Фавориты Фортуны - Колин Маккалоу

— Тебя бросают дома? — спросил он, снова целуя ее в щеку.

— Придет день — и я буду большая, — сказала она, показывая ямочки в обворожительной улыбке.

— Конечно, ты вырастешь! И тогда ты будешь более важной, чем мама, потому что сделаешься хозяйкой дома.

Цезарь опустил ее на пол, погладил по густым, вьющимся черным волосам и подмигнул Аврелии.

— Я не буду хозяйкой этого дома, — с серьезным видом возразила Циннилла. — Я буду фламиникой и хозяйкой Государственного дома.

— И правда, — не задумываясь, согласился Цезарь. — И как это я забыл?

Он вышел на улицу, в снег, прошел мимо магазинов, расположенных внизу многоквартирного дома Аврелии, к закругленному углу этого большого треугольного здания. Здесь находилось что-то вроде таверны, но это была не таверна. Здесь собиралось братство перекрестка, нечто среднее между религиозным братством и бандитской шайкой вымогателей. Официальным их занятием было наблюдать за состоянием похожего на башню алтаря Ларам и большого фонтана, который сейчас лениво струился среди нагромождения прозрачных голубых сосулек — такая холодная стояла зима.

Луций Декумий, глава братства, находился в своей резиденции и сидел за столом в темном левом углу огромной чистой комнаты. Уже поседевший, но с лицом по-прежнему гладким, он недавно принял в братство обоих своих сыновей и теперь знакомил их с разнообразной деятельностью братства. Сыновья сидели по обе стороны от отца, как два льва, которые всегда стоят по бокам Великой Матери, — серьезные, смуглые, с густыми шевелюрами и светло-карими глазами. Луций Декумий отнюдь не был похож на Великую Мать — маленький, худощавый, незаметный. Его сыновья, напротив, удались в мать, крупную кельтскую женщину. Если не знать Луция Декумия, по одной его внешности ни за что не определить, что это храбрый, болезненно утонченный, аморальный и очень умный человек.

Трое Декумиев обрадовались, когда вошел Цезарь, но поднялся только один Луций Декумий. Пробираясь между столами и скамейками, он приблизился к Цезарю, поднялся на цыпочки и поцеловал молодого человека в губы с большим чувством, чем целовал сыновей. Это был отцовский поцелуй, хотя втайне он предназначался кому-то другому.

— Мальчик мой! — радостно воскликнул он, взяв Цезаря за руку.

— Здравствуй, отец, — с улыбкой ответил тот, поднял руку Луция Декумия и приложил его ладонь к своей холодной щеке.

— Посещал дом умершего? — спросил Луций Декумий, показывая на жреческое одеяние Цезаря. — Противная погода для смерти! Выпьешь вина, чтобы согреться?

Цезарь поморщился. Ему не нравилось вино, как ни старался Луций Декумий со своими братьями приучить его.

— Времени нет, отец. Я здесь, чтобы взять у тебя пару братьев. Мне нужно проводить мать и сестер в дом Гая Мария, а она, конечно, не доверяет мне сделать это самому.

— Умная женщина, твоя мать, — с озорным блеском в глазах сказал Луций Декумий. Он кивнул своим сыновьям, которые сразу поднялись и подошли к нему. — Одевайтесь, ребята! Мы будем сопровождать дам в дом Гая Мария.

— Не ходи, отец, — сказал Цезарь. — Останься, на улице холодно.

Но это не устраивало Луция Декумия, который позволил сыновьям одеть его, как заботливая мать облачает своего отпрыска, идущего гулять.

— Где этот неотесанный болван Бургунд? — спросил Луций Декумий, когда они вышли на улицу, в снежную метель.

Цезарь хмыкнул:

— В данный момент он никому не может помочь! Мать отправила его в Бовиллы с Кардиксой, которая, может, и поздно начала рожать детей, но с тех пор, как впервые увидела Бургунда, каждый год производит на свет по гиганту. Это будет уже четвертый, как тебе известно.

— Когда ты сделаешься консулом, недостатка в телохранителях у тебя не будет.

Цезарь вздрогнул, но не от холода.

— Я никогда не буду консулом, — резко ответил он, затем пожал плечами и постарался быть вежливым. — Моя мать говорит, это как кормить целое племя титанов. О боги, они не дураки пожрать!

— Однако хорошие ребята.

— Да, хорошие, — согласился Цезарь.

К этому времени они уже подошли к входной двери квартиры Аврелии и позвали женщин. Другие аристократки предпочли бы ехать в носилках, особенно в такую погоду, но только не женщины Юлиев. Они пошли пешком. Путь их по Большой Субуре облегчали сыновья Декумия, которые шагали впереди и прокладывали в снегу дорогу.

Римский Форум стоял пустынный и выглядел странно — с занесенными снегом цветными колоннами, стенами, крышами и статуями. Все было мраморно-белым и казалось погруженным в глубокий сон без сновидений. И у внушительной статуи Гая Мария возле ростры лежал на густых бровях снег, смягчая обычно жесткий взгляд.

Они поднялись по кливусу Банкиров, прошли через широкие ворота Фонтиналис и приблизились к дому Гая Мария. Так как сад перистиля был расположен за домом, они очутились прямо в вестибюле и там сняли верхние одежды (все, кроме Цезаря, обреченного носить свои регалии). Управляющий Строфант увел Луция Декумия и его сыновей, чтобы угостить их отличной едой и вином, а Цезарь и женщины вошли в атрий.

Если бы погода не была так необычно сурова, они могли бы остаться там, поскольку обеденное время уже давно миновало. Но открытый комплювий в крыше действовал как вихревое устройство, и бассейн внизу представлял собой мерцающую массу быстро таявших снежинок.

Марий-младший поспешно вышел к гостям, чтобы приветствовать их и проводить в столовую, где было гораздо теплее. Он выглядел, как заметил Цезарь, счастливым, и это красило его. Такой же высокий, как Цезарь, Марий был более крупного телосложения, светловолосый, сероглазый, внушительный, физически значительно более привлекательный, чем его отец. Но в нем отсутствовало что-то крайне важное, нечто такое, что сделало Гая Мария одним из римских бессмертных. Сменится немало поколений, подумал Цезарь, прежде чем школьники перестанут затверживать подвиги Гая Мария. Не такой будет участь его сына, Мария-младшего.

Цезарь очень не любил посещать этот дом. Слишком много произошло с ним здесь. Пока другие мальчики его возраста беззаботно играли на Марсовом поле, от него требовали, чтобы он ежедневно служил нянькой-компаньоном для стареющего и мстительного Гая Мария. И хотя он, как полагалось фламину Юпитера, после смерти Гая Мария тщательно омел священной метлой помещение, мстительное присутствие страшного старика все еще чувствовалось. А может быть, так казалось только Цезарю. Когда-то он восхищался Гаем Марием и любил его. Но потом Гай Марий сделал его жрецом и одним этим ударом перечеркнул всю грядущую карьеру Цезаря. Никогда юноша Цезарь не сможет соперничать с Гаем Марием в глазах потомков. Ни железа, ни оружия, ни картин смерти — никакой военной карьеры для фламина Юпитера! Членство в Сенате без права баллотироваться в магистраты — никакой политической карьеры для фламина Юпитера! Судьба Цезаря определена: ему будут оказывать почести, причитающиеся ему по сану, но никогда не позволят по-настоящему заслужить уважение людей. Фламин Юпитера — существо, принадлежащее государству. Он должен жить в Общественном доме, ему платит государство, его кормит государство, он — узник mos maiorum, установившихся обычаев и традиций.

Но чувство отвращения, конечно, сразу же исчезло, как только Цезарь увидел свою тетю Юлию. Сестру его отца, вдову Гая Мария. И — человека, которого Цезарь любил больше всех на свете. Да, он любил Юлию больше своей матери Аврелии, если любовь можно определить просто как взрыв эмоций. Мать неразрывно связана с интеллектуальной стороной его жизни, потому что Аврелия — соперник, сторонник, критик, компаньон, равная. А тетя Юлия обнимала его и целовала в губы, глядя на него сияющими серыми глазами, в которых не было и тени осуждения. Жизнь для Цезаря представлялась немыслимой без одной из этих женщин.

Юлия и Аврелия уселись рядышком на одном ложе, чувствуя себя неловко, потому что они были женщинами, а женщинам не полагалось возлежать на ложах. Они должны были сидеть на высоких стульях, чтобы ноги не доставали до пола, а спины ничем не поддерживались.

— Не можешь ли ты дать женщинам стулья? — спросил Цезарь Мария-младшего, подкладывая валики под спины матери и тети.

— Спасибо, племянник, но теперь, когда ты помог нам, стало удобно, — сказала Юлия, как всегда старавшаяся всех примирить. — Не думаю, что в доме хватит стульев для всех, ведь это совещание женщин.

Истинная правда, с сожалением подумал Цезарь. Мужская часть семьи была представлена лишь двумя: Марием-младшим и Цезарем. И оба — лишь сыновья умерших отцов.

Женщин больше. Если бы Рим мог видеть Юлию и Аврелию, сидящих рядом, он был бы очарован их красотой. Обе — высокого роста, стройные. Юлия унаследовала врожденную грацию Цезарей, а у Аврелии движения были резкими, ничего лишнего, все по-деловому. У Юлии — слегка вьющиеся светлые волосы, большие серые глаза. Она могла бы служить моделью для статуи Клелии, что стоит в верхней части Римского Форума. У Аврелии — блестящие каштановые волосы. В дни ее молодости внешность Аврелии заставляла людей сравнивать ее с Еленой Троянской: темные брови и ресницы, глубоко посаженные глаза. Многие мужчины, претендовавшие на ее руку, находили, что глаза у нее фиолетовые, а профиль — греческой богини.