Игра на понижение. Тайные пружины финансовой катастрофы - Майкл Льюис

Вопросы в основном задавал аналитик Винни, но Дэнни слушал с все возрастающим интересом. «У Винни была характерная черта, – рассказывает Мозес. – В напряженные моменты он прикрывал рот ладонью, облокачивался на стол и говорил: “Позвольте мне спросить…” Когда он подносил руку ко рту, я знал, что сейчас будет что-нибудь интересное».

– Вот чего я не могу понять, – заметил Винни, подпирая подбородок рукой. – У вас две облигации, на первый взгляд абсолютно одинаковые. Почему одна из них оценивается как «три А», а вторая нет?

– Не я принимаю эти решения, – ответила женщина из Moody’s, явно нервничая.

– А вот еще один непонятный момент, – продолжал Винни. – Как вы оцениваете облигацию, на основе исключительно из низкокачественных ипотечных кредитов класса «три А»?

– Это очень хороший вопрос.

Есть!

«С ней было ужасно интересно беседовать, – признается Мозес. – Потому что она не догадывалась, к чему мы ведем».

Они позвонили Айсману из Орландо и заявили: «Что бы ты ни думал о безнравственности этой сферы, в реальности дело обстоит гораздо хуже». «Если в Орландо набежали одни новички, – рассказывал Дэниел, – то в Вегасе собрались уже профессионалы. Мы сказали Стиву: “Тебе стоило приехать в Вегас и посмотреть на это своими глазами”». Они действительно полагали, что поняли секрет. На протяжении лета и начала осени 2006 года они вели себя так, словно наткнулись на фантастическую карту сокровищ, пусть даже с туманными указаниями. Теперь Айсман возвращался по вечерам домой в приподнятом настроении. Таким радостным жена уже давно его не видела. «Я была счастлива, – говорит Валери. – И думала: “Слава Богу, ему есть куда направить свой энтузиазм”. А он отвечал: “Я кое-что нашел. Золотое дно. И больше никто о нем не знает”».

Глава 5

Случайные капиталисты

Айсман и в самом деле обнаружил золотое дно, но знал о нем не только он. К осени 2006 года Грег Липпманн посвятил в свою идею не меньше двух с половиной сотен крупных инвесторов в личных беседах и открыл ее еще более широкому кругу слушателей на совещаниях Deutsche Bank и телефонных конференциях. К концу 2006 года, по данным PerTrac Hedge Fund Database Study, 13 675 хедж-фондов и тысячи прочих институциональных инвесторов имели право инвестировать в дефолтные свопы. Призыв Липпманна дошел в той или иной форме до многих. Тем не менее лишь около сотни инвесторов решили попробовать свои силы на рынке дефолтных свопов на низкокачественные ипотечные облигации. Большинство приобретали страховку на низкокачественные ипотеки не с целью явной игры на их понижение, а для хеджирования фактической ставки на рост своих портфелей акций и облигаций американских компаний, связанных с недвижимостью. Небольшая группа использовала дефолтные свопы для того, что нередко оборачивалось катастрофическими спекуляциями на относительной стоимости низкокачественных ипотечных облигаций, иными словами, пыталась играть на одновременной продаже и покупке разных низкокачественных облигаций. Например, делались ставки на то, что облигации с большим числом кредитов, выданных в Калифорнии, окажутся менее качественными, чем облигации с небольшим числом калифорнийских кредитов. Или что верхний этаж низкокачественных ипотечных облигаций с рейтингом «три А» окажется более доходным, чем нижний этаж с рейтингом «три В». Или что облигации, выпущенные Lehman Brothers или Goldman Sachs (оба банка печально известны пакетами наихудших в Америке жилищных кредитов), окажутся менее доходными, чем облигации J. P. Morgan или Wells Fargo (которые вроде бы следили за тем, под какие кредиты выпускают облигации).

Совсем небольшая группа людей – от 10 до 20 человек – сделала открытую ставку на крах всего многомиллиардного рынка низкокачественных ипотечных кредитов, а заодно и глобальной финансовой системы. Сам по себе факт из ряда вон выходящий: катастрофу можно было предсказать, но видели ее приближение немногие. В их числе оказались хедж-фонды Whitebox из Миннеаполиса, Baupost Group из Бостона, Passport Capital из Сан-Франциско, Elm Ridge из Нью-Джерси, группка хедж-фондов из штата Нью-Йорк: Elliott Associates, Cedar Hill Capital Partners, QVT Financial, а также Harbinger Capital Partners Филипа Фальконе. Всех их объединяло то, что они прямо или косвенно были знакомы с аргументами Грега Липпманна. В середине 2006 года в Далласе, Техас, Кайл Басс, бывший продавец облигаций из Bear Stearns, основал хедж-фонд под названием Hayman Capital. Вскоре после этого он купил дефолтные свопы на низкокачественные ипотечные облигации. Идею Басс позаимствовал у Алана Форньера из Pennant Capital, Нью-Джерси, с которым ею поделился Липпманн. Богатый американский инвестор в недвижимость по имени Джефф Грин не постоял за ценой и купил дефолтные свопы на низкокачественные ипотечные облигации на несколько миллиардов долларов. Он услышал о них от менеджера нью-йоркского хедж-фонда Джона Полсона. Полсон, в свою очередь, познакомился с ними через Грега Липпманна и, формируя крупную позицию в дефолтных свопах, использовал Липпманна в качестве источника информации. Трейдер из Goldman Sachs в Лондоне прослышал, что кто-то из нью-йоркского Deutsche Bank говорит дельные вещи, перелетел Атлантику ради встречи с Липпманном и вернулся домой, владея дефолтными свопами на низкокачественные ипотечные облигации на миллиард долларов. Греческий инвестор в хедж-фонды по имени Тео Фанос присутствовал на презентации Липпманна в Финиксе, Аризона, и без промедления сделал ставку. Если проследить распространение данной идеи, как отслеживают распространение вируса, большинство линий сойдется на Липпманне. Он – нулевой пациент. Впрочем, один переносчик все же мог заразить его. Но Майк Бэрри отсиживался в офисе в Сан-Хосе, Калифорния, и ни с кем не общался.

В этом небольшом мирке инвесторов, делавших крупные ставки на понижение низкокачественных ипотечных облигаций, существовала обособленная группка – одержимые торговлей ценными бумагами. Горстка инвесторов, понимавших, что творилось не только с финансовой системой, но и с обществом, которому та должна была служить, делали против этой системы такие гигантские по сравнению с собственным капиталом ставки, что вскоре перешли из статуса инвестиционных менеджеров в совершенно иное состояние. Джон Полсон, располагавший самыми значительными финансовыми средствами, служит наиболее ярким примером. Через девять месяцев после провала затеи Майка Бэрри создать фонд, занимающийся исключительно дефолтными свопами на низкокачественные ипотечные облигации, Полсон успешно осуществил его замысел. Инвесторам он представил его не как неминуемую катастрофу, а как дешевый хедж против маловероятной катастрофы. Полсон был старше Бэрри на 15 лет и пользовался на Уолл-стрит большей известностью, но все равно считался там кем-то вроде белой вороны. «Я позвонил в Goldman Sachs поинтересоваться насчет Полсона, – рассказывает один богатей, которого Полсон уговорил вложить средства в середине 2006 года. – А они назвали его третьесортным менеджером, который несет всякий вздор». Полсон получил около миллиарда долларов от инвесторов, которые видели в его фонде средство страхования своих портфелей акций и облигаций, связанных с недвижимостью. По словам самого Полсона, понять происходившее на рынке ипотечных облигаций ему помогла прежняя работа: он искал переоцененные облигации и ставил на их понижение. «Мне нравилась идея короткой продажи облигаций, поскольку в этом случае возможность проигрыша была ограниченной, – поясняет он. – Это несимметричная ставка». Он был потрясен до глубины души, узнав, насколько покупка дефолтного свопа проще и дешевле короткой продажи реальных наличных облигаций, несмотря на идентичность ставок. «Я купил на полмиллиарда. Они спросили: “Хочешь миллиард?” И я подумал: “А чего осторожничать?” Чтобы сделать ставку на $25 млрд потребовалось два или три дня». Полсону еще не доводилось работать на рынке, где инвестор мог продать в короткую акции или облигации на $25 млрд без каких-либо последствий для их цены. «А ведь мы могли довести ставку до $50 млрд, если бы захотели».

Даже летом 2006 года, когда цены на дома начали падать, лишь очень немногие видели неприглядные факты, реагировали на них и, можно сказать, разглядели в чертах молодой красивой девушки старую ведьму. Каждый из них отмечал что-то свое в состоянии финансовой системы, так же как люди, пережившие авиакатастрофу, замечают свои детали, а также качества выживших людей. У каждого из них, по определению, был свой пунктик. Пунктик Джона Полсона заключался в интересе к игре на понижение сомнительных кредитов и умении вовлечь в нее других. Пунктик Майка Бэрри заключался в желании отгородиться не только от мнения публики, но и от прямых контактов с людьми и сосредоточиться на точных данных и мотивах, определяющих финансовое поведение толпы. Пунктиком Стива Айсмана была его убежденность в безнравственности кредитования средних американцев, а также в том, что рынок низкокачественных ипотечных кредитов является средством манипулирования и в конечном счете разрушения. Каждый из них занимал свою нишу; для каждого были характерны уникальный взгляд и отношение к риску, которые – будь они более распространенными – могли бы предотвратить катастрофу. Оставалась, однако, одна ниша, которую не занял ни один крупный профессиональный инвестор. Зато в нее хорошо вписался Чарли Ледли.