неуступчивость, вашингтонские политики сделали текст договора намеренно издевательским, потому мне в который раз приходится говорить об анекдотической степени цинизма американцев, ведь они оговорили себе право на вооруженное вмешательство в дела Гаитянской республики, если, к примеру, ее власти будут вести «бесперспективную» финансовую политику.

Не будь история США столь кровавой, насыщенной насилием и неуважением элементарных понятий о человеческом достоинстве, она напоминала бы один большой анекдот.

Нужно отметить, что поражения и проигрыши случались в истории войн США довольно часто, можно сказать, что американцы проигрывали всякий раз, когда их силы и техническое оснащение не превосходило возможности противника в несколько раз. Американцы, как у них и водится, беспричинно проявляли агрессию, убивали, грабили, насиловали, жгли селения, но если из глубин страны возникал партизанский отряд, полный решимости обломать рога бесцеремонному зверю, то зверек вдруг улепетывал, бросал все и, лишь проклиная «дикарей и варваров», отправлялся восвояси готовить новый, более подлый удар, от которого «противники свободы» уже не должны были оправиться, ведь это будет удар в спину. Из огромного числа захватнических войн Вашингтона есть лишь несколько примеров, когда ситуация развивалась иначе, и вояки США могли бы победить на равных, ведь по зубам они получали и от кубинцев, и от никарагуанцев, и от гаитян, хотя и стремились потом подвергнуть эти небольшие народы чудовищной мести, а когда не удавалось и это, норовили задушить не покорившуюся жертву, подвергнув изоляции, блокаде, перекрывая кислород и сношения страны с внешним миром. Простая мысль о том, что люди имеют право жить так, как им хочется, стремясь сохранить свою особую инаковость, непохожесть, нежелание подчиняться американскому стандарту, просто не приходила в головы звездно-полосатым выкормышам пиратского притона, возомнившего себя центром мироздания. Все более и более твердя о свободах и демократии, вашингтонские американцы так никогда и не признали право какого-либо народа жить по-другому, по-своему, не подчиняться диктату «большой дубинки», не принимать «американские ценности», оставаться самим собой, решать свою судьбу, согласуясь со своими нормами и ценностями, нести свои идеалы.

И потому американцы завели обыкновение устраивать в качестве некоей «артподготовки», в качестве предварительного этапа любой захватнической агрессии «революционную» провокацию в той или иной стране, засылая тайных «агентов влияния», используя возможности представителей своих монополий с тем, чтоб натравить одну часть общества страны, назначенной к захвату, на другую ее часть. В центральноамериканских странах нередко провоцировали резню индейцев (потому в некоторых из этих территорий коренного населения не осталось вообще), сотнями и тысячами убивали патриотов, социалистов, коммунистов. Вопроса о моральной стороне дела не стояло и стоять не могло, жертвы не принимались в расчет, хотя вашингтонские говоруны и источали словеса о цивилизаторской роли США. Но ни своих, ни чужих не жалели.

Отсутствие моральных норм воинствующего американизма проявлялось по отношению ко всем, поголовно, не только к дальним, но и к ближним, разве что в отношении к врагам режима и врагам «империи» оно было чудовищным, порой неправдоподобным, как те вещи, скажем, которые происходили в России в период интервенции. О них пойдет речь в одной из следующих глав.

Глава 5

Существует ли американская нация?

Еще в те времена, когда я не владел еще сколько-нибудь обширными знаниями об истории США и относился к этой стране с некоторой симпатией, меня удивляло, что архитекторы американизма решили называть свое общество именно нацией, ведь признакам нации население США не соответствует, по крайней мере самым важным из них. И даже симпатизируя звездно-полосатой державе, никак не получалось считать североамериканский винегрет нацией, пускай и с огромной долей условности, разве что верить на слово тем, кто утверждал, что она наличествует. А верить-то можно во все что угодно, хоть в снежного человека, однако нет никаких оснований для того, чтоб сделать заключение о существовании в США единой, настоящей нации.

США — колыбель победившего эгоизма, воинствующего, необузданного и циничного, возведенного в священный принцип, на этом «идейном» субстрате просто не могла возникнуть нация, даже если бы не было иных противоречий и помех ее формированию. А противоречия есть, да еще какие, с самого начала существовал конфликт, ловушка на пути формирования нации американцев как единого целого, как настоящей, а не мнимой общности людей, каждый из которых принимает другого и включает в свою общность.

В США почти с самого основания была часть общества, которая формировалась как некий клан, подобный кельтской племенной общности, этот «клан» имел англосаксонское ядро (в него была принята, хотя и с неохотой, немецкая и голландская части эмигрантских волн), к ирландцам же и шотландцам (то есть к тем самым кельтам) довольно долго относились презрительно и цинично, то есть почти так же, как их воспринимали в Англии.

Но англосаксонская часть американского общества представляет собой меньшинство, причем довольно небольшое, несмотря на то что именно эта часть сумела навязать свой язык, свою агрессию, свои принципы жизни. Можно ли говорить об англоамериканцах как о нации? И да, и нет, ведь нужно помнить, что они всегда отождествляли себя с иной родиной, они видели свет всех истин не в Америке, считая ее носительницей дикой культуры, а в «прародине» англосаксов, и потому англо-американцев можно считать лишь пиратской копией англичан, некими побочными детьми, незаконной ветвью все того же рода, но не самостоятельной, отдельной нацией, поскольку они сами не дают реального основания для того, что считать их именно американцами.

Американская белая нация очень напоминает господствующую нацию Золотой Орды, то есть чингизидов и их монгольских сородичей, которые, точно так же как и англосаксы, прибыли из дальних краев, захватили чужую территорию, к аборигенным народам относились пренебрежительно (причем англичане оказались даже более жестоки в уничтожении аборигенов, чем монголы), новой родине верны не были, не считали ценностью сущность ее жизни, а мнили лишь себя носителями неких высоких культурных максим. Родиной монголов так и оставалась Монголия. И хотя ордынцы были, казалось бы, уже другой нацией, отделившейся от монгольства, но их верхушка признавала «настоящими» людьми лишь чингизидов, считала лишь монгольскую кровь носительницей национального начала своей «империи». Также и американские англосаксы, подобно тем средневековым ордынцам, долго не хотели признавать кого бы то ни было носителями звания американца, кроме себя самих, и клан «белых американцев» сторонился даже ирландцев, итальянцев, славян, доходил до удивительных в своей чванливой циничности вещей, и потому официальный лозунг Ку-Клукс-Клана, звучащий как «Америка — для белых англосаксов протестантского вероисповедания», был разделяем не только кучкой этих нравственно убогих «белых рыцарей», но и подавляющим большинством прочих «сознательных» граждан, имевших претензии считать себя «носителями идеалов нации».

Примитивный расизм в какой-то его дикой подростковой форме был характерен для белого американского общества не только в семнадцатом и восемнадцатом веке, но и в девятнадцатом и в двадцатом, причем сейчас я веду речь не только о расизме в обычном понимании (то есть не только о ненависти к людям с иным цветом кожи, о нем скажу ниже), а об еще более извращенном, человеконенавистническом виде расизма, когда одна группа людей по мнимым причинам назначает другие группы «низшими расами».