Добыча - Дэниел Ергин

Результат забастовок не заставил себя ждать. Иран был вторым после Саудовской Аравии крупнейшим экспортером нефти. Из ежедневно добывавшихся в Иране 5,5 миллиона баррелей нефти около 4,5 миллиона шли на экспорт, остальное потреблялось внутри страны. К началу ноября экспорт не достигал и миллиона баррелей в день, и тридцать танкеров простаивали у погрузочной площадки в ожидании нефти, которой не было как раз в то время, когда на мировых рынках в ожидании зимы возрастал спрос. Нефтяные компании, учитывая общую вялость рынка, расходовали свои резервы. Возникнет ли на мировом рынке нехватка нефти? Более того, стабильность самого Ирана зависела от нефтяных доходов: они были основой всей его экономики. Глава «Иранской национальной нефтяной компании» отправился на юг, на нефтепромыслы «Полей», чтобы установить диалог с забастовавшими рабочими — во всяком случае, так он предполагал. Когда же он туда прибыл, возмущенные рабочие его избили. Он мгновенно решил отказаться от всех переговоров и укатил из страны. Положить конец забастовке, по-видимому, не было никакой возможности.

Пытаясь сдержать растущий хаос, шах пошел на крайнюю меру, создание военного правительства — шаг, которого он всегда стремился избежать. Это был последний шанс. Но во главе он поставил слабого генерала. Вскоре у руководителя иранского военного правительства случился сердечный приступ, и он так и не успел реализовать свою власть. Новое правительство смогло, по крайней мере временно, восстановить некоторый порядок в нефтяной промышленности и снова организовать работу на нефтепромыслах. В штаб-квартиру «Оско» в Ахвазе были введены солдаты, где они довольно неловко сосуществовали с забастовщиками, которые по-прежнему располагались лагерем в коридорах.

По мере того, как события шли к развязке, политика Соединенных Штатов, самого главного союзника Ирана, по-прежнему находилась в состоянии замешательства и разброда. В течение почти всего 1978 года государственные политики администрации Картера занимались другими глобальными и требовавшими неотложного внимания вопросами: подписанием Кэмп-Дэвидских рамочных соглашений между Египтом и Израилем, переговорами по сокращению стратегических вооружений с Советским Союзом, нормализацией отношений с Китаем. Американская политика основывалась на предпосылке, что Иран является надежным союзником и останется главной опорой в регионе. Из уважения к шаху и опасений вызвать его гнев американские политики продолжали дистанцироваться от противников шахского режима, а это означало, что у них отсутствуют каналы информации о положении в рядах растущей оппозиции. В Вашингтон не поступало даже сообщений о содержании обращений аятоллы Хомейни, которые распространялись в Иране на ставших уже знаменитыми магнитофонных кассетах. Кое-кто в Вашингтоне был убежден, что волнения в Иране являются результатом тайного заговора, за которым стоит Советский Союз. И, как и всегда, возникал один и тот же вопрос: что может правительство Соединенных Штатов предпринять при любом варианте развития событий? Лишь очень немногие вашингтонские политики считали, что иранские военные смогут противостоять напору всеобщих забастовок и переходу на сторону бастующих религиозно настроенных солдат. Действительно, в последние несколько месяцев 1978 года в Вашингтоне ожесточилась борьба мнений относительно направления политического курса по отношению к Ирану. Как помочь шаху, как обеспечить сохранность дружественного режима? Как оказать поддержку шаху, чтобы в случае его падения не создать антагонистических отношений с его преемником? Как при необходимости отмежеваться, не повредив положению шаха, если он удержит политическую власть? Нерешительность и колебания в Вашингтоне приводили к противоречивым советам Ирану: шах должен быть жестким, шах должен отречься, надо использовать для подавления забастовок армию, следует соблюдать права, осуществить военный переворот, военные должны оставаться в стороне, должно быть введено регентство. «От Соединенных Штатов не поступило ни одной четкой и последовательной рекомендации, — вспоминал один из ведущих политиков. — Чем бросаться из одной крайности в другую и не принимать никакого последовательного решения, мы достигли бы лучших результатов, если бы сделали выбор, подбросив монетку». Разнобой мнений со стороны Соединенных Штатов безусловно дезориентировал шаха и его правительство, мешал их расчетам и коренным образом ослаблял решительность. К тому же никто в Вашингтоне не знал, насколько болен был шах.

Поспешные попытки выработать какую-то новую американскую позицию осложнял и тот факт, что средства массовой информации в Соединенных Штатах и в других странах проявляли крайнюю враждебность к шаху, что в результате образовывало хорошо знакомую схему — критику с моралистических позиций политики Соединенных Штатов плюс проецирование на нее романтического и нереалистичного представления о Хомейни и его целях. Один известный профессор писал в «Нью-Йорк Тайме» о религиозной терпимости Хомейни, о том, что «его окружение целиком состоит из людей с умеренными и прогрессивными взглядами», а также о том, что Хомейни создаст «так крайне необходимую модель гуманного правления для страны третьего мира». Постоянный представитель США при ООН Эндрю Янг пошел еще дальше: Хомейни, говорил он, в конечном счете будет отнесен в лику «святых». В растерянности президент Картер был вынужден немедленно заявить, «что Соединенные Штаты не осуществляют канонизацию».

Отсутствие последовательности и согласованности мнений было настолько велико, что один государственный деятель, занимавшийся с шестидесятых годов урегулированием всех ближневосточных кризисов, отметил такой «экстраорди нарный» факт, что «первое систематическое совещание» на высшем уровне по Ирану не созывалось до начала ноября — когда было уже слишком поздно. 9 ноября 1978 года американский посол в Тегеране Уильям Салливен направил в Вашингтон доклад под названием «Мысли о немыслимом». Посол выражал сомнение в способности шаха удержаться на троне и предлагал незамедлительно приступить к разработке планов защиты и обеспечения американских интересов в Иране. Но в Вашингтоне, где полным ходом шли бюрократические баталии, не последовало какой-либо значимой реакции, за исключением того, что президент Картер направил госсекретарю, советнику по вопросам национальной безопасности, министру обороны и директору ЦРУ короткие, написанные от руки записки с вопросом, почему его прежде не информировали о ситуации в Иране. А посол Салливен окончательно убедился в том, что при сложившейся ситуации в Иране у Соединенных Штатов нет «какой-либо определенной политической линии».

Декабрь 1978 года был у шиитов месяцем траура, торжественных процессий и самобичевания. Главной датой шиитского религиозного календаря был Ашура — день поминовения мученика имама Хусайна, символизирующий неослабное сопротивление нелегитимным тиранам. Хомейни обещал, что это будет месяц мести и «потоков крови». Он взывал к появлению новых мучеников. «Пусть они убьют пять тысяч, десять тысяч, двадцать тысяч человек, — заявил он. — Мы докажем, что кровь сильнее меча». По всей стране прошли огромные демонстрации, настолько огромные, что повергали в ужас своими масштабами. Казалось, объединились все силы оппозиции. Армия на глазах распадалась. У шаха уже не оставалось никакого выбора. «Диктатор может сохранять власть, убивая свой народ, — монарх не может действовать таким образом», — сказал он в частной беседе. Но что ему оставалось делать? И в дополнение ко всем понесенным им оскорблениям и унижениям добавился еще и телефонный звонок. Шаху сообщили, что из Вашингтона звонит сенатор Эдвард Кеннеди. Несомненно, внутренне приготовившись к разговору с одним из главных американских либералов и защитником прав человека, шах взял трубку, лишь чтобы услышать, как спокойный голос снова и снова, словно заклинание повторял: «Мохаммед, отрекись от трона, Мохаммед, отрекись…»

Специальная группа в «Ойл сервис компани» уже исподволь начала готовить план эвакуации из «Полей» 1200 иностранных нефтяников и членов их семей. Она подбирала карты, отыскивая в пустыне взлетно-посадочные полосы, которые пригодились бы на тот случай, если аэропорты будут закрыты. Но к этой работе не относились слишком серьезно. Затем однажды днем Джордж Линк, человек «Экссон» и главный менеджер в «Оско», возвращался на работу после обеда. Когда водитель вышел из машины, чтобы открыть ворота, из кювета поднялся человек и что-то бросил в машину. Линк инстинктивно распахнул дверцу и выскочил. Через несколько секунд раздался взрыв. После этого к подготовке планов эвакуации стали относиться с полной серьезностью.

Забастовки снова охватили «Поля». Нефтедобыча опять резко упала. Обстановка в «Полях» была чрезвычайно напряженной. Помощником генерального менеджера был в то время Пол Гримм, приглашенный из «Тексако». По своему положению он входил в прямой контакт с рабочими. Огромного роста, прямолинейный в своих требованиях, Гримм предупредил тех иностранных рабочих, которые из страха и смятения присоединились к забастовщикам, что, если они немедленно не приступят к работе, то будут уволены, и что он в свою очередь намерен положить конец забастовкам. В середине декабря, по дороге на работу, в него стреляли из шедшей сзади машины. Пуля попала ему в голову и он погиб. Теперь началась поспешная эвакуация членов семей.