История Петербурга в преданиях и легендах - Наум Синдаловский

По другому преданию, канал был прорыт по иному случаю. Однажды Меншиков ожидал царя на дороге, ведущей из Петербурга в Ораниенбаум.

Ораниенбаум во времена Петра

Но Пётр решил отправиться к нему по заливу в шлюпке. Однако мелководная прибрежная полоса, заросшая камышом, не дала лодке подойти к берегу Рассерженный царь велел поворачивать обратно. Тогда-то Меншиков прервал на три дня все строительные работы в Кронштадте, чтобы прорыть канал к Нижнему саду Ораниенбаума. Проехав по нему, Пётр будто бы сказал: «Дело знатное, хотя, должно быть, немного и коштовато». Герцог Ижорский, замечает Пыляев, «не любил скупиться, когда дело требовало издержек». Как мы знаем, сам император был равнодушен к роскоши, но поощрял страсть к ней в других.

В 1780 году, через пятьдесят один год после смерти Меншикова, городу Ораниенбауму, только что возведенному в ранг уездного, был пожалован герб. Загадочная и необычная для русской геральдики символика его – померанцевое дерево с плодами на серебряном поле – восходит к первому десятилетию XVIII века, когда Меншикову для обязательной застройки были пожалованы Петром земли вдоль южного берега Финского залива. Скорее всего, этот герб первоначально относился к меншиковской усадьбе. Во всяком случае, ещё в 1761 году, задолго до утверждения герба, на гравюре Ф. Внукова и Н. Челнокова по рисунку М.И. Махаева «Проспект Ораниенбаума, увеселительного дворца её императорского величества при Финляндском заливе против Кронштадта», уже изображен геральдический знак с померанцевым деревом в кадке. На той же гравюре, слева от дворца, хорошо видна не сохранившаяся до наших дней Померанцевая галерея, в которой, кроме лимонов, винограда, ранних овощей и ягод к столу хозяина, выращивались декоративные померанцевые деревья. Существует предание, что «при первом прибытии сюда русских было найдено оранжевое дерево».

Экзотическое название города Ораниенбаума всегда вызывало повышенный интерес и вполне понятное любопытство обывателей. Немецкое Orange (апельсин) плюс Baum (дерево) – сочетание вполне понятное и ясное – тем не менее, не всегда удовлетворяло пытливый русский ум. Появлялись другие версии. В 1703 году Пётр посетил усадьбу Меншикова вблизи Воронежа и будто бы назвал её Ораниенбургом, вполне в соответствии с тогдашней модой на немецкие названия городов. А Меншиков, желая польстить царю, слегка изменив это имя, назвал свой приморский дворец на берегу Финского залива Ораниенбаумом.

Есть и другие легенды. Так, по одной из них, Пётр, прогуливаясь однажды по усадьбе своего любимца, наткнулся на оранжерею с различными деревьями в кадках, с разъяснениями на специальных табличках. Дойдя до таблички «Oranienbaum», Пётр прочитал её и расхохотался. Меншиков поддержал его веселым смехом. Так будто бы и родилось название имения. По другой легенде, загородную усадьбу Меншикова назвали в честь кумира Петра I, английского короля Вильгельма III Оранского.

Основной пласт легенд и преданий, посвященных ещё одной летней царской резиденции – Царскому Селу – приходится на «золотой век» Екатерины II. Здесь же уместно вспомнить о тех из них, которые имеют отношение к основанию блестящего пригорода Петербурга.

В начале XVIII века единственная дорога из Петербурга в будущее Царское Село, минуя Пулковскую гору, поворачивала направо, шла вдоль огромного лесного массива и затем, резко повернув на юго-восток, пробиваясь сквозь дремучий лес, заканчивалась при въезде на бывшую шведскую мызу Saris hoff, что значило «возвышенное место». Правда, легенды возводили это название к имени какой-то «госпожи Сарры» – по одной версии, и «старой голландки Сарры» – по другой. Легенда вполне логичная, поскольку в начале XVIII века название царской резиденции писали через букву «С» – Сарское Село. К этой мифической Сарре Пётр якобы иногда заезжал угоститься свежим молоком. В 1710 году мызу на сухом возвышенном месте Пётр пожаловал Меншикову, но через какое-то время передал её во владение ливонской пленнице Марте Скавронской – будущей своей жене Екатерине Алексеевне. В отличие от Петергофа или Стрельны, Сарская мыза не превратилась в официальную загородную резиденцию царя. Екатерина жила здесь простой помещицей в деревянном доме, окружённом хозяйственными постройками, огородами и садами. Временами, чаще всего неожиданно, сюда приезжал царь, любивший в этой уединённой усадьбе сменить парадные официальные застолья на шумные домашние пирушки с близкими друзьями.

Только в 1718 году Екатерина начала строить каменный дом, с которым связана одна сентиментальная легенда, записанная Штелиным. Приводим её в пересказе И. Грабаря.

«Угождение, какое сделал государь императрице, построив для неё Катерингоф, подало ей повод соответствовать ему взаимным угождением. Достойная и благодарная супруга сия хотела сделать ему неожиданное удовольствие и построить недалеко от Петербурга другой дворец. Она выбрала для сего высокое и весьма приятное место, в 25 верстах от столицы к югу, откуда можно было видеть Петербург со всеми окрестностями оного. Прежде была там одна небольшая деревенька, принадлежавшая ингерманландской дворянке Саре и называвшаяся по её имени Сариной мызою. Императрица приказала заложить там каменный увеселительный замок со всеми принадлежностями и садом. Сие строение производимо было столь тайно, что государь совсем о нем не ведал. Во время двухлетнего его отсутствия работали над оным с таким прилежанием и поспешностью, что в третий год все было совершенно отделано. Императрица предложила будто бы своему супругу по его приезде совершить прогулку в окрестностях города, обещая ему показать красивейшее место для постройки дворца, и привела его к возведенному уже дому со словами: „Вот то место, о котором я Вашему Величеству сказывала, и вот дом, который я построила для моего государя“. Государь бросился обнимать её и целовать её руки. „Никогда Катенька моя меня не обманывала“, – сказал он».

Здесь следует упомянуть об одной легенде, целый цикл которых мы приведем гораздо позже. Это легенды о знаменитой Янтарной комнате Екатерининского дворца в Царском Селе. Там она появилась только в середине XVIII века, её перевезли в Царское Село из Зимнего дворца, когда началась его перестройка. Но в России Янтарная комната находилась с 1717 года. По официальной версии её подарил Петру I Фридрих Вильгельм I. Но есть легенда о том, что Пётр, находясь в гостях у германского императора, просто «выклянчил у него это янтарное чудо».

Происхождение названия острова Котлин, на котором расположен город Кронштадт, историками не раскрывается. На шведских и финских картах в разное время он был и Риссертом, и Риттусаари, и Кеттусаари, и Рычретом. Однако в грамотах XIII века остров упоминается под названием, очень близким к современному – Котлинген. Впрочем, и Финский залив в старину назывался Котлинским озером. На этот счет фольклор более однозначен, чем историки. Он толкует название острова следующим образом. Когда к острову в сопровождении галиота впервые подошла яхта Петра I, солдаты шведского сторожевого отряда, завидев русские корабли, бросились к лодкам и скрылись. Бегство их было столь поспешным, что на неприятельском привале остался гореть костер, на котором в котле варилась еда. «По сему происшествию остров назван Котлиным», – писал первый историк Балтийского флота Н.А. Бестужев, изложивший это предание.

Кронштадсткая крепость. Гравюра XVIII в.

Кстати, современные кронштадтцы не без удовольствия рассказывают легенду о появлении на Руси понятия «шведский стол». Это, утверждают они, как раз та ещё не успевшая остыть еда, которую в панике оставили шведы, стремительно убегая при появлении русских, и которой с лихвой хватило на всех прибывших с Петром I солдат.

В 1730 году мифический котёл с дымящейся гречневой кашей попадает и на герб Кронштадта, опубликованный в «Знаменном гербовнике» с соответствующим описанием: «Щит разделен надвое вертикально, одно поле красное, а другое голубое, на голубом караульная высокая башня с фонарем, наверху корона, а на красном поле чёрный котел, кругом острова вода». В 1789 году этот герб без каких-либо изменений был высочайше утверждён.

В переводе с немецкого Кронштадт – это «Венецград» (Krone – «венец» или «корона», Stadt – «город»). Тем не менее среди современных марийцев живёт легенда о том, что в далекие времена это финно-угорское племя населяло Приневье. Одно время во главе племени стоял князь Кронша, который управлял своим народом с острова посреди Финского залива. Затем, теснимые славянами, марийцы ушли на восток да там и остались. Однако, утверждают марийцы, память о тех временах сохранилась в названии города на том самом острове.

Строительство Кронштадта Пётр поручил Меншикову, однако не оставил своим вниманием этот важнейший для того времени военный объект. Зимой 1704 года, не щадя ни себя, ни подчинённых, Пётр не раз выходил в ледяное море, собственноручно замеряя глубины, и намечал место строительства крепости на южной оконечности Котлина. Из Воронежа, куда вскоре ему пришлось отправиться, Пётр срочно прислал Меншикову собственный проект крепости. Едва появившись в Петербурге, он тут же вновь отправился на строительство Кронштадта. По преданию, в районе Лесной гавани Кронштадта для Петра специально был выстроен дворец, называвшийся Подзорным, «из коего он мог видеть всякое приходящее с моря судно».