"Спецназ древней Руси". Компиляция. Книги 1-10" (СИ) - Корчевский Юрий Григорьевич

Когда дело дошло до зверобойного взвара с мёдом, оба новогородца откинулись к стене, полуразвалясь на лавках:

— Благодарствую, — сказал, наконец, Гюрята, допив вторую кружку. — Не хуже, чем на княжьих пирах.

Отеня насмешливо хмыкнул:

— Пиры эти… он всё на древлего Владимира равняется, на Красное Солнышко. Мнит, что потомки его так кликать станут, спутают…

— Князь Владимир Святославич правит Русью, как первый средь равных, — сказал Гюрята, выискивая на столе среди сбережённых с осени в княжьих погребах яблок покрупнее и посочнее.

— Угу, — кивнул Отеня, пряча насмешливые искры в глазах. — Мнишь ли ты, что Ярополк был бы хуже?

Гюрята смешался, не нашёлся в первый миг, что ответить.

— И Святослав тож был первым средь равных.

— Святослав был великий вой, — пожал плечами Гюрята. — Но он о Руси не заботился, только воевал…

— О как, — крякнул Отеня. — Он что, для своего удовольствия воевал?

— Да нет, — вновь смешался Гюрята. — Не то я хотел сказать…

— А сказал.

— Но… сколь раз печенеги осаждали Киев, когда он где-то с войском бродил?

— Всего один раз, — возразил Отеня. — За что и поплатились потом. Разве нет? И больше ни единого набега на Русь не было. А хан Илдей и вовсе к Ярополку служить пришёл.

— Но Святослав открыл дорогу на Русь печенегам!

— Как это? — поднял брови тиун. — Опять эти байки про то, что Козария их сдерживала? Брехня собачья. Попробуй, сдержи ветер. Да и не Козария была промеж Руси и печенегов, а напротив — печенеги промеж Русью и Козарией. Нет?

— Но Козария… — всё ещё возражал гридень.

— Козария мешала нашей восточной торговле, — пожал плечами Отеня. — Не одним же иудеям караваны по Востоку водить. Козарский замок с низовьев Волги сбить было — святое дело. Пото столь охотников её губить и набежало, опричь нас. Эва — и печенеги, и аланы, и греки, и Мансур ибн-Нух.

— Но… Козария ведь уже не была врагом Руси…

— Расскажи это обозникам, — презрительно усмехнулся Рыжий. — А лучше — Военегу Волчьему Хвосту. Только на коне будь, чтоб удрать успеть, а не то плетью отходит.

Он помолчал.

— Смотрю я на вас, молодых и думаю — то ли вы и вправду такие дураки, то ль ещё что… Это ж надо придумать — Козария не была врагом! Короткая у вас память, всё забыли. Пейсах, стало быть, не Чернигов жёг, а к Киеву отдыхать приходил…

— Отдыхать?

— Угу. Ворочался с ратью домой… отколь-нито из Хорезма или из Мазандерана, вот по пути и завернул под Киев — отдохнуть да коней купить.

Тут Рогович не выдержал и захохотал, но тут же оборвал смех. Сказанное тиуном было настолько нелепо… что вполне могло сойти за правду.

— Чего ржёшь? — бросил Отеня злобно. — Иные козарские подпевалы и так ныне при Владимировом дворе болтают, что Святослав, мол, был рыцарственный дурак с шилом в заду, вот и искал, с кем бы повоевать.

Гюрята молчал — вдруг прорвавшаяся злоба Отени была для него внове, и что ответить — он не знал.

— Если хочешь знать, Святослав совершил всего одну ошибку, — добавил Рыжий потишевшим голосом.

— Какую? — вскинул брови Рогович.

— Он раньше времени влез в свару с Царьградом. Конечно, воевать с ним всё одно пришлось бы, да и случай уж больно удобный выдался… — он многозначительно умолк. — Да только переже надо было христианскую заразу в Киеве выкорчевать.

— А ныне?

— А ныне самое первое дело — Степь! Осадить печенегов на землю! И продвинуть межу к Дону, а то и к Волге.

— На это уйдёт вся жизнь… — заметил Гюрята, понимая всю правоту этого неуёмного бродяги.

— И пусть! А зато потом — Царьград!

— Царьград, — задумчиво повторил Рогович. — Империя тёплых морей сильна…

— Сильна, — подтвердил Отеня. — Да только сильна она, пока мы все порознь! Ныне вот с печенегами разратились, на самой Руси всяк в свою дуду дудит — вятичи вновь отложились, у северян и древлян всё ходит ходуном, радимичи киевских тиунов истребили, про Полоцк я и вовсе молчу! При таком раскладе великому князю более десяти тысяч воев не выставить. Куда уж тут Царьград воевать…

— Отеня, да тебе при князе правой рукой надо быть! — воскликнул гридень.

— Зачем? — Отеня отпил из вино из чары. — Владимир Святославич вряд ли дурнее меня — сам всё понимает без моих подсказок. А ежели для почестей, роскоши… зачем они мне?

Глава четвёртая Волчье отродье

В княжеском тереме чадно — мечется пламя факелов, разгоняя рвущиеся синие сумерки. Чеканя сапогами шаг, идёт смена ночной варты — звенят кольчуги, зловеще блестят в пламени факелов шеломы и лёза мечей и секир. Чернь, серебро, позолота, скань, резьба по дереву. Морёный дуб, золото, камень, железо.

А в покоях княгини Ирины — тишина. Не слышно ничего ни с переходов, ни с гульбищ, ни из соседних горниц. Задёрнуто занавесью окно, хозяйка сидит в глубоком кресле и не сводит глаз с двери.

Чуть скрипнув, дверь отошла в сторону. Склонив голову, — не удариться о притолоку, — в горницу могучей глыбой пролез Стемид. Гридень повёл взглядом по горнице, усмехнулся, тряхнул чупруном, огладил бритую голову ладонью.

Ирина улыбнулась одними уголками губ:

— Бесстрашный витязь явился…

— Да, госпожа, — хрипло ответил гридень, не сводя с княгини пристального обожающего взгляда. В глазах горела и плескалась страсть.

— Рассказывай…

Загляни в этот миг в хором кто-нито посторонний, через щель или через прорезь замковую, он не нашёл бы ничего предосудительного в разговоре княгини и гридня.

— Так вот, значит, — задумчиво обронила Ирина, дослушав Стемида. — Хитра Гориславушка, ничего не скажешь.

Стемид уже сидел на лавке рядом с креслом княгини, по-прежнему пожирая её преданными глазами.

Ирина задумалась — только её глаза жили на каменно-неподвижном лице.

На стороне Гориславы — кривские бояре и её дружина. Но в борьбе за Киевский стол этого мало. На её стороне её неукротимая ненависть к Владимиру, но и этого тож мало. Потому она ищёт помощи у высших сил. У богов. А для того ищет меч Святослава, Рарог. А этот чародей — как его, Прозор, Невзор? — недаром приволокся из кривской земли в Киев. Стемид говорит, то он уже второй год в Киеве, стало быть, и заговор столь же времени есть. Долго готовилась… С этим мечом — как его, Рарог? — да с оружной силой она, пожалуй, и победит.

Но тогда ей, Ирине и её сыну Святополку ничего не светит при киевском дворе, да и вообще на Руси. Не только великого стола Киевского, но и самой жизни не видать.

Ирина невольно усмехнулась — не прошло и пятнадцати лет, как она, христианка, сама стала мерить всё на языческий лад. Даже и в силу варварского меча верит, будто бы осенённую благодатью их поганых богов.

За первой усмешкой последовала вторая — да какая ты христианка, великая княгиня киевская? Хоть и монахиня в прошлом, христова невеста…

А вот победить Горислава не должна!

Княгиня повела взглядом и встретилась глазами с гриднем.

— А ты всё ждёшь награды, доблестный витязь? — пропела она медовым голосом и улыбнулась. — Иди ко мне, храбрец…

Тонкие руки взметнулись, широкие рукава опали вниз, пальцы княгини мягко охватили голову Стемида. Поцелуй княгини и гридня затянулся, руки жадно страстно и бесстыдно шарили по одежде в поисках завязок и пуговиц. Они и сами не заметили, как упали на широкое и мягкое ложе.

Заморская птица попугай в посеребренной клетке вздрогнула от глубокого грудного стона, осуждающе покосилась на сплетённые в страсти нагие тела и, нахохлясь, отвернулась.

— О чём ты думаешь, лада моя? — шёпот гридня нарушил упавшую на хором тишину. Княгиня молча улыбнулась, глядя в янтарные доски потолка. — Не молчи, скажи хоть, что ты меня любишь…

Ирина улыбнулась вдругорядь — вроде не мальчишка, а вот же — скажи ему, что любишь.

— Люблю, Стемид, — вздохнула она. — Вестимо, люблю.

Резное деревянное гульбище на третьем ярусе протянулось вдоль всей стены терема, притихло в зимнем вечернем сумраке. Это в княжьих хоромах слышен звон струн и несутся пьяные голоса.