"Фантастика 2023-154". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Барон Алексей Владимирович

Этот же поток как игрушку подбрасывал сорокатонный аппарат до тех пор, пока софус не придал ему вращательного движения, буквально ввинтив его в расплав. На экранах начали проступать неровные контуры вулканического канала. Изображение дрожало, смазывалось тепловой конвекцией.

– Работать можно, – поспешно сказал Круклис. – Алло, Гравитон, картинку видите?

– Да, – отозвался далекий Сумитомо. – Напоминаю, второго батискафа нет. Берегите рули в первую очередь.

– Легко сказать!

Батискаф швыряло в перпендикулярных плоскостях и дважды припечатало к скалам. Некоторое время он даже плавал вверх килем.

– Кто-нибудь жалеет о том, что не находится там, внутри? – осведомился Абдид.

Круклис решил задремать, но попросил, чтобы его разбудили, «когда уляжется злая ирония».

После долгих рысканий по курсу и глубине батискаф наконец справился с восходящим течением. Он начал погружаться в Феликситур.

– Оксана, налить чего-нибудь горяченького?

– Спасибо, мне уже не холодно.

– Глубина девятьсот метров. Братцы, а посудину-то качает!

– Эка невидаль.

– Зепп, ты не понял. Качает ритмично.

– Э! Тогда давайте обсуждать.

Круклису срочно устроили побудку.

– Эй, – сказал он. – Зачем переполох? Разогретая сера стала более вязкой, вот и отсеялись случайные колебания.

Но когда проснулся лучше, изменил свое мнение.

– Хотя давление… Нет, не понял. Какова причина качки?

– Такое может быть, если чья-то туша бьется в узком канале, – пошутил Зепп.

– Надо посчитать.

Завязалась дискуссия, не менее тягучая, чем сам серный расплав. Меня в ней интересовала лишь одна участница. Мало вникая в то, что она говорила, я слушал, КАК она говорила, ловил интонации. И в конце концов поймал пару недоуменных взглядов. Пора было прекращать пялиться. В такой ситуации лучше всего тихо удалиться.

Я решил погулять снаружи, пропустить что-то интересное не боялся. Если специалисты заспорили, ничего интересного не будет. Закон такой. Устанут, охрипнут, разобидятся, но останутся каждый при своем мнении. Истина рождается не в спорах, а в эксперименте, как мне кажется.

Я выбрался из шлюза и стал думать, куда идти.С грузовой площадки открывался интересный вид.

Над близким горизонтом сиял Виктим. Правее сквозь желтую дымку серных паров светила очень яркая звезда. Это был приближающийся малым ходом Гравитон. Как раз под ним взметывался и опадал в кратер, впоследствии названный Оканкиным, султан серных выбросов. На вершине вулкана торчали балки разрушенного крана, а по склону тянулась красная нить кабель-троса.

Окрестности горы покрывали остывшие наплывы. За ними начиналась холмистая местность с беспорядочно разбросанными кратерами. Все это было окольцовано горами – стенами огромного цирка, образовавшегося в результате столкновения Феликситура с большим астероидом.

Как показали исследования, это случилось более шести с половиной миллиардов лет назад. Огромная глыба рухнула на планету в то время, когда еще Солнце не зажглось. До появления нашего родного светила оставалось полтора миллиарда лет, а старина Феликситур уже существовал. Он был старше не только Солнца, но и Виктима, вокруг которого вращался «всего» каких-то девятьсот миллионов геолет. Факт столь внушительной древности Феликситура будил воображение и обострял восприятие.

Окрестности заливал непривычный, шафранного оттенка свет, оставляющий резкие тени за каждым камнем. Так и хотелось назвать его потусторонним. До сих пор могу без усилий вызвать в памяти эту панораму, вплоть до мелких деталей. Например, двадцатитонную мортиру, установленную на грузовой платформе, украшала надпись: «ВРУЧНУЮ НЕ КАНТОВАТЬ», оставленная неким безымянным шутником. А на плече проходившего внизу арбайтера имелась зигзагообразная царапина.

Спустившись по лесенке, я ступил на серный снег. Прыгающей походкой, изобретенной астронавтом Нейлом Армстронгом, первым из землян прогулявшимся по Луне, я обогнул паром и направился к одному из соседних кратеров. В шлеме пискнул звуковой индикатор. Это означало, что дежурный радар взял под контроль мои перемещения.

– Серж, – предупредил Абдид. – Там еще не ступала нога человека.

– Сейчас исправим, – бодро ответил я, оглядываясь.

Под днищем парома возились арбайтеры, заваривали пробоину. Выше них, на грузовой площадке, вращался барабан с кабелем. Еще выше пролетал катер с большущим колпаком над пилотской кабиной. Эфир гудел от голосов. Стоило позвать, и на помощь бросились бы десятки людей.

Но это почему-то не приносило спокойствия. Напротив, ощущались тревога, предчувствие близкого сбоя в нормальном ходе событий. Или маловероятного вывиха, как потом выразилась Мод. Я хорошо его помню.

Сильное это предчувствие, пугающее. Хотелось вернуться, затеряться среди других людей, спрятаться за их спины, чтобы неведомый выбор неведомой силы пал на кого-то другого.

Но так нельзя. Недостойно человека разумного шарахаться от теней. Если уж оказался на пути тайны, нужно уметь принять вызов. Далеко не каждому такое выпадает. А жизнь все равно закончится. Рано или поздно. Досадно провести ее, ни разу не заглянув в глаза неведомого, не испытав трудно передаваемого трепета.

У людей, прошедших такое, в глазах остается выражение, которому я всегда завидовал. Ему не научишься, его не отрепетируешь ни в какой академии актерского искусства. Это знак зрелости, печать времени, отблеск глубинного знания. Награда и крест судьбы. Тот самый отблеск из глаз Мишеля Нострадамуса, Екатерины Дашковой, Эйнштейна, Абукиры Нохайи, построившей для человечества первый фотонный двигатель. И великой Марионеллы-Жозефины Старопокровской, открывшей «гены смерти». Ради одного того, чтобы только приблизиться к такой компании, стоило рискнуть.

Я внимательно глядел под ноги – часто попадались припорошенные серным снегом камни, трещины, обломки серного льда. Растянуться на глазах у всех, что ни говори, – плохой способ оставлять след на далекой планете.

Поглощенный дорогой, я не сразу заметил, что достиг цели. Склон вырос передо мной неожиданно, вдруг. Он оказался невысоким, хотя крутым и скалистым.

Я поднял голову. Прямые лучи Виктима в то место не попадали, поскольку я подошел с теневой стороны. Но вполне хватало света, отраженного долиной, местом посадки нашего парома.

Я увидел грань кратера, перечеркнутую старыми потеками серы. Вершина была неровной, напоминала трехзубую корону, надетую чуть набекрень, с королевской небрежностью. Это придавало горе своеобразный, запоминающийся вид. Больше ничего особенного поначалу я не заметил. Но, поднявшись выше, остановился.

На среднем, самом малом зубце различался темный нарост. Он имел слишком уж плавные очертания по сравнению с доминирующими на Феликситуре ломаными линиями. Когда я рассмотрел его через телеобъектив, то понял, что назвать это пятно просто темным вряд ли возможно. Оно имело поверхность такой густоты, что выделялось даже на фоне чернущего неба.

Оседлав скалу, явление, казалось, наблюдало за тем, что творилось в долине. У меня возникло впечатление, что при этом оно то ли колышется, то ли как-то переливается. Оптикой скафандра я определил его поперечник. Оказалось что-то около семнадцати метров. Это измерение было последним, что я успел сделать, прежде чем попал «под макулу». Последним проявлением активности. После этого у меня все поотнималось.

О макулах тогда ничего не знали. Да и сейчас, по прошествии без малого пятидесяти двух геолет, знают немногим больше. Сам термин придумали ребята из экипажа «Звездного Вихря» уже на Кампанелле. Сейчас в Энциклопедии Человечества макула определяется как «локальный концентрат генерального поля с потенцией переноса биомассы».

Восхитительно, не правда ли? Знать бы, что такое генеральное поле, тогда макула – всего лишь частный случай…