«С Богом, верой и штыком!» Отечественная война 1812 года в мемуарах, документах и художественных произведениях - Сборник

Поставьте себя на одной из высот, не входя в Бородино, где-нибудь на Большой Смоленской дороге, лицом к Москве, и посмотрите, что делается за Бородином, за Колочей, за Войней, за этими речками и ручьями с именем и без имени, за этими оврагами, крутизнами и ямищами. Примечаете ли вы, что поле Бородинское – теперь поле достопамятное – силится рассказать вам какую-то легенду заветную, давнее предание? О каком-то великом событии сохранило оно память в именах урочищ своих. Войня, Колоча, Огник, Стонец не ясно ли говорят вам, что и прежде здесь люди воевали, колотились, палили и стонали? Но когда же было это прежде? Сколько столетий наслоилось над этим событием? Может быть (и вероятно), что оно современно той отдаленной эпохе, когда курганы Горецкий, Шевардинский и другие, встречаемые в каком-то симметрическом порядке в этих окрестностях, были холмами священными, на которых совершались тризны. Народы, утомленные видом зачахшей гражданственности, ведомые тайным влечением судьбы, покорно следовали за путеводной звездой и текли с дальнего Востока – колыбели рода человеческого – с семенами жизни на девственную почву нашего Севера, тогда еще пустынного, задернутого завесой неизвестности. На путях их великого шествия остались городища и курганы, на которых возжигали огни и сжигали жертвы. Но когда ж все это было? Человек моложе истории, история моложе событий этого разряда!

Обратимся к нашей позиции. Прежде всего встретите вы большой высокий кругляк, называемый Горкой. С этого кругляка – кургана Горецкого – одного из роковых холмов Бородинских, вся позиция видна как на ладони! Наша линия шла справа от села Нового за деревню Семеновское. Позиция неприятельская тянулась от села Беззубова за Шевардино. На этом кургане, о котором мы начали говорить, вы видите – мелькает деревенька Горки, удостоившаяся даже на несколько часов быть главной квартирой армии и самого Кутузова. Но вы скоро ее не увидите: война все сносит и перемещает. Вот уже взвозят на курган артиллерию. Это не так легко, потому что здесь стараются сосредоточить орудия огромного калибра. По мере того как военный быт покрывает своими принадлежностями высоту Горки, солдаты, вы видите, раскрывают крестьянские лачуги и растаскивают бревна. Это точно работа муравьев! Толпа разномундирных кишит, шевелится, торопится; всякий унес что попало – и деревни не стало! Все пошло в огонь на биваки.

Я забыл сказать, что вы приглашены посмотреть на нашу Бородинскую позицию 23 августа. Но ее заняли 22-го. Точно так! Я расскажу вам об этом дне.

22 августа 1812 года армия русская увидела высоты Бородинские, и много голосов раздалось в войске: «Здесь остановимся! Здесь будем драться!» Заключение неошибочное! Оно внушено видом высот и стечением речек, ручьев и оврагов у подножия цепи возвышенностей. Тогда же промчалась молва в войске, что Кутузов нарочно посылал вперед Беннигсена отыскать крепкое место, где бы можно было стать и отстоять Москву. Беннигсен, как говорили, избрал Бородино, и Кутузов остался доволен его выбором.

Около 10 часов утра (22 августа) передовые полки и на челе их[24] Михайло Ларионович со своим штабом прошли Бородино, приостановились на минуту в деревеньке Горки, и главный штаб пошел далее. На Большой Московской дороге есть сельцо Татариново. Там стоял уже пустырем сельский господский дом. В нем поместили Кутузова. Барклай, Беннигсен, принц Виртембергский и другие генералы, люди, имевшие поместья и палаты, разместились в окружных деревеньках и домах, кто как смог, кому где случилось.

Генерал Беннигсен и полковник Толь, большой знаток своего дела, тотчас пустились помогать природе искусством, укреплять позицию. По доверенности, которой пользовался от высшего начальства, и по внутреннему своему достоинству полковник Толь был далеко выше своего чина. В то время, о котором мы говорим, он пользовался двумя славами: славой храброго офицера и ученого военного человека.

23-го, на другой день, пришло из Москвы 12 тысяч москов[ского] ополчения. Их привел граф Марков. На этом войске было две коренные принадлежности Руси: борода и серый кафтан; третья, и важнейшая, принадлежность Руси христианской был крест. Он блистал на планке ратников. С офицерами пришли русские кибитки, повозки и роспуски с колокольчиками, заводные лошади, крепостные слуги. В другое время можно бы подумать, что это помещики, съехавшиеся дружной толпой, с конюхами и доезжачими, в отъезжее поле на дальнее полеванье. Но тут предстояло другого рода поле! Отпустив далее в глубь России жен и детей, сестер и невест, дворянство русское, покинув дедовские поместья и собрав своих домочадцев, село на коней и выехало в поле, которое должно было сделаться полем крови, жатвой смерти!

Любовь к Отечеству вызвала мирных поселян на священное ратование. Нельзя было смотреть без чувства на такой избыток доброй воли. Появление этих войск перенесло нас далеко в старые годы. Один офицер, которого записки остались ненапечатанными, говорит: «Казалось, что царь Алексей Михайлович прислал нам в секурс свое войско! В числе молодых людей, воспитанников Московского университета, чиновников присутственных мест и дворян, детей первых сановников России, пришел в стан русских воинов молодой певец, который спел нам песнь, песнь великую, святую, песнь, которая с быстротой струи электрической перелетала из уст в уста, из сердца в сердце; песнь, которую лелеяли, которою так тешились, любовались, гордились люди 12-го года! Этот певец в стане русских был наш Кернер, В. А. Жуковский. Кто не знает его песни, в которой отразилась высокая поэзия Бородинского поля!»

Но обратимся к обозрению нашей позиции. Помните, что мы смотрим на нее 23 августа 1812 года.

Видите ли вы правый фланг нашей армии? Как он высоко поднят над долиной! Цепь холмов служит ему основанием. Частый лес, в виде зеленого ковра, накинут на эти холмы и свешивается вниз до самого подножия, где серебрится Москва. Этот лес, перегороженный засеками, таит в себе укрепления. Высок и крут наш правый берег, и везде, до деревушки Горки, повелевает противным, принизистым. Фронт наш прикрыт (если можно это счесть за прикрытие) речкой Колочей. Но мы, по какому-то предчувствию, любопытствуем обозреть скорее левое крыло. Видите ли вы эту массу дерев, которые огромным зеленым султаном колышатся за нашим левым флангом? Это густой лес, торчащий на рассеянных холмах и спускающийся в низину. Под тенью этого леса виднеются, в правильных линиях, еще свежие насыпи: это вырастающие ретраншементы[25]!

В середине нашей боевой линии заметны и важны два пункта: Горки и деревня Семеновское. Между ними тянется отлогая высота с легким скатом к речке Колоче. Видите, как начинают рисоваться бастионы на гребне этой высоты? Это большой люнет (батарея Раевского), оспариваемый с такой славой. Вот и еще окопы! За ручьем, перед деревней Семеновское, уже выросли из земли укрепления, наскоро сработанные, – это три реданта (или флеши). Защита их поручена графу Воронцову с его сводными гренадерами и 27-й дивизией. Знатоки находят недостатки в этих скороспелых окопах; находят, что они открывают тыл свой французским атакам от ручья и слишком подвержены сосредоточенному огню неприятельской артиллерии с окольных высот. Но стойкая русская храбрость все дополнит, исправит! Следуя глазами за протяжением главной линии к левой стороне, вы упираетесь на левом фланге в болото, покрытое частым лесом. Тут расположена деревня Утица. Через нее, от села Ельни, идет на Можайск Старая Смоленская дорога, уже давно оставленная.