Под соусом - Ханна Маккоуч

С вершины горы я, будто в замедленной съемке, вижу, как на полной скорости Фрэнк оступается, одна лыжа отлетает назад и в сторону, он, словно балерина, поворачивается спиной вперед — БАЦ!

Люди с подъемника кричат:

— Эй, живой?

Группа тинейджеров издает сочувственные возгласы. Спускаясь к Фрэнку, я подбираю потерянную лыжу в тридцати метрах от него, шапку (двадцать один метр), очки (двадцать) и палку (десять). Он расстроен и зол на себя.

— Споткнулся обо что-то, — оправдывается он.

— Может, просто не разогрелся?

— Угу.

Ближе к последней горке он тормозит и оглядывается на меня. Я глубоко вдыхаю и выкидываю все мысли из головы. Самое серьезное препятствие, с которым сталкиваются все лыжники, страх, я преодолела. Мотор! Нацеливаюсь на цепочку мягких пушистых сугробов, пружиню в коленях, словно гармошка, — бум, бум, бум, уф, уф, уф. Я вошла в ритм, набрала нужную скорость, смотрю перед собой, отталкиваюсь палками и вот наконец слетаю с последнего пригорка, как орел на государственном гербе. Кто она, эта Хозяйка горы? Что за бесстрашная покорительница снежных склонов? Для кого-то лыжи — всего лишь свежий воздух, тренировка и адреналин в крови, а для Лейлы Митчнер — обнадеживающее напоминание, что есть в этом мире вещи, которые она, безо всякого сомнения, делает хорошо.

С видом олимпийской чемпионки я торможу рядом с Фрэнком. Сложившись пополам, он возится с застежкой на ботинке. Мое выступление прошло мимо него.

Теплеет. Я сдергиваю повязку и спускаю очки на шею, чтобы остудить голову. Мы с Фрэнком становимся в очередь на четырехместный подъемник, и вдруг — ба! какие люди! В соседней очереди я замечаю знакомую фигуру в наряде, подходящем больше для балета, чем для лыж: блестящие эластичные бежевые штаны обтягивают жалкое подобие задницы, бежевая, в тон, отороченная мехом стеганая куртка обхватила тощую талию. Люсинда. А слева от нее — высокая фигура почти в таком же лыжном прикиде, как у меня. Дик Давенпорт.

Люсинда что-то верещит, а Дик пристально смотрит в мою сторону. Мы узнаем друг друга практически одновременно.

— Лейла? — говорит он.

— Дик!

Почему я так рада видеть Дика Давенпорта, понятия не имею. Может, эти выходные превратились в такую пытку, что мне приятно любое знакомое лицо? Такое чувство, будто я столкнулась с другом детства.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает он.

— То же, что и ты, — улыбаюсь я, прикидывая, стоит ли подойти к нему и обнять.

— Помнишь Люсинду?

— Да, привет. Рада встретиться еще раз. Это Фрэнк, — объясняю я. Солнце растопило на нем весь снег, промокшие армейские штаны обвисли. Вид плачевный. От него тянет запахом мокрой шерсти.

— Очень приятно, Фрэнк, — отвечает Дик. — Это Люсинда.

— Привет, — коротко бросает эта стерва.

— Рад тебя видеть! — говорит Дик; похоже, он, как и я, вздохнул свободнее. Люсинда поправляет головную повязку и солнечные очки от Гуччи, чтобы покрасоваться своими волосами. Она опускает руку в карман куртки, вытаскивает — глазам своим не верю! — зеркальце и принимается подкрашивать губы. А я-то… Боже, каким же, должно быть, чучелом я выгляжу — без косметики, с идиотским чуть отросшим «ежиком» вместо прически.

Двое в одной очереди, двое в другой, друг напротив друга, — похоже, мы поедем вместе. Мы с Диком становимся посередине, а Фрэнк и Люсинда — по краям. Подходит подъемник; Люсинда, элегантно усевшись, теряет палку.

— О, Дик! — жалобно восклицает она. — Моя палка! Моя палка!

— Ничего, Люс, в следующий раз заберем.

— Но не могу же я кататься с одной палкой!

— Я дам тебе свою.

Она утихает. Дик говорит мне:

— Так ты, оказывается, лыжница.

Я киваю, для убедительности сжимая губы.

— А что с тобой случилось в тот вечер? Испарилась куда-то, я и не заметил.

— Да. Знаешь поговорку: не выносишь жару — уходи с кухни.

— Профессиональный подход.

— В общем, да.

— Шикарная у тебя мать.

— М-м-м.

— Слушай, а что если мы прокатимся все вместе?

У Люсинды лицо, как у злодейки в мультике: черт, опять все рушится! Фрэнк выглядит всего лишь расстроенным оттого, что нельзя закурить.

— Почему бы и нет? — одобряю я.

И тут Дик меня удивляет:

— Билли говорил, ты работала инструктором на Западе?

— Работала, — подтверждаю я.

— Может, потренируешь Люсинду, меня она слушать не хочет.

— Целый день только и делает, что дрессирует меня, — жалуется Люсинда. — Замучил уроками.

— Уроки — штука полезная, — замечаю я.

Она испепеляет меня взглядом:

— Не для тех, кто уже умеет кататься.

— Уроки-мороки, — обрывает нас Фрэнк. — Давайте просто повеселимся.

Наверху Люсинда сползает с подъемника, тормозя плугом, а Дик идет рядом, протягивая ей сначала руку, а затем — свою палку.

Прокатимся потихоньку, не спеша. Мы с Диком стоим рядом и смотрим, как спускаются наши возлюбленные: Люсинда — медленно и осторожно, Фрэнк, горе-лыжник, с дикими воплями.

— После тебя, — говорит Дик, и я отталкиваюсь палками. Обогнав Люсинду, подъезжаю к Фрэнку, который уже ждет внизу. Дик смотрит сверху на Люсинду: вдруг ей понадобится помощь. И наконец срывается с места, выписывая большие, скоростные повороты, как в слаломе-гиганте. Ну и ну. Выходит, он не только в бизнесе дока…

Люсинда добирается до нас чуть раньше Дика. А Фрэнк говорит ему то, чего я весь день ждала в свой адрес:

— Классно катаешься.

— Спасибо, — отвечает Дик.

— Он с детства на лыжах, — вставляет Люсинда.

Мечта о бифштексе au poivre[46] с хрустящим frites[47] в уютном по-домашнему трактирчике вытесняет из головы все прочие мысли. Мне жизненно необходим вкусный ужин с бутылкой хорошего вина. Ради этого я готова увязнуть в долгах по макушку. Я еще не забыла, как три недели назад мы с Фрэнком в «1492» смаковали бифштексы с кровью. Но когда я предлагаю сходить куда-нибудь вечером, он машет рукой:

— Я думал заказать пиццу или что-нибудь в этом роде.

Пиццу или что-нибудь в этом роде? Я вне себя от разочарования. A-а, будь что будет. Черт с тобой.

— Я угощаю.

В душной ванне мотеля, втирая в кожу лосьон, я слышу, как Фрэнк тихо говорит по мобильнику. Порывшись в сумочке, достаю оттуда матерчатую косметичку. Я взяла с собой туго обтягивающие бедра джинсы, прозрачную черную блузку и лифчик — не очень удобные вещи и не совсем в моем вкусе. Приобрела недавно, можно сказать, специально для Фрэнка. Накладываю основу под макияж, румяна, крашу губы и ресницы и с трудом втискиваюсь в узкие шмотки. Терпимо. Кажется, я похудела.

Мне хочется, чтобы у Фрэнка отвисла челюсть, чтобы он оторвался от своего мобильника и свалился с кровати, исходя пеной от восторга. Но ничего такого не происходит. От мобильника Фрэнк отрывается только для того, чтобы уткнуться в телевизор. Подойдя к окну, я распахиваю его и обольстительно закуриваю. Посмотри на меня, посмотри, посмотри…

Фрэнк на мгновение отводит глаза от телевизора:

— Ты что, накрасилась?

Как будто он моя мать, а я двенадцатилетняя девочка.

— Тебе не будет неудобно в таком наряде? — добавляет он.

О боже.

«Стейк Паб» — темноватое, обшитое деревом заведение с большим салат-баром. Мы оба заказываем фирменные коктейли «Ураган» по 8 долларов, при этом Фрэнк принимается ставить галочки в меню, будто азартный игрок в Лас-Вегасе.

— Ну-ка, посмотрим, я беру фаршированные грибы, креветочный коктейль, говяжью вырезку… Как думаешь, здесь есть этот беарнский соус? Салат-бар… Возьму, пожалуй, полный набор, это всего два доллара сверху. Не возражаешь, Лейла?

Я складываю цены в уме: грибные шляпки — 8.95, креветочный коктейль — 11.95, вырезка — 25.95! Я никогда раньше не пользовалась этой карточкой и понятия не имею, пройдет ли она вообще, тем не менее энергично киваю головой: «Конечно!» Угощать так угощать, все расходы беру на себя. Иначе придется мотать отсюда, не расплатившись. Я уже ненавижу Фрэнка за то, что он поставил меня в такое положение, что он жмот, что он позволяет женщине, на которую ему скорее всего плевать, платить за его ужин.

Но без бифштекса я себя не оставлю. Заказываю самое дешевое мясо безо всяких закусок и салатов, просто с печеной картошкой и овощами (соте из цуккини).

Приносят заказ. Мой бифштекс жесткий как подошва, не разжевать. Может, сделать вид, что подавилась? Фрэнк то и дело бегает за добавкой: то еще хрустящего хлеба, то овощей с голубым сыром.

— Здорово ты придумала. — Он довольно ухмыляется, а я сижу как на иголках: вдруг кредитка не пройдет? С приближением десерта я нервничаю все сильнее.

Пудинг и ирландский кофе для Фрэнка, для меня — ничего.

— Не хочется сладкого.