История руссов. Варяги и русская государственность - Сергей Парамонов

Наконец, при всем уважении к Пушкину, мы не можем приписать ему роли реформатора русского языка. Пушкин говорил и писал языком культурных людей того времени, т. е. своих читателей и товарищей писателей, достаточно сравнить его стиль со стилем его товарищей лицеистов или его официальные письма — с официальными письмами его времени. Никаких своих правил грамматики, орфографии или лексики он не заводил, а шел в фарватере своей эпохи.

Вся заслуга Пушкина заключается в том, что он показал, какого совершенства можно достичь, используя русский язык того времени.

Русский язык стал на национальную дорогу обогащения не с Пушкина, а именно с Петра I. Когда сотни новых предметов и понятий ворвались на Русь, естественно, что в русский язык вошло множество английских, французских, немецких и других иностранных слов.

Естественно, что для одного и того же понятия употреблялось по несколько иностранных слов в зависимости от того, из какой страны заимствовал это понятие говорящий. Были и попытки найти русские или вообще славянские эквиваленты.

Этот хаос продолжался недолго, «засорение» языка скоро вошло в свои нормы, всё утряслось и никаких гибельных результатов не было. «Засоренный язык» просуществовал столько, сколько было нужно: он был логически и практически обоснован: когда надо высказаться и понять другого, надо иметь хоть какой-то общий язык. Этой властной необходимости «засоренный» язык времен Петра I удовлетворял вполне. Он создавался не филологами, не академией наук, а самой жизнью. Поэтому неудивительно, что он не был безупречен. Жизнь же неудачное устранила, а удачное оставила.

Ко времени Пушкина язык был очищен в значительной степени от хаоса, разброда, нелогичностей, неточностей и т. д. Пушкин нового языка не создавал, он только мастерски им владел.

Профессор Ковалевский приписывает Пушкину роль, им совершенно незаслуженную. Он не понял того, что «насильные искажения» создала тогда сама жизнь, она же их и устранила. Иного пути не было: когда московит входил в иностранную орбиту, он должен был употреблять международные термины, но вскоре создались и свои собственные. Всё было обоснованно и закономерно.

VIII

Восьмой вывод Ковалевского гласит:

«Россия была на протяжении всей своей истории страной озерно-речной и лесной, а не степной (подчеркнуто самим Ковалевским). Степь была для нее постоянным врагом и разорителем, с которым она боролась до конца XVIII века. Леса, реки и озера были, наоборот, ее кормителями. Даже “вольница” бежала не в степь, а на реки (Днепр, Волгу, Дон, Яик)».

Этот вывод показывает, что Ковалевский, как и многие другие, совершенно не понимает ведущих факторов русской истории. Они готовы создать какую-то мистическую борьбу двух чудовищ — Леса и Степи и нагородить бездну фантазий. На деле было вовсе иное.

В основе Руси из глубочайшей древности (во всяком случае, со времен трипольской культуры[39]) лежало земледелие. Ни рыболовство, ни охота, ни скотоводство никогда не играли доминирующей роли у восточных славян. В основе всего лежал хлеб, вернее, зерновые культуры.

Именно степь или земля, освобожденная от леса, осушенное болото и т. д. были базой культуры Руси. С лесом, озерами, болотами «русс» боролся испокон веков, ибо только выжигая лес, он получал возможность иметь пашню. Весь исторический путь России — это путь уничтожения леса и создания степи, т. е. поля для нужд земледелия. За степь «русс» цеплялся руками, ногами и зубами, но его оттирали кочевники. Степь его всегда кормила, но лес спасал его от врагов.

Земледелие процветало в причерноморских степях еще во времена Геродота. На тучных полях земледелец получал частенько урожаи сам-пятьдесят, тогда как для значительной части Средней и Северной Руси урожай сам-сём был уже желанным.

История России — это не столько борьба со степью, сколько борьба за степь. Когда вольница убегала на Днепр, Волгу, Дон, Яик — она убегала, слышите, профессор Ковалевский, не рыбку ловить, а быть свободным, а не подъяремным земледельцем.

Русь всегда искала поле с богатыми почвами и достаточным количеством влаги, она была органически степной, но в степях господствовали и оттирали Русь кочевники. Русь столетиями боролась за плодородную степь с ее черноземами и проистекавшим оттуда богатством. На подзольных почвах Средней и Северной России сильно не разбогатеешь. Летописи Новгорода пестрят известиями о страшном голоде и смерти тысяч людей (зачем же они не питались рыбой, спросим мы профессора Ковалевского, а предпочитали умирать с голоду?). Не рыба и бобры создали Русь, профессор Ковалевский, а пшеница и просо.

IX

Девятый вывод Ковалевского гласит:

«Распространение России на Восток и к морям было народным и стихийным освоением новых земель. Народное движение предшествовало закреплению многих областей за Россией».

С этим согласиться можно, отметив, однако, что это положение верно в отношении направления на север и восток, где русский народ встречал почти пустое, ненаселенное пространство, либо совершенно примитивные племена, стоявшие на значительно более низкой степени культуры.

Движение же в Центральную Азию, на Кавказ, в Крым, на запад было не народным движением, туда русское правительство гнало людей на убой для осуществления своих империалистических идей.

X

Десятый вывод Ковалевского гласит:

«После окончания объединения русских земель при Екатерине Великой, культурное распространение России пошло в XIX веке — через литературу, а в XX веке — через искусство, и, наконец, через Русское Рассеяние, которое сыграло крупную национальную роль в деле распространения русской культуры по всему миру».

Ковалевский совершенно напрасно отделяет по времени русскую литературу и русское искусство — оба они, начиная с XIX века, оказывали влияние на Европу, достаточно вспомнить, что за «Разрушение Помпеи» итальянцы буквально носили на руках Брюллова, а влияние Тургенева на западноевропейскую литературу признается всеми.

Однако уж совершенно непростительно, что Ковалевский ни слова не говорит о русской науке XIX и XX веков: ее достижения лучше были известны за границей, чем у себя дома. И неупоминание ее Ковалевским является чрезвычайно показательным для отношения к ней и вообще к своему русскому со стороны старой эмиграции.

Зато Ковалевский несомненно переоценивает значение русской эмиграции. Ее культурная роль весьма и весьма посредственна. Она не выдвинула за 35 лет ни одного значительного русского ученого, писателя, художника, архитектора, певца и т. д., — все русские блестящие имена за границей уходят корнями в царскую Россию, т. е. живут старыми капиталами, не ими созданными.

Конечно, русская эмиграция сыграла некоторую роль в пропагандировании всего русского (прежде всего «водки и селедки»), но в основном либо жила для самой себя, в тесно замкнутом мирке («шумим, братцы, шумим»), либо приспосабливалась к жизни тех народов, среди которых она жила.

Учтя, что эмиграция насчитывалась сотнями тысяч и была в основном сливками интеллигенции, достижения ее непропорционально малы. Несмотря на знание языков, блестящее образование, большие связи с заграницей — политические, финансовые, научные, личные, родственные и т. д., — эмиграция за 35 лет ничем себя серьезным не проявила. Она была хаосом политических групп и единого лица не имела, объединяла эти группы не столько любовь к родине, сколько сожаление об уплывших временах с блинами, икрой и черным хлебушком.

Члены русской эмиграции, как правило, заняли положение в иностранном обществе «на дне». Это не уменьшает, конечно, заслуг отдельных лиц, но в целом и судьба, и роль эмиграции оказалась незавидной — русская интелигенция царского времени экзамена жизни не выдержала. Хвалиться нечем.

Таковы десять выводов профессора Ковалевского и наша их оценка. Книга «Исторический путь России» местами неплоха, оригинальна и ценна, но непонимание основных движущих факторов русской истории приводит к ложно-толкованиям и вся красивость, льстящая национальному чувству, оказывается только отливающим всеми цветами радуги мыльным пузырем. Профессор Ковалевский исторического пути России не понял и ведет за собой по ложному пути и своих последователей. Впрочем, «горбатого исправит могила».

9. Еще о том же норманисте

П. Е. Ковалевский. Исторический путь России (синтез русской истории по новейшим данным науки). 1—130. Париж, 1949.

Автор умудрился изложить всю древнейшую историю Руси до XII века включительно на 15 небольших страничках (стр. 7—21). Конечно, на таком пространстве ничего подробного дать нельзя. Однако и на таком ничтожном пространстве автор успел изложить целый ряд совершенно неприемлемых гипотез и преподнести их читателю как последнее слово науки.