Тамбовское восстание 1918-1921 гг. и раскрестьянивание России 1929-1933 гг - Б. Сенников

Полномочная комиссия ВЦИК РСФСР

Тамбовской губернии по борьбе с "бандитизмом"

В намеченные особо опасные «бандитские» районы Тамбовской губернии, куда выезжает представительство политкомиссии и особого отдела. Вместе с воинскими частями, предназначенными для зачистки (интернационалисты), по прибытии на место вся данная волость оцепляется войсками и в ней вводится осадное положение. Берутся заложники из числа наиболее видных людей (священники, учителя, фельдшеры и т. д.). Затем собирается волостной сход, на котором зачитываются приказы за NN 130 и 171, а также приговор этой волости. Всем ее жителям дается два часа на выдачу оружия с скрывающихся бандитов и их семей. Все население волости ставится в известность, что в случае отказа в выдаче все заложники будут расстреляны. Если через два часа не будет выдано оружие и все те, о ком идет речь, то опять, повторно собирается сход и на глазах его участников производится расстрел заложников. И все начинается с начала и так до тех пор, пока не будут выданы все, о ком идет речь. Все оставшиеся пропускаются через опросные комиссии, за отказ дать ей сведения — расстрел на месте. В это время всякий въезд и выезд в волости запрещен.

Председатель полномочной комиссии ВЦИК РСФСР

В.А. Антонов-Овсеенко

Командующий войсками Тамбовской губернии

М.Н. Тухачевский

Интересно, что думали подписавшие этот документ, когда их самих уже в 30-х гг. обоих повели на расстрел? Вспомнили ли они тогда тех, кого по их приказу расстреливали? По всей видимости, нет. Ниже — еще один документ, подписанный все теми же. В приказах N 130 и N 171 они инструктировали палачей, как надо обходиться с русскими крестьянами, приведя их в собственный дом.

1. Всякого, кто отказывается называть свое имя, расстреливать на месте.

2. Семьи, в которых может быть спрятано оружие, властью уполномоченного объявлять заложниками и расстреливать на месте.

3. В случае нахождения оружия расстреливать всех на месте.

4. Семья, в доме которой укрывается бандит, вся поголовно подлежит аресту, а имущество их конфискуется. Старший работник в семье расстреливается на месте, а семья высылается.

5. Всякая семья, укрывавшая членов семьи или имущество «бандитов», рассматривается сама как «бандитская». Старший работник в этой семье расстреливается на месте.

6. Крестьянам, указавшим семью, в которой укрывали «бандита» переходит все имущество этой семьи, а эта семья арестовывается и подлежит высылке. Старший работник этой семьи расстреливается на месте.

7. В случае бегства семьи «бандита» ей объявляется розыск, а имущество распределяется среди верных советской власти крестьян.

Оба этих приказа приводить в жизнь беспощадно.

Однако и без этих приказов «интернационалисты» с крестьянами расправлялись беспощадно. Взятых в плен крестьян расстреливали, и делали это все кому было не лень: чужеземные солдаты-наемники, красноармейцы, чекисты, ревкомы по своим постановлениям и без постановлений, командиры частей по своим приказам, дознаватели в силу своего "пролетарского чутья", политкомиссары, тройки, двойки и ревтрибуналы, и те, кто это просто хотел делать для своего удовольствия. А концентрационные лагеря были переполнены детьми, женщинами с грудными младенцами и глубокими стариками. При этом все семьи повстанцев шли в эти лагеря, где их чаще всего не кормили, и они там умирали от голода, холода и нечеловеческого обращения. На смену умершим пригонялись новые жертвы. Среди узников, обезумевших от голода, процветало трупоедство. Разумеется, большинство архивов было уничтожено во время советской власти, так как коммунистам нельзя было против себя оставлять улик.

Об этом в своей книге "Красный террор в России" пишет историк С.П. Мельгунов:

"Материал исчезает, и многое уже исчезло безвозвратно в дни гражданской войны, когда сами Чрезвычайные комиссии уничтожали свое прекрасное делопроизводство при спешной эвакуации или при грозящем восстании (например, в Тамбове при антоновском выступлении)".[52]

Шли годы, и все советские архивы каждый год подвергались чистке, из них изымалось все, что проливало свет на преступления коммунистов против русского народа. Коммунисты уже однажды были научены горьким опытом, когда архивы ЧК попали в руки деникинской контрразведки и была создана специальная комиссия по злодеяниям ЧК. Эта комиссия опубликовала за границей все попавшие в ее руки документы ЧК, и мир содрогнулся от ужаса. Тамбовский архив, как и все остальные, также был подвергнут тотальным чисткам. А сколько было всего того, что никогда не отражалось ни в каких документах? Вот как об этом говорил один из тамбовских чекистов, некто Гольдин: "Для расстрела нам не надо никаких доказательств и допросов, а также подозрений и уж конечно никому не нужного, глупого делопроизводства. Мы находим нужным расстреливать и расстреливаем". Вот и все. Чего еще проще. Нет человека и нет проблем.

Два больших концентрационных лагеря во время зачистки были организованы коммунистами в самом губернском центре — Тамбове. Один был стационарный, по соседству с тюрьмой, там, где сегодня находится исправительно-трудовая колония (так как свято место пусто не бывает), а другой на противоположном берегу Цны, напротив Казанского монастыря, где в то время размещалась Тамбовская губернская ЧК. Оба этих лагеря, как и все в губернии, были организованы по приказу будущего маршала Советского Союза. В первом стационарном концентрационном лагере была в свое время жена партизанского главкома Токмакова — Анастасия Дриго-Дригина. Второй лагерь носил название полевого, потому что все узники его сидели на большом заливном лугу, не имея над собой никакой крыши. Крышей лагеря было само небо, и оттуда светило солнце и лили дожди. Со всего Тамбовского уезда в эти лагеря везли беспрерывно детей, стариков и женщин, и это все были семьи участников сопротивления. Оба этих лагеря охранялись наемниками китайцами, латышами и мадьярами, которых коммунисты считали полезной охраной из-за того, что они почти не знали русского языка и были абсолютно несговорчивой охраной. Смерть от голода не покидала этих мест. Заключенных кормили сыро-гнилой картошкой, свеклой и другими сырыми овощами. Всех детей у матерей изымали и они находились в разных лагерях, оставляли матерям только грудных младенцев, которые первыми умирали, так как у голодных матерей пропадало молоко. Вскоре второй полевой лагерь разбух от заключенных в него людей и чекистам пришлось открыть его филиал в самой черте города, неподалеку от ГубЧК на нынешней Кронштадской площади, где когда-то находилось старинное казачье кладбище.

Эта площадь тогда называлась Покровской, по имени находящихся на ней двух храмов Святого Покрова, один из них был разрушен коммунистами перед II мировой войной, а старый казачий стоит и по сей день. Во время основания крепости Тамбов здесь находилась Покровская казачья слобода и казаки несли караульную службу по Татарскому валу, охраняя крепость Тамбов на ближайших к нему подступах от набегов кочевников с Дикого поля. Во времена императрицы Екатерины II всех казаков с Покровской слободы перевели на новые рубежи Российской империи, на Кубань и Терек. А казачье кладбище было закрыто по указу Сената от 1771 года и прекратило захоронения в 1880 году, постепенно превратясь в площадь.

Вот на этой площади коммунисты и решили основать филиал второго полевого лагеря. Площадь обставили по периметру крестьянскими телегами и подводами. На балконе Духовной семинарии установили пулемет, а второй — на одной из двух церквей, таким образом и был готов филиал второго полевого концлагеря Тамбова. А затем пригнали со всего уезда детей, женщин и стариков. Режим филиала второго лагеря был ужасен ввиду того, что он находился в черте самого города, всякое передвижение по нему во весь рост было запрещено и китайцы и латыши стреляли на поражение во всякого, кто только вставал на ноги. Люди сидели плотно на его территории, как селедка в бочке. Отхожих мест не было и каждый из них оправлялся на том же месте, где сидел, зарывая в землю все испражнения. Латыши и китайцы привозили на подводах гнилые овощи и лопатой их разбрасывали в гущу сидящих людей. Доставалось тем, кто был с краю, а в глубине лагеря умирали беспомощные старики и больные. Трупы умерших вывозили не каждый день, и они разлагались на солнце, источая трупный запах. Обезумевшие от голода люди эти трупы ели. Некоторые вставали во весь рост, пытаясь попасть под пули охраны, но те скоро перестали по ним стрелять, так как поняли их намерение уйти из жизни. На место умерших пригоняли новых людей. Был неудавшийся побег детей школьного возраста, которых всех покосил пулемет с балкона Духовной семинарии. Первые жертвы — это старики и грудные младенцы, умершие от голода.