Поэзия – лекарство и яд гениев, или Исповедь реабилитанта - Олег Шляговский

Вчитайтесь в эти строки, и вы поймете, насколько они имеют терапевтическое воздействие на написавшую их поэтессу. А после осмысленного их повторения принятия их в структуру собственной жизни, и, для читающего их сейчас вслух, становятся сильнодействующим, лечащим от случайных душевных ран лекарством.

Она бродит по вечерам, чтобы утолить тревогу, молится Богу, смотрит на небо – все эти действия направлены на укрепление здоровья. И в конце стихотворения:

"Слагаю я веселые стихиО жизни тленной, тленной и прекрасной".

О жизни тленной слагаются веселые стихи – это ли не путь к долголетию?

Возможно кто-то скажет: "Она не осознавала этого. Такая ее поэзия".

Да возможно и не осознавала, как и многие другие. Однако главное – это результат: долгая и полная наслаждения от позитивного творчества жизнь.

С другой стороны, Анна Андреевна хорошо понимала силу своего поэтического слова. В 1921 году она пишет такие строки:

"Я гибель накликала милым,И гибли один за другим.О, горе мне! Эти могилыПредсказаны, словом моим".

Думаю, что если она осозновала возможную силу воздействия на других своего слова, то, вероятно, задумывалась и о его воздействии на себя саму. А теперь сам собой напрашивается совершенно определенный вывод о смысле написания ею своих, с одной стороны, высокохудожественных, а, с другой, и терапевтических стихов.

Жизнь Анны Ахматовой била ключом. А.Тыркова-Вильямс вспоминала о том, как она читала свои стихи и как выглядела: «…Ярче всего запомнилась Анна Ахматова. Пленительная сила струилась от нее, как и от ее стихов. Тонкая, высокая, стройная, с гордым поворотом маленькой головки, закутанная в цветистую шаль, Ахматова походила на гитару. Нос с горбинкой, темные волосы, на лбу подстриженные короткой челкой, на затылке подхвачены высоким испанским гребнем. Небольшой, тонкий, не часто улыбавшийся рот. Ее нельзя было не заметить. Мимо нее нельзя было пройти, не залюбовавшись ею».

На литературных вечерах молодежь бесновалась, когда Ахматова появлялась на эстраде. Она делала это хорошо, умело, с сознанием своей женской обаятельности, с величавой уверенностью художницы, знающей себе цену. А перед Блоком Анна Ахматова робела. Не как поэт, как женщина».

1 октября 1912 г. у Гумилёвых родился сын, нареченный Львом. Отношения в семье не сложились. 5 августа 1918 г. Гумилёв развелся с Ахматовой, а в декабре она вышла замуж за Владимира Шилейко. О том, как жилось с ним, Анна Андреевна вспоминала: «Три года голода. Я ушла от Гумилёвых, ничего с собой не взяв. Владимир Казимирович был болен (туберкулез)…

Еду мы варили редко – ничего не было и не в чем, за каждой кастрюлькой надо было обращаться к соседям: у меня ни вилки, ни ложки, ни кастрюльки».

У К. Чуковского осталось горькое впечатление от посещения их жилища: «Она и Шилейко в одной большой комнате. За ширмами кровать. В комнате сыровато, холодновато, книги на полу. У Ахматовой крикливый, резкий голос, как будто она говорит со мной по телефону. Глаза иногда кажутся слепыми…».

Литературная работа не давала поэтессе материальной свободы, пришлось устроиться на работу в библиотеку агрономического института в качестве делопроизводителя и попутно писать статьи на различную тематику. Однако здоровье было нежелезным. 12 августа 1921 г. Г.Чулков писал своей сестре: «У Судейкиной видел Ахматову… Ахматова превратилась в ужасный скелет, одетый в лохмотья, но стихи прочла чудесные. Она, по рассказам, в каком-то странном заточении у Шилейко. Оба в туберкулезе и очень бедствовали…».

КЧуковский добавил к этому: «Ахматова утомлена страшно. В доме нет служанки, она сама и готовит, и посуду моет… и двери открывает, и в лавочку бегает».

Январская простуда 1925 г. вызвала у Анны Андреевны обострение туберкулеза. Пришлось лечиться в больницах, местных санаториях, в Кисловодске и Крыму. Об одном из обострений Лукницкий писал: «Здоровье A.A. сегодня хуже – по-видимому, что ей еще нельзя вставать, а она слишком много вставала и утомилась…»

Для восстановления здоровья нужны были деньги, а их у поэтессы практически не было. Друзья добились выдачи ей госпайка, 63 руб. месячного содержания и бесплатного пользования санаториями. Маяковский, Асеев и Пастернак деньги за свое публичное выступление готовы были отдать Ахматовой.

В самом начале Отечественной войны в числе видных деятелей науки, искусства, литературы Ахматову эвакуировали в Москву. Далее ее путь лежал в Чистополь, затем в Ташкент, где к болезни легких прибавилась тифозная инфекция. Пришлось больше двух недель отлежать в «правительственной» палате инфекционного отделения Ташкентского мединститута.

После снятия ленинградской блокады в мае 1944 г. Анна Андреевна вылетела в Москву, а затем уехала в Ленинград.

Творчество поэтессы попало под постановление ЦК ВКП(б) от 14 августа 1946 г. "О журналах «Звезда» и «Ленинград»". В нем говорилось и о том, что «…Ахматова является типичным представителем чуждой нашему народу пустой безыдейной поэзии…». Анну Андреевну исключили из Союза писателей, изъяли книги из библиотек, наложили табу на предстоящие издания и возможность печататься в периодике.

Переживания тут же сказались на здоровье. Л.Яковлева-Шапорина вспоминала: «Днем я зашла к Анне Андреевне Ахматовой, снесла цветы: вновь появившихся желтых нарциссов. Она лежит, аритмия сердца, предполагают грудную жабу: в общем, замучили. Сократили сына, ее работу о Пушкине не приняли. Никаких средств к существованию… Сама A.A., конечно, ни на что не жалуется…Я смотрела на нее и любовалась строгой красотой и благородством ее лица с зачесанными назад седыми густыми волосами».

В 1949 г. без оснований вновь арестовали сына, Льва Николаевича. В сентябре 1950 г. его отправили на 10 лет в лагерь под Караганду. Постоянная тревога за близкого человека привела Анну Андреевну в 5-ю Советскую больницу в Москве с инфарктом миокарда, затем до конца июня она проходила реабилитацию в Болшевском кардиологическом санатории АН СССР.

После болезни Анна Андреевна будто бы обрела второе дыхание. Торопясь жить, продолжала работу над «Реквиемом», «Поэмой без героя», издавала свои книжки, делала переводы…

Время откладывает на людей свой, далеко нелучший отпечаток. Не избежала этого и Анна Андреевна, став заносчивой, высокомерной, «монументальной», скрытной, подозрительной. Одолевал страх перед уличным движением, страх «шпионства».

О ее характере Шервинский писал: «Анна Андреевна вообще была неразговорчива… у нее была тягостная манера общения. Она произносила какую-нибудь достойную внимания фразу и вдруг замолкала. Беседа прерывалась, и восстановить ее бывало трудно… Эта «прерывистость», противоречащая самому существу «беседы», была тяжела. Величавость поведения сдерживала свободу излияния мысли».

Замечания в адрес поэтессы дополнил Максимов: «Гордыня доводила ее иногда до капризов, проявлений несправедливости, почти жестокости… я вполне ощущал шевеление в ней этой гордыни. Самоутверждение принимало у нее подчас наивные формы».

По поводу подозрительности литературовед В. Виленкин вспоминал свой разговор с Ахматовой в квартире Фонтанного дома: «Она побледнела, приложила палец к губам и проговорила шепотом: «Ради бога, ни слова об этом. Ничего нет, я всё сожгла. И здесь всё слушают, каждое слово». При этом она показала глазами на потолок».

Преследовала ее и боязнь одиночества, которая выражалась в нежелании иметь отдельное жилье, и потому она жила у друзей и знакомых, как в Москве, так и Ленинграде. По словам Чуковской: «Она боится, что Сурков предложит ей квартиру в Москве… Анна Андреевна жить одна не в состоянии, хозяйничать она не могла и не хотела никогда… теперь ей гораздо удобнее жить в Москве не хозяйкой, а гостьей».

"Many man – many minds" – "сколько людей – столько мыслей", как говорят англичане. Кто может точно сказать, что она боялась одиночества? Для поэта, человека творящего, это определение не подходит. Для поэта одиночество также необходимо, как и постоянные новые впечатления. Не без одного, не без другого он не может себе позволить остаться. Вот поэтому-то Анна Андреевна и не хотела жить в отдельной квартире. Общение для нее было той самой пищей так необходимой для любого поэта или писателя. Если, конечно, он хочет создавать произведения интересные и полезные для людей.

В октябре 1961 г. Анну Андреевну прооперировали в ленинградской больнице № 1 по поводу хронического аппендицита, а в новый 1962 г., она оказалась в больнице с повторным инфарктом миокарда.

Тяжелая болезнь сердца и легких не помешали Ахматовой в декабре 1964 г. поехать в Италию за литературной премией, а 5 июня 1965 г. в Англию, в Оксфордский университет, где поэтессу облачили в мантию доктора литературы.

Остаток лета 1965 г. Анна Андреевна провела в Комарово, на своей даче-«будке». Хотя здоровье и не радовало, но она продолжала активно заниматься литературой, давала интервью, встречалась с писателями и поэтами, разбирала многочисленную почту, отвечала на письма и в Москве выступила в Большом театре с речью на 70-летии со дня рождения Данте.