Трое - Георгий Иванов Марков

Иван Дойчинов! А не какой нибудь другой предмет, организм, существо! И как велико мое преимущество перед этими биллионами комбинаций, которые так и не осуществились, чтобы появился именно я! Чтобы я выплыл из небытия и прожил жизнь высшего порядка! Не достаточно ли этого, чтобы по-новому осмыслить всю свою жизнь, независимо от того, что в ней произошло или произойдет в будущем? Разве не верх безобразности и ничтожества забыть об этом великом преимуществе!

Для Ивана это было откровением. Вырисовывались горизонты новой, как ему казалось — безграничной свободы.

«Я живу!»

Это давало ответ на все странные вопросы, мучительные и нелогичные вопросы, которые возникали в его сознании, когда с высоты физико-математических законов он пытался подсмеяться над жизнью.

Через несколько месяцев Иван почувствовал, что его открытию чего-то не достает. И поэтому, несмотря на всю свою огромную силу, оно не так безоговорочно удовлетворяет. Но чего именно не доставало, Иван понять не мог. Постепенно дни его вернулись в прежнюю колею, и он почти забыл о чувстве, взволновавшем его в поезде при виде скал Лакатника. И вот теперь он вспомнил о пережитом тогда, выбираясь из лап смерти.

— Да, — подумал он, снова охваченный волнением. — Теперь я знаю, чего мне не доставало! Это то же, о чем говорил капитан: «Нельзя быть только живой тварью, которая радуется, что существует, все время предусмотрительно помнит о своих ничтожных размерах и довольна, что может размножаться!» Человек должен обладать способностью жертвовать собой во имя великой и прекрасной жизни! Или, как говорила эта фантастка Марта, — уметь отдать всего себя целиком, без остатка. До сих пор именно этого мне не доставало. Когда я тогда закрывал ворота, у меня еще этого сознания не было, я делал все автоматически, по инстинкту! Теперь другое дело! И если мне теперь надо будет сделать то же, то я закрою ворота, зная, что могу потерять жизнь, которую так люблю! Этого во мне не было, но зато было у Сашо, у Младена и, конечно, у капитана! Это не просто смелость. Это способность!

— Я живу! — продолжает он. — И сознаю все преимущества, всю прелесть жизни. Но тем больше я счастлив и тем больше горд, что в любую минуту готов пожертвовать жизнью! А это уже высшее проявление человеческой свободы!

Сестра смотрит на него с недоумением. Что за человек! Глаза так блестят, будто не боль он испытывает, а самые приятные, восторженные чувства.

— Сестра, — просит раненый. — Приподнимите мне голову! Дайте еще одну подушку!

Сестра молчаливо подкладывает ему под голову вторую подушку.

Теперь он может смотреть в окно.

В первый момент голова у него кружится, но затем все проясняется, и ему как-то вдруг становится легко, очень легко. Такое было, когда он заканчивал институт. Защита диплома была трудной, тема сложной, профессора увлеклись подробностями, засыпали его вопросами. Но все кончилось благополучно. Он направился домой. Пошел парком, и ему было легко, как никогда в жизни.

Он походил на человека, сбросившего балласт и летящего, подобно воздушному шару, все выше и выше, в естественном стремлении набрать высоту.

— Это должно было произойти! — думает он.

— Видимо, только ощущение смерти позволяет человеку постичь ту природную, изначальную простоту, которая помогает ему найти ясный, удовлетворяющий смысл жизни! Может, отсюда и возникает подвиг? — продолжает он. — Но это совсем не та плоская, бедная простота, о которой я размышлял тогда, стоя на посту, это не те, вызванные отчаянием примитивные представления, бытующие в каждодневной жизни людей! Это должно было произойти со мной!

— Сестра, — снова зовет Иван. — Когда я смогу подняться?

Сестра смеется.

— Это зависит от вас!

— Тогда я встану совсем скоро!

Входит врач, совершающий утренний обход. Он поражен необыкновенно хорошим видом больного.

— Мы вас быстро выпишем! — говорит он ласковым, дружелюбным тоном.

Потом следует целая вереница людей. Санитары, открывающие окна, моющие пол, оправляющие постели. Сестра со спринцовкой делает ему венозное вливание, затем какой-то мужчина в белом халате записывает данные о его состоянии… Ему кажется, что все они веселы, радостны, что все разделяют его радость, и ему становится тепло и уютно с ними.

При обходе главного врача появляется командир батальона. И снова все удивлены хорошим видом раненого. Он догадывается, что в тот день, когда его привезли сюда, он был уже как бы «списан». Командир батальона, известный энтузиаст, покачивает его кровать:

— Молодец, сынок! Что ему можно прислать поесть, доктор? Он голодный!

Среди сопровождающих главного врача и вчерашняя сестра, он ее сразу же узнает. Она мило ему улыбается, словно говорит: «Я очень счастлива, что вы себя хорошо чувствуете, поправляетесь и что вы среди нас!»

— Хочу есть! — неожиданно заявляет Иван главному врачу и смущается от своего плотного голоса.

Главный врач шутливо перечисляет, что принести больному.

Подполковник после нескольких шуток сообщает Ивану, что банда диверсантов разгромлена и что его поступок высоко оценен…

Но Ивану кажется, что хотя все это и имеет прямое отношение к нему, оно от него как-то гораздо дальше того, что произошло в действительности. А то, что произошло в действительности, в сущности, — самое важное. Ему хотелось бы поделиться этим с подполковником, но он не успел. Впрочем, это уж не так необходимо. Врачи удаляются, уходит и сестра.

Оставшись один, он сразу же засыпает. Впервые за много лет он спит глубоко, без кошмаров, без тревожных мыслей во сне.

После обеда в палату врываются Сашо и Младен. Он слышит их шаги в коридоре, и когда они открывают дверь, встречает их блестящими от радости глазами. Сашо бросается к товарищу:

— Жив, черт! А я думал — конец физике! А меня, знаешь, чмокнули в руку! Тебе-то досталось, разукрасили, как Пипина Короткого!

«Пипин Короткий» — это маленькая мишень на стрельбище.

— Сколько будет тридцать один на тридцать два? Вот тебе — икс, вот тебе — игрек, вот тебе — зет! Только Младен уберегся! — Сашо целует Ивана в небритую щеку и тут же замечает: — Почему не скажешь сестре, чтобы побрили?

Младен вынимает конфеты, фрукты, другие вещи, которых хватило бы Ивану дней на десять.

— Это от всей роты! — говорит он.

«От всей роты» — Иван быстро припоминает имена, лица… Желязко, Коротыш, Кирилл из Камарцев, Стоян, вечно насвистывающий песенки, «Без пяти два», Дойчо, Рангел, Ефтим… От всей роты…

Дежурная сестра хмурится, потому что оба посетителя сели на его кровать.

Сашо подробно рассказывает историю с перестрелкой, думая, что раненому ничего об этом неизвестно. Он говорит увлеченно и похож на тех мальчишек, которые случайно оказались участниками необыкновенных событий. Заканчивает он прямым хвастовством. Его никто не прерывает. Ивану и Младену