Разум и чувства и гады морские - Джейн Остин

— И это мягко сказано, — подтвердила Марианна, — но разве тут есть чем бравировать?

— На мой взгляд, — сказала Элинор, — Эдвард впадает в одну крайность, чтобы избежать другой. Ему кажется, что красотой природы многие восторгаются чрезмерно и неискренне, так что он изображает к ней большее равнодушие, чем на самом деле испытывает. Будучи человеком утонченным, он и притворяться предпочитает не как все.

— Совершенно согласна, — ответила Марианна, — восхищение природой давно выродилось в низкосортный жаргон. Я презираю жаргон любого пошиба, за исключением, конечно, матросского и пиратского. Если я не нахожу неизбитых слов, чтобы описать мои чувства, то предпочитаю смолчать.

Больше о природе не говорили, и Марианна сидела рядом с Эдвардом в молчаливой задумчивости, пока ее внимание внезапно не привлек новый предмет. Эдвард потянулся к миссис Дэшвуд за своей чашкой чаю, и из фрака выскочил изящно украшенный компас на цепочке для часов, до того лежавший, видимо, в потайном кармане.

— Эдвард, я никогда не видела у вас компаса! — воскликнула она. — Это волосы Фанни?

Вопрос явно его ранил, и Марианна тут же рассердилась на себя за опрометчивые слова. Густо покраснев, он бросил быстрый взгляд на Элинор и ответил:

— Да, это волосы моей сестры. Видите ли, это только под стеклом компаса кажется, что они изменили цвет.

Элинор поймала его взгляд и тоже пришла в замешательство. Ее тут же, как и Марианну, осенила приятная догадка, что локон принадлежит ей, но Марианна сочла его подарком сестры, а Элинор прекрасно знала, что Эдвард мог добыть его лишь путем воровства или какой-то схожей затеи.

Смущался Эдвард довольно долго, и закончилось это снова дурным настроением. Все утро он оставался крайне подавлен и даже рагу из акульих хрящей едва попробовал. Еще не наступил полдень, как в гости наведались сэр Джон и миссис Дженнингс, которые, прослышав о том, что к соседкам приехал джентльмен, явились полюбоваться на гостя своими глазами. Сэр Джон, не гнушавшийся подсказками тещи, быстро сообразил, что фамилия Феррарс начинается с буквы «эф», и все это неминуемо грозило взрывом насмешек над преданной Элинор. Но веселью быстро настал конец, как только сэр Джон вспомнил одну таитянскую старуху-гадалку, много лет назад предсказавшую ему пришельца с фамилией на «эф», который поначалу представится другом, а потом прирежет его во сне. С проворством, удивительным для столь почтенного возраста, сэр Джон бросился на Эдварда, одним рывком задрал его жилет и рубашку и приготовился выпустить врагу кишки своим верным ножом для чистки рыбы. К счастью, миссис Дженнингс вовремя припомнила, что на «эф» должно начинаться имя, а не фамилия таинственного незнакомца, и недоразумение разрешилось ко всеобщему удовлетворению. За извинениями, разумеется, последовал смех, и миссис Дэшвуд снова обнесла всех пуншем.

Являясь к Дэшвудам, сэр Джон обязательно приглашал их к себе, на Остров Мертвых Ветров, либо отобедать с ним назавтра, либо в тот же вечер поучаствовать в церемонии заклания саламандры. В этот раз, в честь гостя, он предложил и то и другое.

— Вы непременно должны испить с нами крови саламандры, — говорил он, — ведь сегодня нам совершенно не с кем ее разделить; а завтра ни в коем случае не пропустите наш обед, завтра к нам соберутся буквально все.

Миссис Дженнингс подтвердила, что об отказе они и слышать не желают.

— И как знать, может, будут и танцы! — сообщила она. — Уж против танцев-то, мисс Марианна, вы не устоите.

— Танцы! — воскликнула Марианна. — Немыслимо! Кто будет танцевать?

— Что значит — кто?! Вы, конечно, и Кейри, и Уиттекеры. Как! Неужели вы думали, что никто не будет танцевать, потому что кое-кто, не будем называть имен, взял и уехал?!

— Ах, как бы я хотел, чтобы Уиллоби снова был среди нас! — подхватил сэр Джон.

Эти слова, а также румянец на щеках Марианны навели Эдварда на неожиданную мысль.

— И кто такой Уиллоби? — тихо поинтересовался он у Элинор, сидевшей рядом.

Она ответила ему коротко. Лицо Марианны было гораздо красноречивее. Теперь Эдварду стали вполне ясны не только недавние намеки, но и некоторые странные фразы Марианны, которые прежде оставляли его в недоумении; когда гости ушли, он немедленно подошел к ней и вполголоса сказал:

— У меня появилась одна догадка. Сказать вам какая?

— О чем вы говорите?

— Сказать?

— Конечно.

— Ну что ж, она заключается в том, что мистер Уиллоби — кладоискатель.

Марианну эти слова застали врасплох, но, не сдержавшись, она улыбнулась его добродушному лукавству и, помолчав, сказала:

— Ах, Эдвард. Я уверена, он вам понравится.

— Ничуть не сомневаюсь.

Глава 19

В шатком домике, нависающем над Бартонской бухтой, Эдвард погостил всего неделю и, будто главной его целью было доставить себе наибольшие мучения, решился уехать именно тогда, когда его наслаждение обществом друзей достигло своего пика. В последние два-три дня его настроение заметно улучшилось, и к дому, и к острову он привязывался все сильнее, об отъезде не упоминал без вздоха, говорил, что вполне располагает своим временем, рассказывал, как ему боязно вновь взойти на борт корабля и доверить свою судьбу приливам, — и все же он должен, должен был ехать. Никогда еще неделя не пролетала столь быстро, ему и не верилось, что она уже прошла.

Так он говорил, и не один раз, говорил и многое другое, открывавшее его истинные чувства и выдававшее неискренность его поступков. Норленд, мол, ему не в радость, Подводная Станция Бета — непереносима, но он должен, должен ехать либо в Норленд, либо на Станцию. Превыше всего он ценит их доброту и находит безграничное счастье в пребывании с ними. И все же в конце недели ему придется покинуть их, вопреки своему и их желанию и без каких-либо на то внешних причин.

Элинор списывала все эти странности на счет его матери, несмотря даже на то, что ее собственная матушка не раз намекала, будто в несуразном поведении их гостя опять виноват пиратский призрак. Недостаток веселости и открытости, равно как и нелогичность его поступков, Элинор объясняла его зависимостью от миссис Феррарс, а также какими-то ее планами, о которых он хорошо осведомлен. Краткость его визита, твердая уверенность, что он должен уехать, происходили от одной причины — неизбежной необходимости угождать матери. Древний конфликт долга и воли, родителя и ребенка — вот что было всему виной.

— Мне кажется, Эдвард, — сказала однажды миссис Дэшвуд, стоя на причале, куда, желая побеседовать с ним наедине, пригласила его поучаствовать в ее традиционной утренней разминке — рыбной охоте с копьем, — вы стали бы куда более счастливым человеком, будь у вас занятие, на которое вы бы тратили свободное время. Конечно, вашим друзьям это причинило бы некоторые неудобства, ведь вы стали бы уделять им гораздо меньше времени. Зато, покидая их, вы бы знали, куда отправляетесь.