Антология советского детектива-41. Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Авдеенко Александр Остапович

Но об этом не спросишь. Гостям, кто бы они ни были, таких вопросов не задают. И Кублашвили осмотрел иностранца с головы, разделенной безукоризненным пробором на две части, до блестящих лакированных туфель. Гм! Странно: мужчина одет так, словно бы сошел со страниц журнала мод, а в руке… батон. Ничего удивительного нет, если ребенок держит бублик или пирожок, но чтобы такой элегантный господин… В чем же дело?

И подобно тому, как, повернув выключатель, мы видим, что скрывается в густой плотной темноте, так и Кублашвили все стало ясно.

«Сейчас я тебя проучу, сейчас я тебе, как говорится, подкачу бревно под ноги!» — подумал с веселой злостью и шепнул таможеннику:

— Возьми-ка у него батон!

Сначала на лице туриста промелькнула натянутая улыбка пойманного с поличным жулика. Но уже через мгновение сузились темные зрачки, и он, вызывающе расставив ноги, надменно процедил: «Я не позволяйт брать булька чужой рука».

— Послушайте, господин…

Эти два слова прозвучали так повелительно, что турист с тихим бешенством положил на стол румяную булку.

Кублашвили склонился над батоном, втянул в себя воздух и довольно улыбнулся. Все так, как он предполагал. Но надо отдать должное туристу — сделано ловко, с чисто немецкой аккуратностью. Хоть все глаза прогляди — ничего не увидишь. Только запах выдает. Слабый запах меда, которым замазана линия разреза.

Так и подмывало громко закричать, как кричал бродячий фокусник, давным-давно дававший представление в их селе: «Смотрите — редчайший фокус-мокус! Ловкость рук и никакого мошенства!»

Кублашвили подавил в себе это мальчишеское желание и молча взял батон. Легкое усилие, и батон распался на две половинки. Из середины выпали свернутые в трубку деньги.

— Один… Два… Три… — считал таможенник. — Десять сторублевых купюр на общую сумму тысяча рублей!

Кублашвили улыбнулся одними глазами и с уничтожающей иронией заметил:

— О, конечно же, господин понятия не имеет, откуда появилась эта удивительная начинка…

Майор Дудко пригладил поредевшие волосы и поднял глаза на Кублашвили.

— Не обессудь, Варлам Михайлович, что вызвал ни свет ни заря. Тут такие события… — майор не закончил фразу, но Кублашвили и без того понял, что не зря подняли его в четвертом часу ночи. — Задержан помощник машиниста поезда загранследования с золотыми монетами. Задержанный не очень хорошо говорит по-русски, однако… — на губах майора промелькнула улыбка, — однако довольно сведущ в наших законах, Знает, что чистосердечное признание учитывается при определении наказания, и кое-что, правда со скрипом, рассказал… В частности, сообщил, что одним из его покупателей был некий Мельничук. Этот Мельничук умело прятал, концы в воду и лишь сравнительно недавно попал в поле зрения. — Майор постучал согнутым пальцем по зеленой папке. — Дальше тянуть нет смысла. Будем брать Мельничука и еще кое-кого…

Укатанная дорога наматывается на колеса «газика». Свет автомобильных фар выхватил сидящего на лавочке коренастого мужчину с метлой в руках.

— Мельничук! — показал глазами майор Дудко. — Сидит, ждет…

— Только не нас, — заметил Кублашвили. Фыркнув мотором, машина остановилась.

— Рано поднялись чистоту наводить, — выскочив из машины, сказал Дудко.

Мельничук отвел в сторону красноватые глазки.

— Бессонница мучает, вот и решил похозяйничать… — и, кивнув на машину, сочувственно спросил — Радиатор закипел или еще что?

— Нет, радиатор в порядке. Мы к вам, гражданин Мельничук…

Мельничук как завороженный держал в толстых негнущихся пальцах постановление об обыске. Потом, беззвучно шевеля губами, прочитал и осторожно, словно хрустальную, положил бумагу на краешек стола.

— Так вот, предлагаю добровольно сдать имеющуюся у вас валюту. — Майор Дудко насупил белесые брови. — До-бро-вольно! — повторил по слогам. — В противном случае, будем вынуждены…

Мельничук обиженно засопел.

— Воля ваша… А только нет у меня никакого золота…

Второй час продолжался обыск. Мельничук со скучающим видом рассматривал свои широкие плоские ноги, словно все происходящее нисколько его не занимало. Но вот он покосился на окно и заерзал на табуретке. Заметив, что Кублашвили наблюдает за ним, тотчас отвернулся и равнодушно уставился в оклеенную дешевыми обоями стену.

Но человеческая воля не всегда подвластна разуму, даже самая железная воля. У Мельничука налилась кровью шея, он страдальчески нахмурил брови. Кублашвили задумался. Что вывело Мельничука из равновесия? Ведь как бы ни был хладнокровен человек, а волнение, тревога обязательно отразятся на его поведении.

Раздумывая над тем, что могло встревожить Мельничука, Кублашвили подошел к окну. Ровно шумел дождь. Жена Мельничука возилась с замком у сарая. Рядом стоял сержант Денисов.

В чем же все-таки дело? Что встревожило Мельничука? Никакого вывода он, Кублашвили, сделать не может. А когда-то Никита Федорович Карацупа наставлял их, своих курсантов: «Пограничник должен работать не только ногами, но и головой».

Думай, Варлам, думай, думай… И вдруг Кублашвили чуть не вскрикнул. Ну как он сразу не догадался?! Неспроста Мельничук так равнодушен к тому, что в доме ведется обыск, и так встрепенулся, заметив пограничника у сарая. Надо доложить майору свои соображения.

Подошел майор. Мельничук даже не поднял головы. Минуту-другую майор молча стоял перед Мельничуком, заложив руки за спину. Потом негромко сказал:

— Слушайте, Мельничук! В доме валюты нет, вы правы, пожалуй. — Небольшая напряженная пауза, и вопрос в упор, как выстрел: — Ну, а в сарае?

Губы у Мельничука непроизвольно вздрогнули. В глазах мелькнуло смятение. Но только на долю секунды. Он тотчас овладел собой, и глаза его приняли обычное тусклое выражение.

— Ищите где угодно, — буркнул и, упершись локтями в колени, запустил пальцы в спутанные темно-рыжие волосы.

Правый угол сарая был забит всевозможным хламом. Пустые консервные банки, ведра без днищ, запыленные бутылки, рассохшийся бочонок, проеденная ржавчиной велосипедная рама, сплющенная соломенная шляпа… Левый угол занимала поленница сосновых дров.

«Плюшкин! Самый настоящий Плюшкин!» — брезгливо подумал Кублашвили.

— Откуда начнем? — снимая ремень, спросил Денисов.

— А по-твоему, откуда? — вопросом на вопрос ответил Кублашвили.

Денисов пожал плечами.

— Перетряхнем хламье, что ли?

— Вряд ли валюта спрятана вот так, чуть ли не на виду. Поставь лопату, посмотрим, что творится под дровами.

— Что ж, пусть так, — согласился Денисов.

Земля под поленницей отличалась от грунта в других местах сарая. Мягкая и податливая, она говорила, что здесь побывала лопата.

Кублашвили и Денисов копали, меняясь через каждые десять-пятнадцать, минут. Вот уже голова рослого Денисова скрылась внизу.

— Фу-у, — запарился Денисов, сердито смахнул со лба крупные бисеринки пота. — Еще немного — и до центра земли докопаемся!

— Дай-ка я тебя сменю, — Кублашвили протянул руку и помог выбраться товарищу. — Отдохни, генацвале!

Не успел Кублашвили несколько раз копнуть, как лопата глухо звякнула. Он присел на корточки и еще раз ковырнул землю. Показалась труба.

Кублашвили стало жарко. Он опустился на колени и пальцами принялся обкапывать землю вокруг трубы. Обкапывал медленно, осторожно, словно то была мина, которая ежесекундно могла взорваться.

Наконец метровая труба очищена от земли. Один конец ее сплющен, на другом — дубовая затычка. Приподнял — увесистая.

— Денисов! — звенящим голосом позвал Кублашвили. — Где ты там, Денисов?

Заслоняя свет, над ямой склонился сержант.

— Есть! Понимаешь, есть! — Кублашвили довольно засмеялся. — Докопались! Беги доложи майору!

…Майор Дудко подровнял пальцем ближайший к нему тусклый столбик золотых десяток.

— Семьсот… Ровно семьсот штук… Что же теперь скажете, Мельничук? Вот вы уверяли, что отроду золотой монеты не видели, а тут такая неожиданность. Правда, вы можете все отрицать. Можете клясться и божиться, что ни сном, ни духом не ведаете про набитую монетами трубу. Можете… Но одна деталь опрокидывает все ваши возражения. — Майор прищурил левый глаз и разгладил рукой обрывок газеты, — Вы выписываете «Гудок»?