Голому рубашка. Истории о кино и для кино - Эйрамджан Анатолий

— Что я тебе говорил! — шепнул мне Эльдар.

— А почему нет? — пожал плечами Аркадий. — Ты не против, Эльдар? Вот, хозяин не против.

Аркадий налил стакан выдержанного коньяка и дал деду. Тот сразу ретировался.

— Один шампур и рюмочку вашего коньяка пошлем Божьему Одуванчику, — распорядился Аркадий, и один из его сослуживцев отнес поднос с шампуром, зеленью и стопкой коньяка в покои Божьего Одуванчика и долго потом оттуда не появлялся.

— А что за кличка у нее? Почему Божий Одуванчик? — спросил я Аркадия.

— Потому что Божий человек, — сказал Аркадий. — Вот такая девка! — показал он большой палец. — Как святая.

В этот вечер в самом конце мы попросили Эльдара спеть. Никто из хозяев не ожидал, что их ждет. Эффект был сногсшибательный.

— Даты гений! — восхищенно говорил Аркадий. — Тебя надо по телевизору показывать! Вот не ожидал, честное слово!

А в окне веранды, вскоре после того как Эльдар запел, появилась голова Божьего Одуванчика.

Утром Аркадий разбудил нас.

— Предлагаю такую культурную программу, — начал он по-деловому. — Сначала поедем на фонтан — такое раз в жизни вы можете увидеть: столб пламени бьет на высоту 150 метров, диаметр факела — 10 метров. Волосы на голове трещат уже при приближении к факелу на 80 метров. А гул слышен с пяти километров. Незабываемое зрелище!

— Я — за! — поднял я руку.

— И я! — сказал Эльдар.

— А вечером устроим вечеринку по случаю вашего приезда и субботы — шашлык, манты, беш-бармак. Пригласим много хороших кадров — здесь девушки отличные. В виде эксперимента я хочу пригласить одну бабу весом 130 килограмм — такой у меня еще не было. Фигура в порядке, все пропорционально, живота нет, но настоящий гренадер, а я рядом с ней карлик!

— Не представляю, — сказал я, потому что рост Аркадия был под 185 сантиметров, и я смотрел на него всегда снизу вверх. — Мне кажется, интересный эксперимент.

Мы поехали на буровую, где полыхал огромный факел, пофотографировались на его фоне — зрелище, конечно, впечатляющее. Не могу не рассказать теперь, по прошествии многих лет, как его удалось потушить. Мне Аркадий рассказал. Они пробурили несколько скважин к устью фонтана на глубине около 1000 метров и взорвали там ядерный заряд. Фонтан тут же погас. И, что интересно, рассказывал Аркадий, все поле вокруг вдруг зашевелилось, как живое. Оказывается, суслики повыскакивали из своих нор: они за год, что горел факел, привыкли уже к шуму, прижились… и вдруг тишина. Суслики очевидно решили, что наступил конец света.

А вечером стали собираться у нас в доме гости. Девушки, в самом деле, были как на подбор. Но больше всех меня поразила та, что весила 130 килограммов. Такой я еще в жизни не видел.

— Потрясающая баба! — сказал я Аркадию. — Завидую тебе.

— Дарю, — сказал Аркадий. — Для друга, к тому же дорогого гостя, мне ничего не жалко.

— Спасибо, Аркадий, век не забуду! — пожал я ему руку и пошел охмурять эту Надю.

Эльдару опять пришлось налить стопарь дяде Косте, а Аркадий всучил ему тарелку беш-бармака и проводил до ворот.

— С соседями надо жить мирно, — объяснил он нам. — Соблюдаю закон гор, хоть мы живем на равнине.

Вечер прошел великолепно, завершился пением Эльдара и все девки сходу влюбились в него. Эльдар, как мне показалось, был в ударе и пел, останавливаясь только для принятия очередной рюмки коньяка. А на девок почти не обращал внимания. Если б не его Наташка с Трифоновской, я бы мог подумать, что он импотент или педик. Честное слово!

Божий Одуванчик не решалась принять участия в общем веселье, сидела, как вчера, на веранде и исчезала на время только тогда, когда кто-нибудь из гостей испытывал вдруг желание провести с ней время. И после этого опять появлялась в окне. Я же во всю охмурял Надю, сидя рядом с ней за столом, весь сгорал от желания, прикасаясь к ее огромному жаркому телу. А во время танца, когда вся эта огромная махина была в моих объятиях и я знал, что ее очень много и что я ощущаю только сотую часть всего ее пространства, — я чувствовал, что схожу с ума, что могу вдруг впиться в нее, как какое-то не известное мне животное, рвать и терзать ее, и меня никто не сможет оттащить от моей добычи. С чувством подкатывающей к горлу тошноты и легкого головокружения я все же отпускал ее, и мы опять садились к столу.

Надя, видно, чувствовала горячую мощь моего желания — женщины ведь очень чувствительный прибор. И, несмотря на то, что я почти весь вечер молчал, подавленный своим чувством, только изредка непроизвольно стонал, как мне казалось, вполголоса и не мог отцепиться от неё ни на секунду — она царски разрешила мне остаться у нее на ночь.

Пожалуй, эта была самая запоминающаяся ночь в моей жизни. Я не сомкнул глаз ни на минуту, я облазил все ее тело, не оставив ни одного квадратного миллиметра нетронутым: мне даже доставляло удовольствие переворачивать ее (что требовало определенных усилий) то на одну, то на другую сторону. И особенно мне запомнилось, что ее ягодицы (когда она лежала на боку) волнообразно стелились на постели, занимая значительную часть ее площади — я удерживался буквально на самом краешке кровати и в то же время получал особое, ни с чем не сравнимое удовольствие, когда поднимал на ладонях одну из ягодиц, подбрасывал ее, и она с утробным чавкающим звуком падала на свою вторую половину. Я, наверное, мог бы заниматься этим до утра, если б Надя не начинала вдруг шарить у себя за спиной рукой, находила меня и возвращала в нужное ей положение, легко перекинув меня через свое же бедро. Что сказать? Я чувствовал себя немного Гулливером в стране великанов. Вот так, наверное.

На следующий день я вернулся к Аркадию в дом на ватных ногах, не ощущая собственного веса, и воспринимался всеми как пришелец из другого мира. Такой, говорят, у меня был неземной взгляд.

— Ну как, старик? — спросил меня Аркадий.

— Это фантастика! — сказал я. — Такое со мной в жизни впервые. Ты не представляешь, как я тебе благодарен, Аркаша.

— А как благодарен тебе я, что ты привез мне от мамы шерстяное одеяло! — сказал Аркадий. — Да и за Эльдара особая благодарность от всей нашей нефтяной компашки.

Когда мы остались с Эльдаром одни, я спросил его:

— Ну что, Эльдар, кого ты вчера загарпунил?

— Никого, — сказал Эльдар.

— Да ты что! — удивился я. — Все чувихи готовы были ради тебя на все! Я видел это по их глазам.

— Мне ни одна после Наташки не нравится, — грустно сказал Эльдар.

— Да тебя надо показать психиатру, — сказал я. — Учти, такого изобилия доступных кадров в Баку не будет! Не теряй время даром.

— Учту, — сказал Эльдар.

После того как я отоспался, мы поехали ловить рыбу. У Аркадия был прикрепленный к нему катер от нефтеразведки, и мы гоняли по Уралу, остановились даже в том месте, где якобы утонул Чапаев.

— Здесь отлично рыба ловится, — сказал Аркадий, и мы забросили удочки.

То ли в самом деле влияние Чапаева, то ли просто место удачное, но мы поймали несколько рыбин, причем Эльдар поймал хорошего осетра.

Весь день я не мог даже думать о женщинах — такое было у меня пресыщенное на баб состояние. Утром, встретив на кухне Божьего Одуванчика, я даже подумал, зачем Аркадий приютил ее у себя? Для чего? Только вертится под ногами! А уже к вечеру, когда мы вернулись, я стал понемногу приходить в себя и, когда пришли две знакомые Аркадия и стали помогать готовить шашлык из осетрины, уже оценивающе начал посматривать на них. И вопрос, для чего они созданы, у меня уже не возникал. А поев шашлыка и выпив несколько рюмок эльдарова коньяка я твердым шагом направился к Наде и привел ее в наш дом в самый разгар гулянки.

Эльдар пел свою знаменитую «Пасхальную»:

Сегодня яйца все с треском разбиваются!

И душу радуют, звеня, колокола,

И пролетарии всех стран соединяются,

Вокруг пасхального яйца!

Народ укатывался со смеху, дядя Костя сидел со своим стаканчиком сбоку на пенечке все с тем же приторным выражением лица, а Божий Одуванчик даже спустилась с веранды, сидела уже недалеко от Эльдара и слушала его, подперев подбородок ладонью.