Баггер - Владимир Плотников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мне всего лишь нужно видение и немного красок. Немного стараний и…
Разговор оборвался стуком в дверь, и где-то в глубине человеческого естества молодого человека забилось что-то похожее на надежду. Он понимал, что более неспособен выносить свою жизнь, и чувство, ждавшее очень долго, в который раз уловило близость выхода из смыслового лабиринта. На пороге стояла всего лишь Лиза.
– Я забыла ключ, я больше так не могу. – по щекам текли слезы, и она уткнулась в плечо Александра, не видя, что на его лице показались холодность и отчужденность. – Я должна ему все рассказать, я так больше не могу.
– Тише, тише. Я тоже не могу. – он прижал ее нежно и заботливо, но почему-то потерянно смотрел в сторону. Он понимал, что что-то уже изменилось.
х
х
х
– Мертвое, все мертвое. Старые изъеденные доски, стол, полумрак. Безжизненная паутина и монотонный гул моря. Такой же, как два года назад. Жизнь назад, а может, еще и раньше. Тогда все было такое же пустое и преходящее, как суета, мысли о будущем и любовь, наивная и беспечная, настолько, что способна бросить все и всех к своим ногам. Все мертвое, – пронеслось в голове, для того чтобы в который раз попытаться убить воспоминания, так подло выползающие из-под асфальта размеренной жизни.
Вот и осень в душу пришла. А еще завтра нужно отправиться в город, и пополнить необходимый провиант отшельника. В большой город. Нам свойственно давать определения, меняющие всю нашу жизнь. Определения-краски и размытые штрихи. И песочные часы памяти вновь перевернут те же крупицы, и все заново, но по-другому.
Мария ушла в большой город, а после исчезла из этого маленького мира, оставляя разрушении, пустоту и серый бесцельный пепел воспоминаний. Разве мог он, тогда еще слишком юный и незрелый, думать что все будет так?
В тот день, оставшись на желтеющем пляже, Александр искал оправдание. Нет, не себе, а их будущего. Он осознавал, что маленький городок быстро узнает о запретном чувстве, о том, что двое дерзких решили подорвать сложившиеся устои счастливого, скучного, унылого и традиционного быта.
Что им не дадут быть вместе многочисленные дальние родственники и друзья знакомых. Те, что наконец найдут себе новое развлечение. Столь долгожданное и сладкое, что будет множество трудностей, от которых можно уйти, сломать, взорвать и победить. Волевым усилием титана разнося оковы и железные путы.
Он рисовал в своей фантазии этого великана. Страшного и уродливого, из огромного глаза которого люди сделали источник. В глубинах скрывался хрупкий цветок, дающий жизнь. Вселяющий силы и сбрасывающий цепи мрачного плена.
Оправдание было. Оно не желало оправдываться, но отстраняло весь остальной мир. Оно скрывало влюбленных от жадных взоров толпы и питало внутренний огонь.
– Я подарю тебе все краски мира.
– А есть ли среди них те, что рисуют счастье?
– Да, это те самые, что создали нас.
– Мне хорошо, но я боюсь… не делай мне такого подарка. Ты не знаешь, что рисуют все краски мира.
Эта фраза после очень часто звенела тугим колоколом, разрушая привычное спокойствие. Очевидно, влюбленный человек испытывает чувство, имеющее наибольшую близость к тому, что зовется свободой. Он не привязан к чему-либо, но готов отдать это тому, кто не примет его подарок.
С другой стороны, это свобода творца, стоящего у истоков рождения. Того самого, что станет отправной точкой для отсчета времен и эпох. Итак, я дарю тебе нашу судьбу. Спасибо, я тебя тоже. А на улицах ходят прохожие, гудит старый уродливый порт и кто-то выбрасывает якоря. Глупые. Они не видят. Не знают… и никогда не… ведь они – непосвященные. Они не боги. Они неспособны быть такими же свободными. Настолько, чтобы взять в жены сестру. Настолько.
Виновны ли они в том, что рождены от одних родителей? И можно ли говорить о вине, ведь так же поступали первые люди. Кровосмешение было оправдано хотя бы тем, что никого больше не было. Кроме него и Марии тоже никого не было, а род человеческий не мог прерваться из-за предрассудков. Они были единственные из миллиардов, и, очевидно – во все времена.
Его мысли превращались в пылкие речи ораторов и поэтов. Военоначальников и лесных разбойников. Он был влюблен и думал о ней. О той босоногой девчонке, что ушла в огромный город и предала. Нет, не предала. Скорее исчезла. Предательство имеет смысл только тогда, когда есть что-то общее. Он любил ее, и мысленно создавал миры их любви, защищая их от окружающих, сражаясь за независимость и свободу и уничтожая иллюзорных исполинов.
Что думала она не узнает никто. Она поселила надежду и сбежала. Возможно, испугалась или отдалась течению. Или же в ее сердце однажды одержал победу чудовищный великан, один из тех, что так легко падал, пораженный умозрительным мечом Александра. Или же, она оказалась сильнее, и просто победила это нелепое юношеское чувство, мимолетно вспыхнувшее между братом и сестрой. Между теми, кто по праву рождения вместе. И потому не вправе быть вместе.
Никто не узнает, что было на самом деле. Ни Александр, ни тот, кому она доверила таинственное золотое кольцо, до сих пор блистающее на ее большом пальце ноги, ни весь никчемный и ненужный суетный мир, творящий из быта, уюта и притворного счастья иллюзию спокойствия и стабильности.
Жаль, что их чувства остались в них. Александр думал о том задумчивом юноше, как о ком-то другом, чужом и далеком. С улыбкой вспоминая его жаркий пыл, наивные мечты и столь мгновенное взросление, когда буквально в один день он стал творцом мира, как оказалось, столь хрупкого и ненужного, что ему суждено было погибнуть на следующий день.
Этот мальчишка что-то твердил ему об античных богах и королевской крови, о счастье и судьбе, вызывая усмешку и усталость лица. Этот юноша давно погиб. Все мертвое и забытое. Прошлого нет. Но, к несчастью, он выжил.
Вырубив себе пещеру в недрах сердца, скрывая от других свои уродливые шрамы и изувеченные конечности. Так бывает, когда герой становится чудовищем, и прячется в черной темноте. Так случилось и с Александром. И он в который раз смахнул вырвавшиеся обрывки памяти. Оглядел свою мрачную обитель.
