Семья О’Брайен - Лайза Дженова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Правда, Джей Джей. Думай о хорошем, – говорит Кейти. – Я так за вас рада.
Джей Джей улыбается, но неискренне.
– Я лучше пойду, – говорит он.
– Скажи Колин, что мне очень жаль, – произносит отец, поднимаясь.
Папа подходит к Джей Джею. Они обычно обнимаются на ходу, просто по-мужски хлопают друг друга по спине, но сейчас это настоящее объятие. Папа и Джей Джей сильно прижимают друг друга к себе, между ними нет промежутка, и Кейти начинает плакать.
– Все у вас будет хорошо, – говорит папа, отпуская наконец своего старшего сына.
– И у тебя, пап, – отвечает Джей Джей, вытирая глаза. – Мы поборемся, да?
– Да.
Джей Джей кивает. Ему повезет. Им всем повезет. Или они будут бороться. Кейти бросает взгляд на открытую страницу брошюры. Но как? Как они могут бороться с чем-то, что нельзя предотвратить или излечить, что даже лечить нельзя? С этой болезнью не может быть медицинских чудес. Кейти глубоко вдыхает и вытирает глаза. Она молится Иисусу на стене, керамическим ангелам на столиках, и даже лягушонку Кермиту. Если не будет медицинских чудес, значит, придется молиться о старом добром обычном чуде.
Глава 12
Кейти, Меган, Джей Джей и Патрик сидят рядком на траве на Банкер-Хилл, передавая друг другу бутылку «Джека» в бумажном пакете, смотрят на туристов, понаехавших и актеров, потеющих до полусмерти в своих костюмах эпохи Войны за Независимость, и играют в свою новую любимую игру. Есть семьи, которые собираются поиграть в лапту, или в нарды, или в кинга. А они играют в «Угадай, как умрет незнакомец».
– Вон тот чувак.
Джей Джей указывает на обрюзгшего и лысеющего мужчину средних лет, который, задыхаясь, карабкается вверх по лестнице. Щиколотки у него толще, чем бедра Меган.
– В трех бигмаках от инфаркта. Умрет раньше, чем «Скорая» довезет его до больницы.
– Большая порция самоубийства с картошкой, – говорит Патрик.
Они с Джей Джеем стукаются ладонями. Джей Джей отдает бутылку Кейти.
Кейти замечает у подножия холма женщину примерно своего возраста: она лежит на пляжном полотенце, грудью в красном бикини кверху, ее коричневая кожа блестит от масла. Даже в тени памятника, намазанная кремом с защитой SPF50 Кейти до истерики боится обгореть.
– Она, – говорит Кейти, указывая на женщину. – Рак кожи. Двадцать шесть.
– Неплохо, – замечает Меган.
– Эй, не лишайте нас красоток, – говорит Патрик.
– Жаль, что она тратит немногие оставшиеся ей годы на этого клоуна, – подает голос Джей Джей, кивая в сторону чувака, лежащего на полотенце рядом с девушкой. Он в клетчатых шортах, без рубашки, его бледное тело покрывает черный шерстяной ковер от пупка до шеи.
– Э, да его не станет через неделю. Идиот загонит свой «Приус» прямо под полуприцеп на встречке. Будет набирать эсэмэску: LOL, – говорит Патрик, забирая у Кейти бутылку.
Меган смеется. Это жуткая, мрачная игра, и им бы следовало прекратить или, по крайней мере, не считать, что это смешно. Они все наверняка попадут в ад.
Но она как-то странным образом утешает. Они все умрут. Все на этом холме. Туристы, понаехавшие, толстяк, девушка в бикини и ее волосатый бойфренд, та молодая мать, толкающая прогулочную коляску, ее милый малыш. Даже О’Брайены.
Итак, они могут умереть от болезни Хантингтона. И что теперь? Не думали же они, что бессмертны, что им удастся живьем выбраться из жизни? Все умирают. Но Кейти жила, закрыв глаза на этот неколебимый факт, словно, если не смотреть, можно избежать кончины. Да, конечно, она умрет, но лет в восемьдесят или девяносто, древней старухой, прожившей полную, потрясающую жизнь. Весь прошлый месяц ей не давал покоя страх, что она может заболеть Хантингтоном в тридцать пять и умереть до пятидесяти. Умереть, еще не уйдя. Патрик передает бутылку Меган.
– Вон, Пол Ревир, – говорит Меган, кивая на одного из актеров. – Слишком высоко поднимет мушкет, стоя на холме во время грозы, и его ударит молнией.
Потное лицо актера застыло в суровой мрачности. Он опирается на ствол своего бутафорского мушкета и сплевывает на землю. Семьи, идущие мимо него, отклоняются в сторону, чтобы в них не попало. «Оскара» он сегодня не возьмет.
– По крайней мере, он умрет, делая то, что любит, – со смехом отвечает Кейти.
Она шутки ради проверила недавно статистику. Шанс, что человека ударит молнией – один к ста двадцати шести тысячам. Шанс утонуть – один из тысячи. Погибнуть в автокатастрофе – один из ста. Умереть от рака – один из семи. Их шанс умереть от болезни Хантингтона – пятьдесят процентов.
– Видите вон того мужика, – говорит Джей Джей, подбородком указывая на старика, шаркающего по тротуару.
Он идет ссутулившись, голова его упала на грудь, словно шея уволилась с полной ставки, под поношенной кепкой «Ред Сокс» у него слишком длинные сальные седые волосы, он курит сигарету.
– Умрет во сне в своей постели, в возрасте девяноста пяти лет, окруженный любящей семьей.
– Точно, – говорит Меган, давясь смехом и передавая бутылку Джей Джею.
Кейти качает головой.
– Так несправедливо.
– Черт, как меня это бесит, – говорит Патрик. – Бог насылает на папу Хантингтона, а этому уроду позволяет тут ошиваться.
Они умолкают. Джей Джей от души прикладывается к бутылке и сует ее брату.
– Я посмотрел, что там за анализ, – говорит Джей Джей. – Там не просто кровь сдаешь. Это долгая история. Сперва заставляют сходить на два сеанса к консультанту, который тебе всякую лапшу вешает, это растягивается на две недели, только потом берут кровь, а потом надо ждать еще четыре недели, пока придут результаты.
– То есть надо идти к доктору из дурки? – говорит Патрик.
– Да, похоже.
– А про что с ним говорить?
– Про погоду. Про Хантингтона, тупица.
– Да, но зачем?
– Хотят удостовериться, что ты понимаешь, что это такое, что значит этот анализ, и почему ты хочешь узнать, и как поведешь себя, когда узнаешь, чтобы, если он положительный, ты не пошел и не прыгнул с Тоубинского моста.
– По мне, неплохая мысль, – говорит Меган.
– Да, и что? – не унимается Патрик. – Если я скажу: «Да, я хочу прыгнуть с Тоубина», – мне что, откажут в анализе? Это моя жизнь. У меня есть право знать. Я не пойду на эти идиотские сеансы.
– Тогда тебе не сделают анализ, – говорит Джей Джей.
– Да и пошли они тогда. Я все равно не хочу знать, – отвечает Патрик.
Может быть, знать, что у нее будет болезнь Хантингтона, было бы и хорошо. Вместо того чтобы год за годом одно и то же, тем же путем, откладывать составление планов, потому что кажется, что времени еще полно, вечность впереди, – а тут она будет знать, что нет. Делай сразу. Все сразу. И тогда следующие четырнадцать лет будут потрясающими, лучше, чем пятьдесят у большинства людей.
А может быть, не так это и хорошо. Может быть, она не уедет из Чарлстауна, не откроет свою студию, не выйдет замуж и не заведет детей, потому что они заслуживают, чтобы у них была жена и мать, которая будет жить, любить их и учить, так зачем беспокоиться, если все равно скоро умрешь? Она будет каждый день умирать эти четырнадцать лет, вместо того чтобы жить.
Кейти представляет себе бомбу с часовым механизмом, тикающую у нее в голове, уже выставленную на какой-то год, месяц, день и час. А потом – бум. У нее в черепе взорвется Хантингтон, уничтожая части ее мозга, отвечающие за движение, мышление и чувства. Движение. Мышление. Чувства. А что еще есть? Занятия йогой учат: бытие. Есть бытие. Когда она медитирует, цель не в том, чтобы двигаться, думать или чувствовать. Надо просто быть. Это как раз то ускользающее состояние, испытать которое стремится каждый йог. Выйди из собственной головы. Заглуши мысли и успокой движения. Замечай свои чувства, но не цепляйся за них. Пусть проходят.
Но болезнь Хантингтона – это не отсутствие движения, мышления и чувств. Эта болезнь – не трансцендентное состояние счастья. Это цирк уродов: отвратительные, постоянные, бесплодные движения, неукротимая ярость, непредсказуемая паранойя, навязчивые мысли. «Бум» не уничтожит движение, мышление и чувства. Он все изуродует. Она представляет, как от взрыва высвобождается какая-то ядовитая жидкость, ровный поток токсинов, которые в итоге просачиваются в каждую нервную клетку, загрязняют каждую мысль, чувство и движение, заставляя ее гнить изнутри.
Может быть, болезнь у нее уже есть. В брошюре говорится, что симптомы могут начаться за пятнадцать лет до диагноза. То есть сейчас. Она вчера покачнулась во время ардхи чандрасаны. Позы полумесяца. Ее вытянутые рука и нога заколебались, как ветки в ураган. Она склонилась влево, потом, для равновесия, вправо и неуклюже вышла из позы перед всей группой. Что это, болезнь Хантингтона?
А может быть, у нее нет болезни. Она совершенно здорова и просто на мгновение потеряла равновесие, как все обычные люди, и все это навязчивое беспокойство – ни о чем.
Или у нее есть болезнь.