Циклоп в корсете - Дарья Калинина

– Оно у вас? Вы его читали?

– Что вы! – обиделась Ирина Юрьевна. – Никогда в жизни! Мила забирала письма и хранила их у себя. У нее даже тайник был для них специальный. В большой комнате в стене. Там и держала, чтобы Степа не нашел. Мне их трогать тоже не разрешалось, Мила следила и не оставляла меня одну у них в квартире.

– Но неужели она ничего вам не рассказывала о содержании писем Владимира?

– Почему, даже читала что-то из них вслух, – сказала Ирина Юрьевна.

– И?…

– И ничего особенного. Много ласковых слов, клятвы в вечной любви, описание того, где он сейчас работает и как ему тяжело приходится из-за недостаточного знания языка. Но эта проблема быстро решилась. По-моему, Владимир ошибся в выборе профессии. Ему бы в качестве переводчика цены не было. Он очень легко усваивал чужой язык. В детстве он прожил два года в Литве с родителями, год в Эстонии и три года на Кубе. Так он свободно владел языками этих стран.

– Значит, от мужа ваша дочь скрывала, что у нее был любовник до замужества? – уточнил майор.

– Да, думаю, что она не хотела расстраивать Степу, сравнивая их. Честно говоря, сравнение явно было не в пользу Степы. Кроме внешности, муженек не обладал ни одним ценным качеством, но зато любил сидеть дома, Владимир же был из другого теста. Нет, я не могу жалеть, что Мила не осталась с ним, вряд ли она была бы счастлива с Владимиром. Разве можно быть счастливой, сидя на вершине вулкана?

– Были у нее другие знакомые? – с невинным видом спросил майор.

– Вы из моей дочери проститутку не делайте! – возмутилась женщина. – К чему эти вопросы?

– Нам нужно знать об убитой как можно больше, – спокойно пояснил майор. – Скажите, а вы не догадываетесь, где Мила могла брать свои наркотики? Кто ей продавал их?

– Нет, – покачала головой Ирина Юрьевна. – Точно не знаю, дочь скрывала от меня свое пристрастие. Конечно, я догадывалась, но подробностей не знала.

– А подруги? Были у Милы близкие подруги?

– Одна была, – нехотя ответила женщина. – Наташа.

– Ира, не смеши людей, – оборвал ее брат. – Какая это подруга, чуть мужа у Милки не увела.

Майора уже начал порядком раздражать этот самонадеянный господин, который постоянно лез не в свое дело и мешал задушевной беседе с ближайшей родственницей убитой.

– Но тем не менее именно она могла знать, если бы у Милы или Степы появились проблемы, – возразила ему Ирина Юрьевна. – Я вам дам телефон Наташи. Они с Милой учились в одной школе, дружили. После школы пути их немного разошлись, но отношения они все равно поддерживали. А после того как Мила встретила Степу, Наташа и вовсе к ним зачастила. Я сначала удивлялась, с чего это такой всплеск дружбы, а потом поняла, что Наташа охотится за Степой. Но у Наташи с жильем были всегда проблемы. Она жила в крохотной двухкомнатной квартирке с отцом, матерью, бабкой и парализованным дедом. А еще собака, две кошки и несколько кроликов, которых разводила Наташина мама прямо на кухне под газовой плитой. Разумеется, Наташа не могла конкурировать с Милой, которая жила одна в двух комнатах. Не понимаю, на что рассчитывала Наташа, когда строила глазки Степе. Разве что всерьез полагала, будто он так же бескорыстен, как и красив.

– И чем дело кончилось?

– Конечно, Степа женился на Миле, а Наташа сделала вид, что он ей вовсе и не был нужен, и старалась общаться с Милой как прежде. Мила вела себя точно так же, словно Наташа и не пыталась отбить у нее жениха. Но мне кажется, что зло Наташа на Милу все равно затаила, она была не из тех, кто смиряется с поражением, – сказала Ирина Юрьевна. Рассказ о дочери, похоже, заставил ее забыть об ужасной реальности.

От матери Милы майор вышел с телефонами двух близких Миле людей в кармане – они могут пролить свет на то, что же случилось с их злополучной подругой. Майор очень бы удивился, узнав, что сразу же после его ухода Ирина Юрьевна с совершенно сухими глазами выпроводила брата, поймала такси и отправилась не куда-нибудь, а прямо на улицу Восстания, к офису Аполлона Митрофановича.

Уже второй час Мариша уговаривала меня, что нет ничего страшного, если я не стану дожидаться приглашения Филиппа, а сама постучусь к нему.

– Он бы все равно тебя пригласил, – втолковывала она мне. – Вы так чудно спелись. Он смотрел на тебя, словно ты богиня или другое существо неземной красоты.

– Ладно, – наконец согласилась я. – Пойду. Все равно ведь от тебя не отвяжешься.

– Только оденься пособлазнительней, – засуетилась Мариша. – И помни, он должен обязательно размякнуть, чтобы начать выбалтывать тебе свою прошлую жизнь. Мужикам для этого нужен сущий пустяк – бутылка и немного женского внимания. Я тут тебе приготовила бутылку с вином, возьмешь ее с собой. Ну а вдруг он не захочет много пить, так на этот случай я добавила в вино чуточку водки. А ты, пожалуйста, не пей с ним.

– Он насторожится, если я откажусь, – сказала я.

– Выпей самую капельку, – согласилась Мариша. – И помни, побольше сочувствия, мужики на это страшно падки.

Я послушно натянула на себя максимально открытый сарафан, накрасила рот, глаза и стала похожа на законченную шлюху. Потом, взяв со вздохом из рук Мариши бутылку с вином, я направилась к своему Филиппу. После тихого, осторожного (как и подобает девушке, которая хочет, чтобы ее визит остался для окружающих тайной) стука дверь никто не открыл. Я постучала решительней. Снова безрезультатно. Наконец я в сердцах пнула дверь ногой, обутой в тяжелое сабо, в комнате послышался шорох, и дверь открылась. На пороге стоял Филипп.

– О! – обрадовался он мне. – Это ты. Я спал.

Он мог бы мне это и не говорить, так как стоял передо мной изрядно опухший и в одних трусах. Теперь я могла хорошенько его рассмотреть и пришла к выводу, что ему здорово за сорок, а скорее под пятьдесят.

– Чем обязан? – спросил Филипп, откровенно зевая, но тут он углядел бутылку у меня в руках, и весь сон с него словно ветром сдуло.

– Вино! – возликовал он. – У меня где-то были бокалы.

Достав два стакана для сока, он проворно наполнил их драгоценной влагой.

– За нас! – провозгласил он, осушая свой стакан одним махом.

Напрасно Мариша беспокоилась о том, как мне заставить его напиться. Филипп обошелся без моих уговоров. Наполнив свой стакан по второму разу, он выпил еще и подобрел.

– Как хорошо, я очень люблю вино. У наших хозяев, этих христиан, все отлично, но вот насчет вина и сигарет они явно просчитались, – вздохнул он. – И еще одно у них плохо…

После этого он достал пачку табаку.

– …курить приходится тайком, – договорил он, отламывая от плитки кусок и засовывая его в рот, – никакого удовольствия в этом случае от курения я не испытываю. Вот и жую. Не хочешь попробовать?

Вспомнив, что Мариша говорила, будто бы Филипп смотрел на меня, как на богиню, я отказалась. Мне как-то слабо представлялась богиня, усердно жующая табачную жвачку и смачно сплевывающая в тарелочку.

И тут Филипп запел. Голос у него был ничего себе, не очень сильный, но для камерного варианта вполне. А вот песню я не узнавала, точно так же как и язык, на котором она исполнялась. Но судя по взглядам, которыми меня одаривал Филипп, это была какая-то любовная песня. Мне стало душно, воздуха катастрофически не хватало, голова кружилась. То ли дело было в вине, щедро разбавленном Маришей водкой, то ли на меня так действовал голос Филиппа и его взгляды.

А потом он начал меня целовать. Это было ужасно, я уже не помнила, что я тут по делу. Но, к счастью, он сам от меня отстранился и заговорил. Он сказал, что я похожа как две капли воды на его первую девушку, что как только он увидел меня, так небо и земля разверзлись у него под ногами, а в сердце вошла любовь. Еще что пою я словно соловей и мне просто необходимо выступать, чтобы радовать людей своим неземным голосом. И он даже уверен, ему удастся выхлопотать для меня выгодный контракт на озвучивание одного из его фильмов.

Словом, вешал лапшу на уши, ни капли не стесняясь. Если бы он ограничился поцелуями, то я бы пропала. Но он заговорил и этим все испортил. Есть женщины, любящие ушами, так им чего ни наплети, они все слопают и добавки попросят. Я себя к таким не отношу, фальшь в словах я чувствую моментально, и весь любовный угар мигом куда-то испарился. Я вдруг вспомнила, что нахожусь тут в интересах следствия, а вовсе не для личных утех.

– Как ужасно умереть вдали от родины, – сказала я, как только мне удалось вставить словечко в сплошной поток комплиментов, которыми меня заваливал Филипп.

Может быть, моя фраза была несколько некстати, но я готовила ее заранее, когда она еще была к месту. Я же не виновата, что лишь сейчас мне удалось ее произнести.

– А я знала убитую, – пояснила я поперхнувшемуся Филиппу.

– Да? – ничуть не удивился он. – И что?

– А ты ее раньше никогда не видел?

– Никогда, – с жаром заверил меня Филипп. – Милая, с того момента, как я увидел тебя, все остальные женщины для меня перестали существовать. Ты выйдешь за меня замуж?