Реакция Путина. Что такое хорошо и что такое плохо - Олег Кашин

Когда все начиналось, было даже понятно, зачем. Космические штрафы за митинги — чтобы люди перестали ходить на митинги. Криминализация клеветы — чтобы запугать потенциальных критиков власти. Атака на НКО — чтобы на следующих выборах условный «Голос» не мог работать, как в 2011 году. Но чем больше было законов, тем более размытым становился стратегический замысел. Возрастная маркировка газет и сайтов, штрафы за мат в СМИ, черные списки сайтов — это же все явно избыточные меры, но их зачем-то принимали и, видимо, будут принимать. При этом антисиротский закон с усилением политического контроля не связан никак, это просто антисиротский закон, какая от него практическая польза Кремлю? Вообще никакой. А от закона о борьбе с «пропагандой гомосексуализма»? Тем более. Чем больше таких законов, тем сложнее объяснить их с точки зрения закручивания гаек. Кажется, логики нет, и даже приятно, наблюдая за странными действиями власти, думать, что логики нет, и еще полгода, еще, может быть, годик, и власть рухнет под тяжестью собственного безумия. Но если это все-таки не так? Если предположить, что за законодательным безумием последнего года кроется холодный политический расчет, каким он может быть?

Вообще-то каким угодно, но я предлагаю посмотреть на серию реакционных политических реформ как на сознательное выстраивание новой линии обороны вокруг Кремля. Мы помним, что, когда в декабре 2011 года Кремлю потребовалось сымитировать политическую либерализацию, было объявлено о возвращении губернаторских выборов, выборов Госдумы по одномандатным округам, упрощении регистрации партий и еще нескольких мерах того же порядка. Людям, митинговавшим тогда за честные выборы, эти меры казались незначительными, но для Кремля, очевидно, это были очень серьезные уступки — настолько серьезные, что весь следующий год Кремль посвятил сворачиванию этих инициатив. Но давайте запомним: год назад на кону — по крайней мере формально — были выборы губернаторов и прочие того же порядка вещи.

Если завтра по какой-то причине Кремль снова окажется перед необходимостью символической либерализации, возможностей для нее окажется несравнимо больше, чем год назад, и список реформ, которые можно объявить хоть сейчас, будет гораздо внушительнее: снизить штрафы за митинги, отменить понятие «иностранного агента», декриминализовать клевету — и далее вплоть до разрешения гражданам США усыновлять сирот из России. Если вдруг завтра случится политический кризис, хотя бы аналогичный тому, что был в декабре 2011 года, Кремлю будет что предложить недовольным, и список реформ будет настолько длинным, что до губернаторских выборов разговор просто не дойдет. Чтобы отменить принятые за последний год законы, потребуется еще один год, а есть ведь еще политические уголовные дела и заключенные, цензура на телевидении, непопулярные министры, полпред Холманских — да много чего есть, если вдуматься. Коллекция одиозных решений за последний год — это не коллекция ошибок, а нормальный запас прочности, который будет израсходован, когда потребуется.

Никто не знает, как и когда в России сменится власть, но при любом новом президенте все будет по-новому. А именно — снизят штрафы за митинги, отменят «иностранных агентов», декриминализуют клевету и далее по списку. Чем больше безумных законов сейчас, тем больше реформ потом. Принимая сегодня странные законы, нынешняя власть создает повестку для будущего президента, кто бы им ни стал.

Любой новый президент, хоть преемник Путина, хоть последовательный и честный депутинизатор, просто будет вынужден начать с реабилитации геев.

В этом смысле самый интересный парадокс связан как раз с самым диким законом — нет, не с антисиротским, который хоть и людоедский, но все-таки, как бы это ни звучало, не нарушает базовых общечеловеческих норм: в законе ведь не написано, что детей нужно убивать или есть, а является ли наказанием жизнь в России — об этом все-таки можно спорить.

Нет, самый дикий закон — это закон о борьбе с пропагандой гомосексуализма, который, если его все-таки примут, легализует вполне фашистскую дискриминацию по отношению к целой категории граждан страны. И, между прочим, если до сих пор права геев почти никого не интересовали (помните, как было при Лужкове? Какой-то Николай Алексеев объявляет гей-парад, в назначенном месте в назначенное время собираются геи, православные, ОМОН и пресса общим количеством не более сотни — ну и все, и до следующего раза), то этот закон превращает права ЛГБТ в самую серьезную политическую претензию к российской власти. И любой новый президент, хоть преемник Путина, хоть последовательный и честный депутинизатор, просто будет вынужден начать с реабилитации геев. А зная особенности российского чувства меры, нетрудно предположить, что одной отменой фашистского закона дело не ограничится, и уже через год после нее Москва превратится в глобальную гей-столицу.

Иногда даже кажется, что это и есть конечная цель людей, которые этот закон придумали.

Ментальная экология

Где-нибудь около бывшего Симбирска, на пустынном сейчас берегу Волги, я устроил бы такую достопримечательность — собрал бы там все, какие только есть в России, от Калининграда до Курил, памятники Ленину и расставил бы их вперемешку, большие и маленькие, красивые и уродливые, в полный рост и бюсты. Это не должно быть как московский «Музеон» или литовский Грутас, это скорее должно быть похоже на терракотовую армию у китайцев. Ни деревьев, ни тропинок, ни скамеек, а просто тысячи Лениных, уходящие за горизонт. Ленины, Ленины, Ленины. Дух захватывает.

Делиться такой идеей с читателем — это что-то вроде публичного патента, чтобы никто потом не сказал, что это он придумал, а не я; кто первый вспомнит про гоголевского Манилова, тот сам дурак. Просто — пускай болтается в мировом разуме такая идея. Пройдет сто лет, какой-нибудь, не родившийся пока, русский чиновник, ответственный в минкульте будущего за памятники, задумается, что делать с Лениными, погуглит — а тут раз, и этот мой текст всплывает. «Уважаемые граждане потомки».

Мне, однако, хочется, чтобы это случилось раньше, чем через сто лет. Ну, хотя бы чтобы я это застал — не обязательно парк с тысячами Лениных, но вообще что-нибудь, чтобы кто-нибудь задумался (чтобы «общество задумалось») о том, куда девать Лениных. Меньше всего хотелось бы срываться в обличительный пафос, это даже не вполне политика, это, ну не знаю, ментальная экология. Купил ты квартиру, а в ней на стене висит портрет чужого человека, и неизвестно, что это был за человек, хороший или плохой, и от чего умер. Висит на стене, смотрит на тебя, ты ходишь мимо, раздражает, а снять со стены почему-то руки не доходят, и так и живешь со смутным ощущением, что что-то не в порядке. Дело уже даже давно не в том, что это именно Ленин, который хотел всех расстрелять и который устроил концлагерь на Соловках; Соловки давно уже просто картинка на пятисотрублевой купюре, а поколение, не понимающее шуток про барышню и Смольный, давно выросло и нарожало детей. Ленин именно что чужой, посторонний, какой-то смутный привет черт знает откуда, и при этом почему-то в какую деревню ни приедешь — обязательно его встретишь. Что он здесь делает? Уберите его, в конце концов.

Только не надо говорить, что это дорого. Если не родители, то хотя бы знаменитая реклама «Мастеркард» должна была бы уже, наверное, воспитать миллионы людей в том духе, что деньгами измеряется не все. Несравнимо более бедная, чем Россия, Украина в свое время, частью избавившись от Ленина, частью его только потеснив, расставила во всех своих райцентрах памятники Тарасу Шевченко. В бывших венгерских или румынских городах, где «брехни Тараса» не знали даже его современники, памятники Шевченко смотрятся, может быть, нелепо, но стоят же, и все понимают, что вот тут живет молодая нация, которая пытается полюбить основателя своей литературы, достойное дело. А кто живет в России? Никто не живет.

Были бы только памятники Ленину, это бы не так удручало. Есть же еще советская топонимика, которую за некоторыми исключениями как будто по приказу всю зачем-то законсервировали. В каждом городе есть улица Кирова, в каждом городе есть улица Куйбышева, есть Свердлов, Калинин, Дзержинский — даже если забыть о стандартной антикоммунистической аргументации, вот просто: кто это вообще такие? Кто такой Сергей Киров, именем которого названо пол-России (не только улицы и площади, но всякие колхозы, заводы и даже город, в котором судят Навального) для русской истории и русской культуры? Нет никакого Кирова. Одна строчка в большой энциклопедии, и еще одна про последовавшую за его убийством волну террора. Или Куйбышев, вот он вообще кто по современным меркам? Министр экономического развития? Вот сейчас у нас таким министром работает Улюкаев. Можно представить, чтобы в каждом городе была улица Улюкаева?