Подвиг (Приложение к журналу "Сельская молодежь"), т.6, 1985 г. - Душан Калич

Г.Йожеф, Д.Фалуш

Операция «Катамаран»

Повесть

В ночные часы залы ожидания и открытые террасы для пассажиров аэропорта Ферихель близ Будапешта обычно безлюдны. Пустынна и просторная площадка для стоянки автомобилей перед зданием вокзала. После полуночи здесь садятся лишь немногие почтовые самолеты, два-три, не более. Погрузка и выгрузка занимают считанные минуты, и летающий почтальон отправляется дальше по своему маршруту. Прожекторы маяка на башне, где сидит главный диспетчер, светят в четверть накала, вспыхивая только в момент посадки или взлета машины. Правда, взлетно-посадочные полосы обрамлены цепочками мощных огней, горящих всю ночь в полную силу, но они обращены вверх, к небу. Персонал ночной смены сотрудников сокращен до минимума, пассажиров нет, встречающих и провожающих тоже, и притихший аэропорт мирно дремлет в тишине.

В ночь на седьмое июня, однако, все здесь выглядело совершенно иначе. Стрелки огромных часов на стене показывали уже начало второго, а здание аэровокзала было залито светом, и вечерняя смена служащих в полном составе находилась на своих рабочих местах. Слегка осоловевшие от бесчисленного количества чашечек кофе, выпитого в борьбе с усталостью, они вместе с встречающими — а их было довольно много — с раздражением поглядывали на электронное табло, на котором упрямо и равнодушно светилась только одна строка: «Рейс МА-424, Франкфурт — Будапешт... — и далее, в последней графе, крупно, — задерживается».

Встречающие уныло сидели в креслах, бесцельно слонялись по залу или топтались возле табло. За пультом с надписью «Информация» тоже толком ничего не знали, и девушки в синей форме уже утомились от вежливых ответов на один и тот же вопрос.

— Да, пожалуйста. Рейс задерживается... Нет, не отменен... Во Франкфурте объявлена забастовка работников аэропорта... Когда вылетит? Извините, пока неизвестно...

К окошечку подошли двое стариков, по-видимому, супруги. Даме под семьдесят, мужчина выглядел старше. Терпеливо дождавшись, пока хорошенькая барышня в пилотке, восседавшая за пультом, обратит на них внимание, дама спросила:

— Будьте любезны, самолет из Франкфурта...

— К сожалению, опаздывает, — не дослушав, прервала ее девушка. — Следите, пожалуйста, за табло. — Заученным, усталым жестом она указала на стену. — Рабочие и служащие всех аэропортов ФРГ бастуют. «Резиновая» забастовка...

— «Резиновая»? — Глаза старушки округлились.

— Да, это новая форма. Рейсы не отменяются, работа идет, но только в два раза медленнее. Тянется как резина...

В стеклянной клетке главной диспетчерской, поднятой высоко над землей, начальник смены и его помощники тоже не отрывали глаз от экранов. Но радары оповещения бездействовали. Наконец на экранах что-то замелькало.

— Кажется, входит в зону! — Начальник смены вздохнул с облегчением.

— Очень вовремя, — откликнулся инженер-наблюдатель, не отрываясь от экрана. — Побили свой же рекорд: опоздание ровно на три часа сорок минут.

Ожил динамик дальней связи на пульте возле стены. Командир самолета докладывал, что вошел в зону и просит координаты и разрешение на посадку.

На табло в зале ожидания ободряюще замигал зеленый сигнал, побежали электрические буквы, складываясь в слова: «Рейс МА-424, Франкфурт — Будапешт, прибывает...»

Наконец-то. Оживились встречающие, вздыхали дежурные, таможенники, носильщики. Раздражение и досаду точно ветром сдуло. Одни поспешили к будкам автоматов, чтобы сообщить домочадцам, что скоро будут дома, другие закуривали сигареты и выходили на ближайшую террасу, чтобы посмотреть в бездонное темное небо или на обрамлявшие посадочную полосу огни.

С высоты донесся нарастающий гул моторов. Уже видны были мигающие красные сигналы на носу и хвосте приближающейся стальной птицы. Вот уже громыхнуло шасси, огромный самолет пробежал по бетонной дорожке, теряя скорость, развернулся, подрулил к назначенному месту и замер в неподвижности. Управляемые прилежными руками, к летающему гиганту подкатили самодвижущиеся трапы.

Открылась дверь пассажирского салона. Из него вышли гуськом всего восемь пассажиров. Последним по трапу спустился невысокий мужчина лет сорока. Он был настолько неприметен, что хорошенькая барышня в пилотке, встречающая пассажиров на земле, чуть было не увела группу без него. На плече у вновь прибывшего висели два фотоаппарата, в руке он держал небольшой дорожный саквояж.

Заполнение медицинских карантинных карточек отняло всего несколько минут, и пассажиры проследовали дальше, на паспортный контроль. Здесь процедура длилась и того меньше. Взгляд на пассажира, взгляд на раскрытый паспорт с фотографией его владельца, и тотчас же удар штампа с отметкой о въезде на территорию Венгерской Народной Республики. Место, число, месяц, год. Мужчина с фотоаппаратами по-прежнему держался в хвосте группы. Неуверенные движения и взгляды свидетельствовали о том, что ему незнакомы порядки в этом аэропорту. Пограничный контроль задержал его не дольше других: рост средний, худощав, волосы темно-русые, глаза карие, нос прямой, губы узкие, особых примет не имеет. «Пожалуйста, проходите».

В помещении таможни пассажиры разбирали багаж, чемоданы подавались по транспортеру. Но наш незнакомец не стал дожидаться своего багажа и прошел прямо к двери, над которой светилась красная лампочка. Ему преградил путь таможенник в форме и протянул листок декларации, вежливо указав на фотокамеры — их следовало занести в бланк. Незнакомец быстро его заполнил, но в графе о ввозе аппаратуры оказалось не два, а три названия. Таможенник взял листок и осмотрел фотокамеры, сверяя номера. Это были два великолепных аппарата марки «Минолта», каждый с телеобъективов и блицем. Все было правильно. Таможенник вопросительно взглянул на пассажира, указав пальцем на третью строчку. Иностранец полез в карман и извлек оттуда миниатюрный магнитофон. По размеру он был чуть больше спичечного коробка,

Таможенник подивился чудесной машинке, такой аппарат он видел впервые. Взгляд его упал на паспорт пассажира, в который была вложена декларация.

«Итальянец», — отметил про себя таможенник. На этом языке он не говорил, поэтому жестом попросил открыть фотоаппараты. Пассажир понял, о чем идет речь, и с готовностью открыл обе камеры. Они были пусты. После этого он расстегнул замок-«молнию» на своем саквояже и, пододвинув его таможеннику, указал на десяток уложенных в него коробочек цветной пленки в заводской упаковке. Помогая себе жестами и мимикой, итальянец объяснил, что он знает правила и строго их соблюдает: в самолете он не фотографировал.

Обе стороны остались довольны друг другом, и, пока итальянец укладывал обратно свое имущество, таможенник проштемпелевал декларацию, оторвав перфорированную ее часть для регистрации и хранения, как предусмотрено инструкцией.

Пассажир вышел в зал ожидания. Его никто не встречал. Он неуверенно огляделся и направился в сторону таблички «Прокат автомобилей». За письменным столом с сонным выражением лица сидели двое — полный мужчина лет пятидесяти, напротив него молодой парень, одетый в форму шофера туристической фирмы «Волан».

— Бона сера, — поздоровался пассажир по-итальянски и протянул старшему по возрасту клерку телеграмму. — Я есть Витторио Каррини, — представился итальянец, продолжая говорить на своем языке. — Я заказывал напрокат автомобиль. Вот телеграмма с подтверждением, что заказ принят.

— Си, си, — закивал сонный представитель «Волана». Его знания итальянского этим ограничивались, если не считать еще «но, но». Он поглядел на телеграмму и сказал молодому в комбинезоне: — Вот твой клиент, забирай его.

Парень встал и положил на стол два автомобильных ключа — от зажигания и от дверей. Но когда итальянец потянулся за ними, он выставил руки и с официальным выражением лица провозгласил:

— Прошу предъявить права на вождение автомобиля!

В этом возгласе сознание высокой ответственности в деле обслуживания иностранцев сочеталось с экономическими интересами народного хозяйства республики — уплачено валютой.

— Ага, удостоверение! — догадался итальянец и полез в карман.

Предъявленное удостоверение было тщательно изучено, и ключи наконец перешли в руки гостя.

— Автомобиль оплачен по телеграфу за пять суток, — объяснил старший, но, видя, что Каррини опять непонимающе уставился на него, махнул рукой и жестом показал, что его коллега проводит гостя до машины.

Молодой в комбинезоне направился к выходу, бросив на ходу:

— Распорядись, чтобы задержали автобус. Этот тип меня не захватит, это точно. Мне до утра пришлось бы объяснять, почему и зачем, глуп как пень, одно слово.

Каррини с невозмутимым видом плелся позади провожатого, наклонив голову и улыбаясь: по-венгерски он понимал все до единого слова.