Голубятня на желтой поляне: Роман-трилогия - Владислав Крапивин

— Садись, Яр, садись… Яша, ты нам принеси!.. Я вот смотрю, Яр, ты у нас целый месяц, а к здешней жизни все не приспособился. Будто из другого мяса ты…

— Я человек с той стороны, — вздохнул Яр.

— Та сторона, эта сторона — предрассудки собачьи, — басовито сказал Дымок.

— Может, и предрассудки. Только откуда они взялись, вот вопрос, — осторожно проговорил Яр.

Феликс отвел глаза и подавил улыбку. Старый Антон нелепо развеселился:

— Вопрос — это хорошо! Любопытному человеку интереснее живется. Ты давай вопросы-то, мы, может, все тут и разберемся!

— Хорошо. Что такое нашествие? — неожиданно для себя громко сказал Яр.

В баре замолчали. Потом кто-то мелко засмеялся. Дымок солидно проговорил:

— Чушь это. Никаких нашествий не бывает.

— Бывают, — сказал Яр.

— Это шмели-то? — отозвался старый Антон. — Ну да, ну я знаю. На той стороне… А что шмели? У нас сроду не было…

— Это не просто шмели, — разозлившись, сказал Яр.

Феликс поцарапал бороду. Посмотрел трезво.

— Яр, когда вулкан или цунами… вот как на Желтых Камнях, например… никто же не спрашивает — что такое? Природа…

— Довели матушку-Планету, вот она и плюется, — сказали у соседней бочки. — И нечего тут искать других объяснениев…

— Кто довел? — спросил Яр.

Старый Антон захихикал. Дымок, важно улыбаясь, курил. Феликс ласково проговорил:

— Яр, ты как с другой планеты, честное слово…

— Я и так с другой планеты, — ничем не рискуя, сказал Яр.

Старый Антон засмеялся, закашлялся, хлопнул по спине Дымка так, что у того вылетела трубка.

— Дым, пошли потормошим Якова, уснул там…

Дымок важно поднял трубку, и они с Антоном двинулись к стойке.

Феликс царапал мундштуком латунный обруч бочки.

— Яр, ты хороший парень… Жаль, ты у нас не задержишься.

— Почему не задержусь?

— Ты сам знаешь. Тебе не это надо… Вопросы у тебя…

— А что, здесь не любят тех, кто спрашивает?

Феликс улыбнулся:

— Не здесь… Яр, ты совсем ничего не боишься?

«Боюсь потерять Игнатика», — подумал Яр, но это никого не касалось.

— Я пока не знаю, чего надо бояться…

— Ну и правильно! — вдруг пьяно сказал Феликс и грохнул кулаком по бочке. — Так и надо!.. Яша! Поставь, милый! Слышишь? Поставь ту пластинку! Один-то раз. Для Яра…

Шум в баре поутих. Яр оглянулся на стойку. Яков улыбался. Улыбка — беззубая щель на черном обезьяньем лице. С полки, из-за пестрых бутылок, он достал плоский пакет, вынул пластинку, подул на нее. Положил на диск проигрывателя…

Стало совсем тихо. Солнце окуналось в море, стеклянные поплавки у потолка уже не блестели, но лампы еще не зажглись. Скрытый за моделью галиона динамик зашипел. Потом ударил тяжелый аккорд гитарных струн, пошла медленная мелодия.

И глуховатый мужской голос запел:

Когда мы спрячем за пазухи

Ветрами избитые флаги

И молча сожжем у берега

Последние корабли,

Наш маленький барабанщик

Уйдет за вечерним солнцем

И тонкой блестящей льдинкой

Растает в желтой дали.

Это пел явно не артист. Но пел хорошо, по-настоящему. Со скрученной печалью и нарастающей жесткостью. Яр вспомнил песчаный обрыв у крепости…

От горького пепелища,

От брошенных переулков,

Где бьют дожди монотонно

По крышам, как по гробам,

От злой измены, что рыщет

В домах опустелых и гулких,

Наш маленький барабанщик

Уйдет, не сдав барабан…

Издалека, сначала незаметно, вошел, вплелся в песню голос мальчишки (у Яра сжало горло).

Но есть утешенье — как будто

Последний патрон в обойме, —

Последняя горькая радость,

Что каждый из нас был прав.

И вот потому над Планетой

Шагает наш барабанщик —

Идет он, прямой и тонкий,

Касаясь верхушек трав…

Кончилась песня, прошли секунды тишины. Потом загорелись лампы — будто свет в кинозале после окончания фильма.

У бочек задвигались, закашляли. Кто-то сказал:

— Да-а… Гордые были мальчики.

— Ну а что с того, что гордые? Сгорели, а толку…

— Не накликать бы чего… Ты, Яков, тоже… смотри…

— Да что мы, не люди, что ли? — громко спросил Феликс.

Вернулся Пауль Верхняя Душа.

— Ну вот, я сказал Стефану. Ты, Яр, не волнуйся, он подежурит, сколько надо. Мы с ним там посидели, он говорит: конечно, пускай Яр погуляет, если охота, а я, говорит, побуду за него, а потом он за меня, дело такое…

— Что это за песня была? — спросил Яр у Феликса.

— А вот, — опять хмелея, отозвался Феликс. — Это про тех ребят, которые тогда поднялись в Морском лицее, в Городе… Дело давнее, а песня осталась.

— Как поднялись? Против кого?

— Против кого… Знать бы… Не хотим, мол, и все. Карабины порасхватали с учебными патронами. А зачем эти хлопушки, если пожар? Это тебе не шмели…

Феликс макнул бороду в кружку.

— А в каком городе? — спросил Яр. — У реки?

— Ну, я же говорю: в Городе. Он один тут, Город…

— Феликс, а почему он пустой?

— Никто не живет, вот и пустой. Вроде музей, заповедник…

— А почему не живут?

— Не хотят — и не живут. Ты сам попробуй в пустом-то городе…

«Черт, — беспомощно подумал Яр. — Хоть бы одного человека найти, который скажет…»

— Я видел там людей, — резко бросил он. — Врете вы все тут. Люди там живут и ничего не боятся. Веселые люди.

— Сколько их — веселых — там? — совершенно трезво сказал Феликс. — Это те, кто смог… А если разобраться, какой смысл?

«Ни в чем нет смысла», — подумал Яр.

— Ладно, ребята, пора Стефана менять.

— Да подождет он, Стефан-то, — заговорили с трех сторон. — Ты, Яр, об этом не думай, ты к нашей компании привыкай. Вот и народу прибывает, посидим, споем наши рыбацкие… А вопросы, ну их, Яр, к черту…

В баре и правда становилось людно. За