Под чужими звездами - Павел Степанович Бобыкин-Эриксон

над всей долиной раздавался унылый колокольный звон. Мастер из немцев записывал в книге количество выработанной руды. Это неважно, что он не умел говорить ни по-английски, ни по-испански и не знал наших имен. Ему достаточно было взглянуть на номер, и он ставил в своей книге против номера рабочего количество выработки. Алюминиевый жетон был главным документом. Предъявив его в лавочке продавцу, можно было купить табак или рубашку, сахар или хлеб. Лавочник отпускал товар и записывал номер покупателя, отмечая соответствующую сумму отпущенного. С номерком можно было зайти в харчевню пообедать, в церковь — купить свечку у привратника и к донье Виченце — распить бутылочку водки. Наш цербер Луис окликал нас по номерам, и мастер записывал только номер провинившегося рабочего, чтобы наложить штраф. Мы были ниже лошадей и мулов, потому что те имели хотя бы клички. Оказавшись в западне, мы превратились просто в цифры.

Через две недели Луис Эльварос появился в бараке с двумя клерками из конторы. Он казался приветливым и даже благодушным.

— Эй, ребята! Сегодня веселый день. Получайте аванс! — заорал он с порога. — Буду выкликивать номера, каждый извольте подойти к столу и получить двести монет.

Мой сосед лениво поднялся с койки и подошел к столу. Один клерк в чистеньком костюме защелкал на счетах, посматривая в конторскую книгу. Другой что-то подсчитал в ведомости, сделав пометку красным карандашом против номера шведа.

— Ого! Приятель, ты заработал отлично, дай дева Мария каждому! — воскликнул Луис, заглядывая в ведомость. — С тебя причитается.

— Да, неплохо, — согласился клерк, — но за питание высчитывается восемнадцать монет, в лавочку должен десять, штраф за опоздание три, за поломанный молоток — шесть монет. Итого… — Он пошевелил губами, щелкнул на счетах…

— Но в лавочке я брал всего-навсего табак. Тут что-то не так. И не опаздывал, господин бухгалтер, ни разу.

— Не знаю ничего. Номер твой, видишь? Двести тридцатый. Не могли же написать с потолка. Откуда же знают твой номер? Вот распишись и проваливай. Половина остатка удерживается по окончании контракта, а это можешь забирать… — Молодой человек пододвинул три радужных бумажки и немного монет.

Пожав плечами, Кнутссон взял свой остаток, с любопытством рассматривая незнакомые деньги, похожие на доллары, так и не поняв, сколько он получил.

— Следующий двести тридцать первый! — провозгласил клерк. Я подошел к столу. Сумма была та же, что и у шведа, и удержания в лавочку, и штраф за дерзость мастеру.

Попытался спорить, и против моего номера в книге конторщика, появилась еще одна цифра штрафа — за пререкания.

Вся остальная братия безропотно расписывалась в ведомости, уже не выказывая сомнения, не пытаясь разобраться в подсчетах. А трое совсем ничего не получили. Они остались еще в долгу, хотя работали так же усердно, как и мы.

На другой день, в воскресенье один из них исчез. Это был красивый мулат, выносливый и сильный, по имени Мигуэль. На вечерней поверке взбешенный Луис Эльварос трижды перевернул все в бараках, ища триста шестой номер. Он рычал от злости, в злости хлопал по кобуре пистолета.

— Уж я покажу этому оборванцу, как найду! Сгною в карцере…

— Может, он у женщин? — робко сказал кто-то.

— Нет там его. Да за какие шиши он купит бабу? Он же не получил ничего… Должен еще, собака! Где его вещи?

Эльварос кинулся к койке Мигуэля, но, кроме казенного матраца и засаленной подушки, там ничего не оказалось.

Утром тоже не нашли мулата. Тогда в поселке объявили тревогу. Радиорепродуктор на площади перед базарчиком хрипло верещал о побеге Мигуэля, на двух языках, описывая его приметы. В горы были посланы надсмотрщики и вооруженные парни из охраны рудника.

На четвертый День Мигуэля настигли в горах. Он не успел выбраться на шоссе к Ориноко. Избитого, связанного мулата сбросили с машины перед нашим бараком.

В сопровождении целой свиты приехал на машине сам управляющий, господин Рейсли, длинный, жилистый мужчина с моноклем и тросточкой. Смахнув платком пыль с полосатых брюк, он остановился перед лежавшим, связанным Мигуэлем и вынес решение:

— Триста шестой номер виноват в побеге. Он был обязан соблюдать контракт, отработать авансы и все расходы, связанные с вербовкой. Поэтому в течение трех месяцев он должен работать бесплатно в самом трудном забое — «Эсмеральда». Водить на работу его под конвоем надсмотрщика… Проработанное время недействительно. Год исчисляется с этого дня…

В нашей толпе глухо зароптали, но тут же смолкли, боясь обратить на себя внимание Луиса.

Так шли дни за днями, и казалось, этому не будет конца.

Единственной отрадой в этом гнетущем существовании были для меня письма Клары.

Мое воображение рисовало несбыточные картины возвращения на родину вместе с Кларой. Огонек надежды теплился в душе, не угасая. Он-то и помог мне выдержать муки изнурительного труда и горького постоянного унижения.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

Наконец-то закончился срок контракта. Получив расчет, я покинул рудники Ориноко и добрался до Каракаса. Денег хватило на приличный костюм, подарки Кларе и на билет до Нью-Йорка. В Пуэрто-Кабельо сел на пароход. Впервые я плыл на пассажирском судне, чувствуя себя независимым и свободным. Мог ходить по палубе, сидеть в кают-компании вместе с другими пассажирами и важно посматривать на стюарда, предупредительно подававшего обед. Мог лежать целыми днями в шезлонге, любуясь океаном, или смотреть фильм в кинозале. Но подниматься на верхнюю палубу обитателям средней палубы было нельзя. Там ехали пассажиры с толстыми кошельками, и стоимость кают для них равнялась моему годичному заработку.

Через пять суток показались берега Штатов. Я стоял на палубе, всматриваясь в надвигающийся шум огромного города. Вот и статуя Свободы и знакомые силуэты небоскребов…

«Придите ко мне, все страждущие, отягченные заботой и горем, дам вам свободу и радость…» — приблизительно так перевел я надпись