Случайные имена - Андрей Матвеев

— Может, хотите чаю? — А потом добавляет: — У меня никого нет, мать в отпуске, в Крыму…

Алехандро кивает, и Катерина проскальзывает вперед него в подъезд, указывая путь, по которому надо следовать, что он и делает. Опустим таящий такие большие возможности для описания подъем в лифте на шестой этаж, промолчим о том, как они вышли из полутемной кабины на залитую ярким светом площадку, на которой были расположены всего лишь три входные двери, к одной из которых — левой, то есть самой близкой к лифту, и направилась Кэт, достав еще в лифте из сумочки большую связку ключей, которой и начала греметь, открывая запор за запором, будто там, за дверью, была не обыкновенная двухкомнатная, пусть и улучшенной планировки квартира, а пещера Али — Бабы, тайные хоромы графа Монте — Кристо, вход в сокровищницу то ли розенкрейцеров, то ли каких прочих масонов, сундуки золота, ларцы, набитые бриллиантами, изумрудами и чистейшим индийским жемчугом, джутовые мешки, наполненные монетами разных стран и разных веков, но только хватит играть в Дюма и Стивенсона, Катерина открывает последний замок и распахивает дверь, как бы приглашая — молчаливо, лишь жестом, — г-на Лепских последовать внутрь.

Ну и как поступить в дальнейшем? Продолжить описание пещеры Али–бабы? Рассказать, как выглядит Катерина, ибо что еще нам известно о ней, кроме того, что она стройная брюнетка с голубыми глазами? Передать чувства, испытанные господином Лепских, когда за ним закрылась дверь и он оказался с молодой женщиной наедине? Начнем по порядку и посмотрим, что получится.

Катерина зажгла свет в прихожей и потом уже закрыла входную дверь. Александр Сергеевич огляделся, и тут я начинаю понимать, что все это описание не имеет никакого смысла, ибо можно, конечно, сказать, что прихожая умилила его аккуратной прибранностью и непривычной для наших российских домов изысканностью, но ведь не в этом, как вы понимаете, главная цель прихода сюда Александра Сергеевича, да и Катерина навряд ли потащила бы его к себе домой лишь затем, чтобы потрясти уровнем достатка и изысканностью вкуса, красивая, конечно, прихожая, да и большая комната, в которую Александр Сергеевич входит, отчего–то замешкавшись у порога, тоже оставляет более чем приятное впечатление (мебельный гарнитур карельской березы, мягкий уголок — диван и два кресла, светлый орех с вишневой бархатной обивкой, над полированным столом в центре комнаты маячит хрустальная люстра ромбической формы, а на полу лежит большой толстый ковер сиреневого цвета с длинным и густым ворсом, можно еще добавить о цвете и фактуре обоев, но это будет излишним), подождите меня здесь, Саша, говорит Катерина, исчезая в двери второй комнаты, Александр Сергеевич поудобнее устраивается в одном из бархатнообитых кресел, чувствуя, что хмель полностью выветрился из его головы и думая о том, можно ли здесь курить, а если можно, то что, ведь последнюю сигарету из собственной пачки он изничтожил на балконе, а захватить еще пачку не догадался, так всегда, вновь впадая в уныние, подумал А. С. Лепских, хочется курить — а нечего, без курева же мне и полчаса не высидеть, а это значит…

— Вот и я, — говорит впорхнувшая в комнату Кэт, — извините, что по–домашнему.

Александр Сергеевич смотрит на барышню и чувствует, что ноги у него наливаются тяжестью и врастают в пол, да, да, кровь приливает к вискам, сердце учащенно бьется, ноги наливаются тяжестью и врастают в пол, теперь фраза выстроена так, как это необходимо, а потому скажем, что если еще у приятеля Катерина произвела на Алехандро столь замечательное впечатление, что он был готов даже броситься с балкона, не окажи она ему знаков внимания (чего на самом деле все равно бы не сделал), то сейчас он убит, сражен наповал, стрела пронзила сердце, ангелы поют в небесах сладкими и многообещающими голосами, да посудите сами, сколь прелестная картинка предстала перед глазами вольготно (и вальяжно) усевшегося в кресле Александра.

Катерина сняла нарядное платье и туфли на каблуках, была она сейчас в домашнем халатике, белом с красными полосочками из необыкновенно нежного и приятного на вид материала, волосы она распустила, маленький вздернутый носик не портил ее лица, а удивительно сочетался с большим, пухлым ртом, но создавать вот так, прямо по ходу, портрет Кэт — дело не из простых, так что оставим это неблагодарное занятие, ведь нарисованы уже глаза, есть нос, имеется большой, пухлый рот, господи, да как может выглядеть двадцатилетняя женщина, она всегда прекрасна, не так ли? — обращаюсь я к Алехандро.

Тот не в силах говорить, он смотрят на Катерину, он буквально ест ее глазами, та смеется и спрашивает:

— Где будем чай пить, здесь или на кухне?

— А курить можно? — в свою очередь спрашивает Александр Сергеевич.

— Конечно, — отвечает Кэт и, будто прочитав мысли измаянного табачной жаждой синьора Лепских, продолжает: — У меня и сигареты хорошие есть, сейчас достану!

Через минуту (может, две, хотя разницы никакой) Алехандро уже достает из длинной темно–синей пачки с золотым тиснением длинную же, прелестно пахнущую сигарету с большим золотым ободком возле фильтра, добавим, что в тот субботний вечер он впервые в жизни курил «Ротмэнс», хотя это — естественно — тоже ничего не значит, ну курил себе и курил, мало ли что курит (если курит) в этой жизни каждый из нас, но вновь оставим табачную тему и вернемся к Александру и Катерине.

— Саша, а может, выпить хотите? — спрашивает Кэт, но Александр мотает головой, ему стыдно, что он позволил себе сегодня почти наклюкаться, и лишь такой вот фантастический оборот событий помешал ему упиться вдрызг, вдрабадан, слететь с колес, сойти с круга.

— Только чай, — говорит он, а потом добавляет: — Может, пойдем на кухню?

Катерина смотрит на него хитрыми глазами, но ничего не отвечает, лишь выходит из двери первая и идет по коридору в направлении кухни. Алехандро, как завороженный, ловит глазами ее плавно покачивающиеся под халатом бедра, ему хочется коснуться их рукой, провести по матово–белой коже кончиками пальцев, но от одной этой мысли его вновь бросает в жар, он чувствует, что краснеет, хотя не в его привычках делать это, пусть и свыкся с обломами, но краснеть–то зачем? Но вот они уже на кухне, можно, конечно, описать и то, какое царство уюта, чистоты и прочих приятностей открылось восторженным глазам Александра Сергеевича, хотя лишим себя удовольствия воссоздавать мир вещественный, заметив лишь, что на небольшом, покрытом цветной скатертью из льна столике уже стояли — одна напротив другой — две китайские (предположительно) чашки тончайшего фарфора, с золотым ободочком по краешку, на одной сквозь туман проглядывала игрушечная пагода с чешуйчато–резной крышей, а на другой взлетал над облаками такой же чешуйчатый дракон, выпускающий из пасти клубы пламени, пагода была веселого изумрудного цвета, а дракон ярко–синим, с замечательно–оранжевыми блюдцами глаз, что же касается настоящих блюдец, то на одном (что под пагодой) был нарисован горный склон, увитый иероглифами, а на другом (что под драконом) — заросли бамбука, иероглифами же цветущего.

— Чай тоже китайский? — спросил опешивший Александр Сергеевич.

— Можно и китайский, — улыбнулась Катерина, — только я заварила смесь индийского с цейлонским. Вы такой любите?

А. С. промолчал, пил он обычно самый нормальный грузинский чай пермского или рязанского развеса и к такой роскоши не привык, впрочем, как и к чашкам тончайшего фарфора, как и к замечательным сигаретам «Ротмэнс» (отличающимся не только золотым ободком у фильтра, но и прекрасным табаком, крепким и со специфической перчинкой), а тут еще Катерина выставила на стол тарелку (описывать ее внешний вид не будем) с бутербродами, часть из которых была с зернистой икрой (именно зернистой, а не паюсной или ястычной), часть — с прозрачными ломтиками провесного осетрового балыка, имелись еще бутерброды с тонкими кружочками красновато–коричневой салями (между прочим, натурального венгерского производства) и нежно–розовыми пластиками ветчины, хотя когда она умудрилась их понаделать — тайна сия велика есть!

— Садитесь, — нежно проговорила Катерина, — будьте как дома.

Александра Сергеевича особенно приглашать было не надо, что же касается дежурной фразы про «будьте как дома», то тут надо сделать маленькую оговорку, ибо как дома–то он себя чувствовал, вот только был бедным родственником, попавшим сюда по странному стечению обстоятельств. Ему даже хотелось куда–то деть свои ноги, ибо казались они ему такими большими и лишними на этой уютной и сияющей белизной кухне, да и то, что он в джинсах, хотя вместо свитера надел сегодня пуловер с рубашкой, — в общем, напал на Алехандро страх, он пил замечательный чай, ел не менее замечательные бутерброды, курил (между чаем и бутербродами) такие же замечательные сигареты, вот только не мог вымолвить ни слова и казался себе законченным идиотом, место которому не здесь, рядом с этой прелестной девочкой в халате, а в палате, пусть даже номер ее будет шестьсот шестьдесят шесть.