По экрану памяти: Воспоминания о Второй Колымской экспедиции, 1930—1931 гг. - В. Цареградский

С восхищением я слушал его горячую тираду, невольно отмечая, как все в ней верно и логично, что даже заставляет усомниться в сильном опьянении Озолина.

— Так едем?

И я твердо ответил согласием. Мария Яковлевна тоже согласно кивнула головой, хотя, как потом мне призналась, у нее был панический страх перед водой.

Моторист включил двигатель, оттолкнулся шестом, и катер устремился к выходу из бухты.

Поездка на остров Завьялова

Японское рыбачье судно кавасаки представляет собой небольшую, почти плоскодонную самоходную баржу. Машинное отделение ее с мощным дизелем находится в трюме кормовой части. Перед ним у середины судна возвышается рубка. От нее почти до носовой части располагается трюм, предназначенный для складирования пойманной рыбы, и носовые отсеки — для сетей и канатов.

Моторист, он же рулевой, расположился на самой кромке у руля, перед открытым проемом в машинное отделение. Полулежа, он склонился над перенесенным — сюда компасом, освещенным тусклым светом фонаря «летучая мышь». Мы с женой устроились на скамеечке, укрепленной внизу перед рубкой. Озолин прохаживался перед нами и что-то рассказывал. Качка, начавшаяся при выходе из бухты, в море достигла наибольшей силы. Иногда с грохотом разбивалась о нос крупная волна, обдавая нас холодными брызгами. Сгустилась темнота. Оглянувшись назад, мы увидели лишь слабое далекое свечение над поселком Культбазы. От пронизывающего встречного ветра становилось все холоднее. Я пошел посмотреть на рулевого и немного согреться. Заглянул в машинное отделение, где шумно работал мощный дизель. С обеих сторон двигателя были прикреплены вдоль стен узкие нары. В помещении было очень тепло, но довольно душно от отработанного топлива. Посидев на нарах, я решил, что здесь можно немного соснуть. Пошел к беседовавшим жене и Озолину и предложил погреться, но они отказались. Вернувшись в машинное отделение, я лег на нары. Окончательно согревшись и привыкнув к чаду и шуму двигателя, я вскоре уснул. Сквозь чуткий сон слышал удары о борт набегавших волн, сильно подбрасывавших судно, и снова засыпал. Потом спать стало спокойнее, пока не послышалось скрежетание днища о грунт. Сон моментально прошел, и я поднялся на палубу.

Кавасаки стоял в небольшой полуоткрытой бухте, окруженной дугой гор, силуэты которых чуть выделялись на фоне темного неба. Волнение здесь было ленивое, пологие низкие волны — гладкими. К нам от берега прямо по воде кто-то шел с фонарем, перекликаясь с мотористом. Подойдя к катеру, встречающий сказал, чтобы мы спускались и шли водой: сейчас полный отлив и подойти ближе к берегу не удастся.

— Ну, сходите, — поторопил он меня, ближе всех стоявшего у борта.

Поколебавшись мгновение — уж очень не хотелось намокнуть в холодной воде, — я решительно опустился и действительно встал на твердый песчаный грунт. Вода была выше колен. Помог спуститься жене и Озолину.

Осторожно, боясь оступиться, мы гуськом медленно шли за фонарем метров полтораста по пологому дну. Когда вышли на полосу песчаного пляжа, глаза, привыкшие к темноте, различили силуэт удлиненного здания — склада. Озолин повел нас по хорошо проторенной тропке, вдоль шумно журчащего ручья. Вскоре подошли к — дому. Открыв дверь, мы очутились в длинном коридоре. Вдоль стены- при свете фонаря мы увидели за деревянной решеткой спящих белых кур.

— Здесь их сотня, — сказал Озолин. — А там, в конце коридора, спят козы. Их с козлятами сейчас четырнадцать.

— Зачем так много? — спросила удивленно Мария Яковлевна.

— Яйцами кур мы будем подкармливать щенят песцов. А козы — резерв на случай, если не сумеем заготовить тюленьего или медвежьего мяса для песцов на всю зиму.

Озолин широко открыл дверь, и мы очутились в просторной комнате, ярко освещенной большой керосиновой лампой, висевшей под потолком. Мы невольно ахнули, пораженные убранством длинного стола, разнообразием блюд с давно невиданными яствами. Особенно бросились в глаза большие тарелки с уложенными на них высокими горками апельсинов, редиски и куриных яиц-. Рядом стояли блюда с кусками мяса, отварным свежим картофелем, ярко-красными крабами, розовыми ломтиками соленой кеты и другими закусками. На конце стола стоял паривший ведерный самовар, окруженный чайной посудой, вазочками с вареньем и конфетами.

Из столовой три двери вели в другие комнаты. Две рядом — на кухню и в спальню хозяев, а третья — в комнату, похожую на музей, а за ней четвертая — в кабинет.

— Вот эту комнату, — указал на нее Озолин, — мы предоставляем в ваше распоряжение до конца пребывания на острове. Только извиняемся: спать придется на полу — нет кроватей.

Мы поблагодарили хозяев, помылись с дороги и уселись за стол, на котором кроме яств стояли две бутылки настоящего виноградного вина.

Все выпили, с удовольствием отведали разные кушанья. Хозяин, все более оживляясь, начал рассказывать случаи из своей жизни, пока его жена не предложила нам отдохнуть. Действительно, было уже поздно, и чувствовалось утомление с дороги.

Мы быстро забылись крепким сном и проснулись лишь поздно утром. В доме было очень тихо, и отчетливо слышалось журчание ручья под окнами. Стены просторной квадратной комнаты, где мы спали, были совершенно ровные. Обитая толстым американским бежево-серым картоном, она своим строгим убранством напоминала чем-то каюту капитана. Это впечатление дополняли большой барометр, морской компас и подзорная труба, висевшие в простенке между светлыми окнами. На боковой стене были прикреплены две морские карты — Тауйской губы и острова Завьялова. Кроме письменного стола, обитого зеленым сукном, кресла и этажерки с книгами, в комнате больше ничего не было.

Уже привыкшие к доморощенной мебели в наших палатках и на Культбазе и бревенчатым стенам с пазами в домах, мы были восхищены убранством этого домика на почти необитаемом острове. В соседней комнате-музее были размещены образцы горных пород, пестрых галек, раковин, высушенных водорослей, шкуры медведя, черепа и шкурки белого песца, яйца чаек, топорков и других птиц, корявые отрезки стволиков каменной березы, каменные изделия, топор и тесло, скребки из халцедона для выделки шкур, костяные и каменные наконечники стрел и копья.

Услышав, что мы проснулись, постучалась и вошла хозяйка. Она сказала, что стол уже накрыт, но просит нас не приступать к завтраку до ее возвращения. Взяв двухлопастное весло и мелкокалиберный американский винчестер, она направилась к берегу бухты. Видя наше недоумение, Озолин объяснил, что жена пошла проверить снасть.