Другой взгляд на Сталина - Людо Мартенс

Несколькими годами позже тот же самый Троцкий в автобиографии будет с негодованием разглагольствовать о «ленинском завещании», которое Сталин скрыл от партии{58}.

Давайте обратимся к трем страницам текста, надиктованного Лениным между 23 декабря 1922 года и 5 января 1923.

Ленин призывал: «…увеличить число членов ЦК (до 50–100), и я думаю, что это должно было повысить авторитет ЦК для проведения всеохватывающей работы по улучшению нашего административного аппарата и для предотвращения конфликтов между небольшими отделами ЦК в связи с приобретением ими чрезмерного значения для будущего партии. Мне думается, что наша партия имеет право требовать для Центрального комитета от 50 до 100 членов из рабочего класса». А вот меры «против раскола». «Я думаю, что с этой точки зрения важнейшими факторами в вопросе о стабильности являются такие члены ЦК, как Сталин и Троцкий. Я считаю, что отношения между ними представляют большую опасность раскола»{59}. Таков вот «теоретический» раздел.

Этот текст до удивления непостижим, надиктован он очевидно больным и ограниченным человеком. Как могут 50 или 100 рабочих поднять авторитет Центрального комитета? Или понизить опасность раскола? Ничего не сказав о политических взглядах Сталина и Троцкого и их видении партии, Ленин заявляет, что личные отношения между двумя лидерами угрожают единству.

Затем Ленин «рассудил» пятерых лидеров партии. Здесь мы цитируем его:

«Товарищ Сталин, став Генеральным секретарем, имеет в своих руках неограниченную власть, и я не уверен, всегда ли он способен использовать эту власть с достаточной осторожностью. Товарищ Троцкий, с другой стороны, как это было уже доказано его борьбой против Центрального комитета по вопросу о Народном комиссариате связи, отличается не только исключительными способностями. Лично он, возможно, самый способный человек во всем ЦК, но он проявил чрезмерное увлечение чисто административной стороной в работе.

Эти два свойства двух выдающихся лидеров нынешнего ЦК могут по неосторожности привести к расколу…

Я должен напомнить, что тот октябрьский случай с Зиновьевым и Каменевым, конечно, не был случайным, но их лично за это нельзя винить больше, чем Троцкого за антибольшевизм…

Бухарин является не только самым ценным и главным теоретиком в партии; он также заслуженно ценится как любимец партии, но его теоретические взгляды могут расцениваться как марксистские только с большой натяжкой, ибо в нем есть нечто схоластическое (он никогда не изучал диалектику и, я думаю, никогда не понимал ее вполне)»{60}.

Заметим, что первым из вождей Ленин назвал Сталина, который, по словам Троцкого, «всегда был человеком, которому уготовано быть на вторых и третьих ролях»{61}. Троцкий продолжал:

«Безусловно, что его целью в сделанном завещании было облегчить работу по руководству для меня»{62}. И, конечно, ни слова о резком ленинском замечании. Грей подытоживает вполне точно:

«Сталин представлен в наилучшем свете. Он не сделал ничего, что запятнало бы его характеристику. Единственным вопросом было, сумеет ли он проявить здравую рассудительность, владея столь полной властью»{63}.

В отношении Троцкого Ленин отметил четыре главных проблемы: он серьезно ошибался в нескольких случаях, что показала его борьба против ЦК в деле «милитаризации профсоюзов»; он имел преувеличенное мнение о себе; его подход к делу был бюрократическим; и его небольшевизм был не случайным.

О Зиновьеве и Каменеве Ленин отметил единственное: их измена во время Октябрьского восстания была отражением их сущности.

Бухарин отмечен как великий теоретик, чьи идеи были не вполне марксистскими, но к тому же не в меру схоластическими и недиалектическими!

Ленин надиктовал эти замечания для того, чтобы избежать раскола в руководстве партии. Но заявления, сделанные им о пяти главных лидерах, выглядят скорее как пригодные для подрыва их престижа и настроя их друг против друга.

Диктуя эти строки, «Ленин чувствовал себя неважно», писала его секретарь Фотиева, и «доктора препятствовали спорам между Лениным, его секретарем и стенографистом»{64}.

Затем, десятью днями позднее, Ленин продиктовал «дополнение», которое появилось в отношении выговора, сделанного Сталиным Крупской двенадцать дней назад.

«Сталин слишком груб, и этот недостаток, хотя и вполне терпимый в нашей среде и в отношениях между коммунистами, становится нетерпимым для Генерального секретаря. Поэтому я предлагаю товарищам подумать о том, чтобы убрать Сталина с этого поста и назначить на его место другого человека, который бы отличался во всех других отношениях от товарища Сталина единственным преимуществом, а именно, чтобы он был более терпимым, более лояльным, более вежливым и более уважительным к товарищам, менее капризным и т. д. Это обстоятельство может показаться незначительной мелочью. Но я думаю, что с точки зрения предотвращения раскола и того, о чем я писал выше об отношениях между Сталиным и Троцким, это не мелочь, или это такая мелочь, которая может приобрести решающее значение»{65}.

Серьезно больной, парализованный, Ленин все больше и больше зависел от жены. Несколько чрезмерно резких слов Сталина Крупской привели Ленина к вопросу об отставке Генерального секретаря. Но кем заменить его? Человеком, который бы имел все способности Сталина и «еще одну черту»: был бы более толерантным, вежливым и внимательным! Из текста очевидно, что Ленин точно не имел в виду Троцкого! Тогда кого? Никого.

Сталинская «грубость» была «вполне приемлема в отношениях между коммунистами», но «не в кабинете Генерального секретаря». Но главная роль Генерального секретаря в то время была связана с внутрипартийной организацией!

В феврале 1923 года состояние Ленина ухудшилось, он страдал от сильной головной боли. Его доктор категорически запретил чтение газет, посещения и все, что касалось политики.

Владимир Ильич просил стенограммы X Съезда Советов. Их ему не дали, что сильно огорчило его{66}. По-видимому, Крупская попыталась добыть документы, о которых просил Ленин. Дмитриевский сообщил о еще одной ссоре между Сталиным и Крупской:

«Когда Крупская… позвонила ему… еще раз запрашивая некие документы, Сталин… обругал ее самым возмутительным образом. Крупская, вся в слезах, немедленно побежала жаловаться Ленину. Нервы Ленина, уже напряженные сверх всяких сил, больше не выдержали»{67}.

5 марта Ленин продиктовал новое заявление:

«Уважаемый товарищ Сталин. Вы грубо оскорбили мою жену по телефону и обругали ее… Я не намерен легко забыть то, что сделано против меня, и мне не нужно подчеркивать, что я рассматриваю все, что сделано против моей жены, сделанным против меня. Поэтому я прошу вас тщательно взвесить, не стоит ли вам забрать свои слова обратно и извиниться или вы предпочтете жесткие отношения между нами. Ленин»{68}.