Путешествие в Восточные страны Вильгельма де Рубрук в лето Благости 1253 - Гильом де Рубрук

Прорицатели также возмущают воздух своими заклинаниями, и, когда от естественных причин наступает столь сильный холод, что они не могут применить никакого средства, они выискивают тогда каких–нибудь лиц в становище, обвиняя их, что через них наступает холод, и тех убивают без всякого замедления. Незадолго пред моим удалением оттуда, одна из наложниц хана занемогла и долго хворала. Прорицатели произнесли заклинания над одной рабыней ее, немкой, и та заснула на три дня. Когда она пришла в себя, то у нее спросили, что она видела; и она видела многих лиц; про них всех прорицатели объявили, что те скоро должны умереть, а так как девушка не видала там своей госпожи, то прорицатели признали, что та не умрет от этой немощи. Я видел эту девушку, у ней еще сильно болела голова после этого усыпления. Некоторые из прорицателей также призывают демонов и созывают тех, кто хочет иметь ответы от демонов, ночью к своему дому, полагая по середине дома вареное мясо; и тот хан, который призывает, начинает произносить свои заклинания и, держа барабан, ударяет им с силой о землю. Наконец он начинает бесноваться, и его начинают вязать. Тогда демон является во мраке, и хан дает ему есть мяса, а тот дает ответы. Однажды, как сообщил мне мастер Вильгельм, один венгерец спрятался с ними и демон, появившись над домом, кричал, что ему нельзя войти, так как с ними находится какой–то христианин. Слыша это, тот убежал с поспешностью, так как они стали разыскивать его.

Прорицатели устрояют это и многое другое, рассказывать что было бы слишком долго.

ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ

Описание большого праздника. О грамоте, посланной Мангу–ханом королю Французскому Людовику. Товарищ брата Вильгельма остался у Татар

С праздника Пятидесятницы они начали составлять грамоту, которую хан должен был вам послать. Меж тем он вернулся в Каракарум и устроил великое торжество как раз в осьмой день по Пятидесятнице и пожелал, чтобы в последний день этого праздника присутствовали и все посланники. Он посылал также и за нами, но я ушел в церковь крестить детей одного бедного немца, которого мы там нашли. На этом празднестве мастер Вильгельм был главным над виночерпиями, так как он сделал дерево, наливающее питье; и все, богатые и бедные, пели, плясали и рукоплескали пред лицом хана. Затем он держал им речь, говоря: «Я удалил от себя братьев моих и послал их на опасность к чужеземным народам. Теперь надо посмотреть, что думаете сделать вы, когда я пожелаю послать вас для увеличения нашей державы». Всякий день, в течение тех четырех дней, они меняли платья, которые он давал им все одноцветные каждый день, начиная с обуви и кончая головным убором (тюрбаном? tyaram). В то время я видел там посла Балдахского (de Baldach) калифа; этот посол приказывал носить себя по двору на носилках между двух лошаков; некоторые говорили о нем, что этот посол заключил мир с ними под тем условием, что они должны были дать ему 10 тысяч конного войска. Другие говорили, что Мангу сказал, что они не заключат мира, если те не сроют всех укреплений, а посол ответил: «Когда вы сорвете все копыта у ваших лошадей, тогда мы сроем все наши укрепления». Я видел также послов одного Индийского султана, которые привели 8 леопардов и 10 борзых собак, наученных сидеть на заду лошади, как сидят леопарды. Когда я спрашивал об Индии, в каком направлении находится она от того места, они указывали мне на запад. И те послы возвращались со мною почти три недели все в западном направлении. Я видел там также послов Турецкого султана, которые принесли хану ценные дары; и, как я слышал, он ответил, что не нуждается ни в золоте, ни в серебре, а в людях; поэтому он хотел, чтобы те позаботились о войске для него. В праздник святого Иоанна хан устроил великую попойку; я насчитал (feci numerare) сто пять повозок и 90 лошадей, нагруженных кобыльим молоком; так же было и в праздник апостолов Петра и Павла. Наконец, когда окончена была грамота, которую хан посылает вам, они позвали меня и перевели ее. Содержание ее, насколько я мог понять его через толмача, я записал. Оно таково:

«Существует заповедь вечного Бога: на небе есть один только вечный Бог, над землею есть только единый владыка Чингис–хан, сын Божий, Демугин Хингей («т.е. звон железа». Они называют Чингиса звоном железа, так как он был кузнецом, а вознесясь в своей гордыне, именуют его ныне и сыном Божиим). «Вот слово, которое вам сказано от всех нас, которые являемся Моалами, Найманами, Меркитами, Мустелеманами; повсюду, где уши могут слышать, повсюду, где конь может идти, прикажите там слышать или понимать его; с тех пор, как они услышат мою заповедь и поймут ее, но не захотят верить и захотят вести войско против нас, вы услышите, и увидите, что они будут не видящими, имея очи; и когда они пожелают что–нибудь держать, будут без рук; и когда они пожелают идти, они будут без ног; это – вечная заповедь Божия. Во имя вечной силы Божией, во имя великого народа Моалов, это да будет заповедью Мангу–хана для государя Франков, короля Людовика, и для всех других государей и священников, и для великого народа (saeculum) Франков, чтобы они поняли наши слова. И заповедь вечного Бога, данная Чингис–хану, ни от Чингис–хана, ни от других после него не доходила до вас. Некий муж, по имени Давид, пришел к вам, как посол Моалов, но он был лжец, и вы послали с ним ваших послов к Кен–хану. Когда Кен–хан уже умер, ваши послы добрались до его двора. Камус, супруга его, послала вам тканей насик и грамоту. Но как эта негодная женщина, более презренная, чем собака, могла бы ведать подвиги воинские и дела мира, успокоить великий народ и творить и видеть благое?» (Мангу сам сказал мне собственными устами, что Камус была злейшая колдунья, и что своим колдовством она погубила всю свою родню). «Двух монахов, которые прибыли oт вас к Сартаху, Сартах послал к Бату; Бату же, так как Мангу–хан есть главный над миром Моалов, послал их к нам. Теперь же, дабы великий мир, священники и монахи, все пребывали в мире и наслаждались своими благами, дабы заповедь Божия была услышана у вас, мы пожелали назначить к отправлению вместе с упомянутыми выше священниками вашими послов Моалов. Священники же ответили, что между нами и вами есть земля, где идет война, есть много злых людей и труднопроходимые дороги; поэтому они опасаются, что не могут довести наших послов до вас невредимыми; но если мы передадим им нашу грамоту, содержащую нашу заповедь, то они сами отвезут ее королю Людовику. По этой причине мы не посылали наших послов с ними, а послали вам, чрез упомянутых ваших священников, записанную заповедь вечного Бога: заповедь вечного Бога состоит в том, что мы внушили вам понять. И когда вы услышите и уверуете, то, если хотите нас послушаться, отправьте к нам ваших послов; и таким образом мы удостоверимся, пожелаете ли вы иметь с нами мир или войну. Когда силою вечного Бога весь мир от восхода солнца и до захода объединится в радости и в мире, тогда ясно будет, что мы хотим сделать; когда же вы выслушаете и поймете заповедь вечного Бога, но не пожелаете внять ей и поверить, говоря: «Земля наша далеко, горы наши крепки, море наше велико», и в уповании на это устроите поход против нас, то вечный Бог, тот, который сделал, что трудное стало легким и что далекое стало близким, ведает, что мы знаем и можем».

В этой грамоте они сперва именовали нас вашими послами. Тогда я сказал им: «Не называйте нас послами, так как я ясно сказал самому хану, что мы не послы короля Людовика». Тогда они пошли к хану и сказали ему про это. Вернувшись же, они передали мне, что он признал это вполне хорошим, и что он приказал им написать то, что я говорил им. Я же сказал им, чтобы они удалили слово «посол», а назвали нас монахами или священниками. Меж тем, пока это происходило, мой товарищ, слыша, что нам надлежит возвращаться через пустыню и что один из Моалов будет провожать нас, побежал, без моего ведома, к главному секретарю, Булгаю, и знаками дал ему понять, что может умереть, если отправится по той дороге. А когда настал день, в который надлежало отпустить нас, именно ровно через две недели после праздника святого Иоанна, нас позвали ко двору, и секретари сказали моему товарищу: «Вот Мангу–хан хочет, чтобы твой товарищ вернулся через область Бату, а ты говоришь, что хвораешь, и это ясно видно. Мангу говорит так: если ты хочешь отправиться со своим товарищем, поезжай, но заботься тогда о себе сам (super sit), так как ты можешь случайно остаться у какого–нибудь Яма, который о тебе не позаботится, и это будет служить препятствием твоему товарищу. Если же ты хочешь остаться здесь, то хан сам позаботится о необходимом для тебя, пока не явятся какие–нибудь послы, с которыми ты мог бы вернуться более медленно и по пути, на котором находятся города». Брат ответил: «Да дарует Бог счастливую жизнь хану! Я останусь». Я же возразил брату: «Брат, смотри, что ты делаешь. Я не оставлю тебя». – «Вы, – ответил он, – не оставляете меня, а я оставлю вас, так как если я отправлюсь с вами, то вижу опасность для своего тела и души, ибо у меня нет терпения к невыносимому страданию». Секретари держали три одежды или рубашки и сказали нам: «Вы не хотите брать ни золота, ни серебра, а пребывали здесь долгое время, молясь за хана. Он просит, чтобы каждый из вас взял по крайней мере по простой одежде, дабы вы не уходили от него с пустыми руками». Тогда нам пришлось взять их, из уважения к нему, так как они считают большим злом, если пренебрегают их дарами. Он и прежде неоднократно приказывал спросить у нас, чего мы желаем, и мы всегда отвечали одно и то же, а именно, что христиане презирают идолопоклонников, не стремящихся ни к чему иному, кроме даров. И они отвечали, что мы глупы, так как если бы он пожелал дать им весь свой двор, они охотно взяли бы его и поступили бы благоразумно. Итак, когда мы взяли одежды, они попросили нас произнести молитву за хана, что мы и сделали и, получив таким образом отпуск, отправились в Каракарум.