Дырка для ордена; Билет на ладью Харона; Бремя живых - Василий Звягинцев

— Ладно, налейте по рюмочке вашей «Выборовой», и поговорим конкретнее. Короче, меня сейчас интересует только одно — насколько по порядку величины соответствуют произведенные вами траты достигнутому результату. Вот об этом и доложите.

— …Хорошо, — кивнул головой Фарид, выслушав почти получасовый доклад. Из него следовало, что Станислав в свое время Ибрагима Катранджи не обманул, двадцать тысяч готовых к началу восстания бойцов Армии Крайовой у него было, и оружия приобретено достаточно, и связи с инсургентами в прилегающих государствах тоже налажены. А главное, после того как удастся начать очередное национальное восстание, к кадровым частям стихийно присоединится чуть ли не подавляющая часть населения.

С этим Фарид спорить не стал, хотя и испытал сильное сомнение.

Во все времена подавляющая часть населения предпочитала сидеть дома и ждать, куда оно все повернется, в случае же удачного развития событий (то есть утере контроля со стороны центральных властей) народ предпочитал заняться столь увлекательным делом, как грабежи. Всего, что плохо лежит. В особенности же — того, что лежит хорошо. И до тех пор, пока старая ли, новая ли власть ощутит себя достаточно сильной, чтобы эти грабежи пресечь.

— Значит, как? Я могу считать, что по первому сигналу ваши люди начнут восстание? Разоружат российские гарнизоны, захватят правительственные учреждения, откуда–то вдруг появится сейм, который примет на себя полноту власти и обратится к мировому сообществу с просьбой о признании независимости Великопольши?

Кстати, а к кому вы собираетесь обратиться? К Германии, которая весьма озабочена недопущением проявлений польского сепаратизма в своей Силезии? К Австрии, из которой выкроили Галицию и Закарпатскую Украину ради создания не слишком успешно процветающего Малопольского государства? К кому еще? Уж не к самому ли Кракову? У них там как раз других забот нет, чтобы вас поддерживать, будто все пограничные проблемы с Венгрией и Чехословакией рассосались.

Станислав посерел лицом.

— Мне кажется, вы слишком уж пренебрежительно относитесь к нашему делу! И слишком плохо знаете поляков. Несмотря на триста лет иноземной оккупации, мы ощущаем себя единым народом. И чаяния у нас единые. Если восстанет Варшава, к ней немедленно присоединятся и ныне германские земли, и Малопольша[197]. Кстати, как она ни слаба сейчас, это вполне состоявшееся государство, обладающее всей необходимой легитимностью. Сразу же, как только русские будут выбиты из Варшавы, последует государственный акт о воссоединении. И цивилизованная Европа его признает. И вот тогда посмотрим! И вообще, мне не нравится ваш тон! Не похоже, что вы на нашей стороне!

— Ха–ха–ха! — Фарид произнес это раздельно. И слегка ударил в ладоши. Два раза. Ему нравилось то, что происходит. — Почтеннейший! Вы поддаетесь эмоциям, и значит, вы уже не правы. Я приехал вас инспектировать. Эрго, я ваш начальник. Если угодно, чтобы еще больше вывести вас из себя, я скажу — мне абсолютно наплевать на ваши национальные чувства и ваши идеи. Поскольку у меня есть свои, о которых меня тоже никто не спрашивает. Мы с вами работаем за деньги. За хорошие деньги. Если вдруг в отдельных аспектах намерения «работодателя» совпадут с нашими — уже хорошо. Если нет — увы! Попробуйте решать свои проблемы, исходя из личных возможностей.

А спросил я вас о том, о чем спросил, с единственной целью — насколько реально вы себе представляете обстановку. Вот об этом и извольте говорить.

Мятеж вы начнете. Допустим, людей и оружия у вас хватит, чтобы выбить русских из Варшавы и даже из Восточной Польши, которую они нагло именуют Привислянским краем. Дальше!

Вы совершенно уверены, что Краковское правительство сегодня так уж озабочено утопической идеей «Великопольши от моря и до моря», что согласится поставить на кон свое достаточно комфортное положение? Мало того, что далеко не факт, будто мировое сообщество так уж легко согласится на конфликт с Россией ради вас и ваших, пока еще ничем не подкрепленных, амбиций. Так вдобавок пан Демиховский и его кабинет отлично должен представлять, что после «воссоединения» он уже не будет президентом независимого государства, а в лучшем случае — главой не самой значительной провинции. По–моему, ему в Высоком Замке[198] сейчас вполне комфортно, и чтобы посадить вас в Бельведер[199], он палец о палец не ударит!

Станислав с огромным трудом взял себя в руки. Все же действительно, инспектор есть инспектор, и если он сочтет, что резидент не оправдывает доверия и вложенных средств, не только отстранить имеет право, но и решить вопрос о его физическом существовании. Значит, нужно выкручиваться. И как можно убедительнее.

Он постарался располагающе улыбнуться. Разлил по рюмкам лучшую из польских водок, какую можно купить в Варшаве за деньги.

— Конечно, по большому, как говорится, счету вы правы… Федор Михайлович. Со стороны все должно выглядеть именно так, как вы говорите. Только вы упускаете некоторые детали, которые вам просто не совсем знакомы. Я уж не буду говорить про особенности польского характера, так называемом «шляхетском гоноре», который не позволяет нам смириться с нынешним положением дел. И никогда не позволял. В 1812 году мы пошли, вопреки всей Европе, тогдашней Антанте, за Наполеоном, и корпус Понятовского дошел до Москвы. Именно потому пошли, что была надежда вернуть себе независимость. И восстание Костюшко. И еще много столь же, с нормальной точки зрения, безрассудных акций.

Да, польские легионеры воевали в Мировой войне тоже на стороне Германии и опять проиграли. Но что из этого! Это лишь обостряло наши национальные чувства, обогащало опытом. И сейчас мы подготовлены гораздо лучше.

Что Краковское правительство? Если оно нас не поддержит — оно уйдет. Найдется достаточно патриотов, которые не станут взвешивать, что важнее — собственное благополучие или судьба нации. Из надежных источников в Германии мы знаем, что в обмен на наш отказ от претензий на Силезию и Поморье (временный, разумеется, временный) Рейхстаг и правительство воздержатся от недружественных акций, а возможно — сразу же признают новое польское государство.

Кроме того, — а это должно быть вам известно даже в больших подробностях, чем мне, — в ближайшее время должны произойти некие события, на фоне которых России будет не до того, чтобы затевать полномасштабную войну в центре Европы, хотя бы и с «сепаратистами» вроде нас. Как вы считаете?

Фарид никак не считал.

Его это не касалось. Хотят они кровопролитной войны на своей территории — пожалуйста. Есть у русских поговорка: «Дураков и в алтаре бьют». Ему нужно было выполнить задачу, поставленную перед ним в Москве, которая удивительным образом совпадала с той, что обрисовал в свое время Катранджи. Он даже решил не гадать больше, для чего вдруг беспорядки в Польше потребовались Чекменеву.

Гораздо важнее было сделать все, что от него ждут, получить свои деньги и скрыться раньше, чем возникнет реальная опасность для собственной жизни. От кого бы она ни исходила. Лучше всего — вообще на другой континент. В Австралию. Еще лучше — в Новую Зеландию. Там его хрен найдут, что враги, что друзья. Особенно если он выправит себе документы коренного маорийца и построит виллу в неприступных горах, охраняемую отрядами верных людоедов.

— Если вы утверждаете, что все обстоит именно так, мне остается вас только поздравить, — сказал он со всей возможной любезностью. — Теперь — конкретно. Я сейчас не требую от вас подробного плана, имен, деталей операции, точных сроков. Об этом будем говорить позже и в другом месте. Изобразите мне схему операции. В самых общих чертах, но убедительную. Поняли, что я имею в виду? И — финансовое обоснование предстоящих трат, если, конечно, деньги вам еще требуются. А то ведь, уверовав в слова о польской самоотверженности и готовности на любые жертвы ради Отчизны, я могу подумать, что многочисленные деловые люди с солидными состояниями, как–то: Вишневецкие, Короткевичи, Шнеерзоны, прочие Гомулки с Сикорскими и Берутами — уже принесли на алтарь освобождения Польши столько рублей, фунтов, марок и злотых, что впору мне у вас подзанять на бедность. Неужели не так?

— Конечно. Сейчас я вам все доложу. А вот насчет пожертвований не надо, а? Зачем вы опять так бестактно шутите? Вам хорошо, у вас есть господин Катранджи–бей. У нас, увы, названные поименно плутократы отнюдь не озабочены национальной идеей. Им — «Ubi bene, ibi patria»[200].

— Мудрые, наверное, люди, — тихо, но разборчиво пробурчал себе под нос Фарид.

Глава 15

Валерий Уваров прогуливался по Старому Мясту, самому сердцу этого, пожалуй, самого необыкновенного и романтического губернского города России. Были, конечно, в ней и другие города, обладающие собственным шармом и экзотикой, прославленные в истории, литературе и анекдотах, стоящие на морском берегу или среди снеговых гор, нависающих прямо над центральными проспектами. Но Варшава — это Варшава, собственный Париж, если угодно, гармонично дополняющий все прочие прелести Державы.