Приговоренный к смерти (СИ) - Горина Юлия Николаевна

— Когда? — прошептала Иса, с блаженной детской улыбкой пряча лицо в его душистой бороде. Еще никогда в жизни она не чувствовала себя такой счастливой и защищенной.

— Как только проснешься.

Дыхание Исы становилось все слабее и поверхностей. Руки, ноги и веки налились свинцовой тяжестью. Жизнь внутри ее маленького хрупкого тела замедлилась, как в растении, замершем до поры, когда ему потребуются все накопленные силы.

Глава 6. Петляющие следы. Часть 2

Из дворца хакима уезжали, прихватив с собой двух дополнительных лошадей для поклажи, свитки и золото с самоцветами из сокровищницы. Рик щурился на желтый песок, с улыбкой слушая болтовню Бруно и Клыкастого. Одноглазый не смог удержаться и взял из дворца лютню, и теперь друзья весело препирались, войдут ли в легенды шадриан мрачные сказания о ночных песнях, летящих над пустыней. Время от времени взгляд Бруно цеплялся за белую прядь, мелькавшую в непривычно коротких волосах Рика, и тогда он отводил глаза. Спросить, что же все-таки происходило на скалах, Бруно сейчас не решался.

Нокс ехал немного позади троицы, присматривая краем глаза за новым спутником. Эл, как его представил Рик, больше не походил на одичавшего безумца. Шадрский кафтан сидел на нем, как влитой. Серебряные волосы, обрезанные неровными прядями, падали на лоб и лицо, путались по воротнику и плечам, коротко остриженная борода открыла смуглое и резкое лицо. Конь, поначалу никак не желавший подчиняться, наконец-то послушно пошел под ним, но все еще нервно прял ушами и тревожно принюхивался нежными ноздрями. Однако, его всаднику, казалось, до этого не было никакого дела: свесив голову на грудь, он расслабленно дремал, покачиваясь в такт движению.

И это было к лучшему. Потому что само его присутствие неприятной тенью омрачало долгожданный миг наступившей свободы, а от тяжелого взгляда этого человека даже видавшему виды Ноксу становилось не по себе. Только Рик вел себя, как ни в чем не бывало — впрочем, и в нем самом чувствовалось что-то чужое и холодное.

Альтарган, каким он его знал, не угрожал бы смертью гарему с женщинами и детьми. Не грузил бы на лошадей сумки с присвоенным золотом. Снова и снова ему вспоминались слова Рика, сказанные еще во дворце. О том, что тот больше не Альтарган.

Если не Альтарган, то кто?..

Нокс смотрел на беззаботно болтающих о всякой ерунде Бруно и Клыкастого, и не понимал: неужели те не ощущают перемены? Или они слишком простодушны и ослеплены радостью?

— … А вообще я не понял, почему вы кристаллами совсем не пользуетесь. Я же вам не для красоты их раздал, — тем временем с отеческим укором в голосе выговаривал Рик.

— Нет, ну я честно пытался!.. — весело протестовал Клыкастый, словно не было многочасовых изматывающих тренировок. Будто после двух месяцев ежедневных попыток достучаться до кристалла он не запил на трое суток, пока Нокс не привел его в чувство. Словно не швырял он в бешенстве от собственного бессилия меч о землю.

— Сказал бы я, что ты там пытался! Да так, что мне перед своей наложницей совестно становилось! — смеялся Бруно.

— Пить надо было меньше, глядишь, и завидовать бы не пришлось! — зубоскалил Клыкастый.

— Женщины без вина — это удовольствие наполовину! — возразил Бруно. Хотя с той самой пьяной ночи и похмельного утра, когда он проспал Берту с Джабиром, вообще почти не прикасался к вину.

Рик только с улыбкой головой качал, пытаясь понять, с каким выражением лица ему следует слушать эту беззаботную чушь.

— Ты-то как там?.. — вырвалось вдруг у Бруно.

И он, и Клыкастый мгновенно стали серьезными.

Рик пожал плечами.

— Ну как вам сказать… Вместо наложницы мне, конечно, в пару дали вот этого, — он небрежно кивнул на следующего позади Элгора. — Но зато комната была с отличным видом, так что я не в обиде…

— А если серьезно, командир? — спросил Клыкастый.

Рик усмехнулся.

— А ты сам-то готов сейчас рассказывать, как вы в том проклятом гостевом доме три месяца куковали на самом деле?..

Тот отвернулся.

— Да ну к хренам… Нечего там рассказывать, — сухо ответил Клыкастый.

Рик кивнул.

— Вот все то же самое. Ну к хренам. Вспоминать не хочу, — сказал он — и улыбнулся. — Выпить хочу. Пожрать, как человек, и выспаться…

Неожиданно хребет оборвался. Вокруг тянулись только барханы — ни островков, ни намека на другой хребет.

Рик остановил коня.

— Вальд подсказывает, что большой хребет должен был делать где-то здесь поворот на восток и тянуться дальше, но, видимо, его размыло черным приливом… — проговорил Рик, щурясь на солнце и разглядывая пустыню вокруг. — И ничего хорошего я поблизости не вижу. Нокс, есть соображения?

Рыцарь подъехал чуть ближе.

— Если хребет поворачивал на восток, нужно ехать на восток. Не мог же прилив размыть его весь…

Рик задумчиво потер щеку.

— Да вот пес его знает… Давайте лучше вернемся до предыдущей развилки и там повернем. Воспользуемся местной мудростью, и желая продвинуться вперед, отступим немного назад…

И тут посреди желтого песка он увидел крошечное возвышение — маленький островок, оставшийся от хребта. И на этом возвышении кто-то сейчас встал во весь рост, чтобы его заметили, и поднял над головой белое развевающееся полотно размотанной шапки.

— Там кто-то есть, — заметил Нокс.

— Вижу, — холодно ответил Рик, разворачивая лошадь в обратный путь.

Если кто-то стоит на том островке — это не его печаль. Пусть хоть весь Шадр сдохнет. Он ничего им не должен. Ради безликой толпы и чужаков он больше и пальцем не шевельнет. Пусть живут, как знают, и подыхают, как того заслуживают…

Но руки сами остановили коня.

На мгновение весь мир вокруг исчез: друзья, пустыня, человек где-то там посреди обжигающего песка. Исчезли даже голоса внутри. Смолкло все, кроме голоса его собственной души.

Он вдруг понял, что если уедет сейчас — он больше никогда не сможет вернуться в этот самый миг, на развилку, чтобы повернуть в другую сторону. Здесь, сейчас проходило последнее превращение.

Можно ли во имя благополучия близкого оставить в смертельной опасности незнакомца? Или ради одного невинного безразлично смотреть на смерть другого? Или ради безопасности близких уничтожить десятки невинных душ?

Единственный твердый и надежный хребет, который до сих пор вел его через жизнь — это чувство справедливости. Никакие цели и никакие причины не могут оправдать преднамеренного убийства невинного человека — вот единственная правда, в которую он верил.

Рик был защитой и возмездием не потому, что стал Альтарганом. Наоборот. Он стал Альтарганом, потому что по своей сути был защитой и возмездием. И в какую бы эпоху он не родился, был бы там Элгор или не был, Рик все равно оказался бы в гуще сражений.

До сих пор у него была сила идти с голыми руками против айра в храме, потому что он не мог видеть смерти невинных людей. У него было право ненавидеть Совет и императора — потому что их благо, каким бы они его себе не представляли, было построено на несправедливой крови.

А сейчас он оказался в шаге от того, чтобы это право потерять.

Сломаться. Разрушиться, как поруганный заброшенный храм. Превратиться из Альтаргана в того, кому плевать на чужие страдания. В Алрика Проклятого.

Мир сделал все, чтобы разбудить в Рике монстра. Но никакие цели и причины не могут оправдывать чудовище, потерявшего человеческий облик. Да, стоящему по колено в крови и объятому пламенем непросто сохранить в себе сердце. Но слабость — не оправдание. Слабость — это позор.

И, не говоря ни слова, Рик повернул обратно. Это оказалось даже сложнее, чем он мог себе представить. Зверь внутри яростно бился, желая вырваться наружу, ноги лошади вязли, пульс в висках стучал все громче, словно ощущая приближение прилива. Он возвращался не за каким-то незнакомцем, попавшем в беду — а за самим собой.

Бруно с улыбкой смотрел на его удаляющуюся фигуру.