Завещание Малого Льва - Елена Федина

— Дорогой Рохини, ты брызжешь идеями, и мы даже не успеваем к ним адаптироваться… боюсь, мы не сможем тебе подсказать, чем твой рассогласователь отличается от поглотителя. А там еще масса таких блоков. Лучше всё-таки рассмотреть конкретный пример, который находится у вас на Пьелле.

— Лучше, — кивнул Грэф, — но он внутри. Эцо уже рассчитал теоретически, что источник искривления — внутри вихря. Ворота — это так, декорация. И как тут быть?

— Но нам в любом случае надо до этого источника добраться, — оживился Льюис.

— Только не тебе, — обернулся к нему Грэф, — хватит уж, налазился.

— Почему это не мне? Я как раз золотых львов лучше всех знаю.

— Помилуй, ты только что вернулся!

— Да скоро год, как я вернулся.

— Льюис… — Грэф подумал и смягчился, — это мы потом решим. Разливай!

Фужеров в лаборатории не было, все достали чашки. Из окон хорошо были видны пламенеющие на закате разноцветные крыши. Город утопал в золотой осенней листве, прекрасный сказочный город в прекрасной золотой листве. На закате. Какие-то фантастические цели стояли впереди, тянуло на приключения, на подвиги, и очень хотелось быть счастливым.

— Льюис, — подошла к нему Лоиилли, румяная после аппирского коньяка с местным фруктом на букву «х», у рургов половина слов начиналась на букву «х», — а где ваш третий брат? Почему он нас не навещает?

— Кондор?

— Ну да. Аггерцед, я знаю, в прошлом. А где Кондор?

— Ло… — Льюис был пьян и весел, — Кондор уже сбрил свою шикарную черную бороду. Это скучный доктор в белом халате. Он мог бы быть где угодно, но предпочитает ходить по больничным коридорам. И живет там же, в двух шагах от работы.

«И от моей жены», — подумалось вдруг. Настроение тут же улетучилось. Пришлось выпить еще. Он не мог не видеть, что живут они со Скирни совершенно разными жизнями. Его не волнует больница, пациенты и грудные дети. А она не может разделить его исканий, его жажду неизвестного. Неужели всё так безнадежно?

Но ведь жили же Флоренсия с Консом! И прекрасно жили. Правда, Конс не авантюрист, он домашний, скучный такой хозяйственный бобер, а дома у него халат и тапочки. И никуда его из дома не тянет. А может, он просто намного старше и всего уж повидал на этом свете? Тогда… тогда надо подождать лет пятьдесят — и всё образуется.

Льюис усмехнулся. Прелестная Лоиилли отошла. Утешить ее было нечем. Вторая девушка — Риээроо — самая молодая и беспечная, с аппетитом уплетала печенье.

— Такая странная ваша Рохини, — шепнула она ему на ухо, — на Пьелле у нее исследовательский центр, на Тритае — оружейный завод, а на Земле — бордель. Зачем ей всё это сразу?

— Развлекается, — усмехнулся Льюис, — ему так интересней.

— Ему?

— То есть ей.

Девушка и на него посмотрела как на больного. Он выпил третью чашку и понял, что надо принести еще пару бутылок. У Ассоль они есть наверняка.

— Я скоро приду, — сказал он, хлопая Наэрооо по плечу, — не расходитесь.

— И не собираемся.

Ивринги были коллективистами. Они редко расползались по своим комнатам и сидели там в одиночестве. Обычно они всегда держались дружной командой. Их даже нельзя было поделить — половину здесь, половину — в Центр Связи. Льюис махнул Грэфу и вышел в коридор.

В коридоре он ослеп от темноты. Яркий закат так и горел перед глазами. «А в пустыне, — подумал он, — в пустыне ветра. Завтра опять всё расчищать по-новой. И голова с похмелья болеть будет…»

В покоях Ассоль громыхала музыка, чудовищно однообразные удары сотрясали и пол, и потолок. Она стояла перед зеркалом в одних шортах и критически себя рассматривала. Сослепу он даже не сразу ее заметил, и уж потом только рассмотрел какие-то царапины по всему ее телу. Сначала просто увидел ее тело, тоненькое, хрупкое, по-детски угловатое, как у Анастеллы когда-то, и понял, что ему вообще-то надо бы уйти отсюда.

— Льюис! — обернулась она, лицо было заплаканное и несчастное.

— Что детка? — только и мог он выговорить.

— Льюис, — повторила она и зарыдала.

— Что это с тобой?! Что случилось?!

— Такая гадость, — сказала она, всхлипывая, — ужас просто… противно, да? Мерзко…

— Ну, почему? — он шагнул к ней, прикоснулся к ней ладонями, к ее гладкой как у младенца коже, к ее тоненькому стану, который умещался и будто таял у него в руках, — подумаешь, царапины! Помажем, и пройдет. Где ты такой репейник нашла? Лезешь везде…

И, наверно, он гладил ее немного дольше, чем нужно, может даже всего на секунду дольше… но было поздно. Она почувствовала. Всхлипывая, она резко повернулась, повисла у него на шее, обвила его и руками и ногами, запрыгнула как маленькая обезьянка на дерево, вцепилась, вся дрожа, и отчаянно стала покрывать его поцелуями.

— Льюис, Льюис, Льюис…

В окнах догорал закат. Кончилась музыка, затихла у него подмышкой неукротимо-пылкая девчонка со своей безумной любовью и такой же безумной жаждой, чтобы любили ее. Она прижималась гибким тельцем и тыкалась в него губами и носом как котенок. И он даже ни о чем не жалел. Он даже в шоке не был от того, что только что произошло. Даже если бы он знал, что после этого умрет, он бы всё равно не отказался.

Судьба долго издевалась над ним. Он был мальчишкой и любил девочку-подростка Анастеллу. Она его бросила. Это было давно, но боль осталась. Он всё еще искал ее, эту девочку, он хотел ее вернуть, он хотел ей что-то доказать и он хотел ею насладиться. Хотя бы один раз.

Теперь можно было и умереть. Наслаждение было таким ошеломляющим, что всё рядом с этим меркло. И дело было даже не в том, что Ассоль — Прыгунья, страстная, сладкая и беззастенчиво-опытная в этом деле. Просто ему казалось, что к нему вернулась его первая любовь, юная художница Анастелла… и он ликовал!

— Пора, — сказал он, вынимая из-под нее руку, — ивринги ждут.

— А ночью придешь? — распахнула она свои голубые, прямо по-детски невинные глаза.

Он отвернулся, застегиваясь.

— Ассоль… ты же понимаешь, это не может повториться.

Она тихонько ахнула и уткнулась лицом в подушку. Сердце сжалось. Тут только он начал понимать, во что впутался.

— Я твой брат, — напомнил он, — видел бы дед Ричард, чем его внуки занимаются…