Черный пудель, рыжий кот, или Свадьба с препятствиями - Елена Михалкова

«Не надо легенду».

«А что надо?»

«Правду».

«Они тебя проклянут».

«Сам их прокляну», – без улыбки сказал Олег Сысоев, и глядя на него, Макар понял: парень, безусловно, держится бодрячком, но внутри ниточки рвутся по одной, а толщина каната – величина неизвестная.

«Чем плохи флегматики – никогда не угадаешь момент и направление отъезда крыши. Легко с холериками: пообщался пару месяцев и знаешь весь диапазон эмоциональных реакций. А этот через десять лет дружбы даст тебе лопатой в лоб, и будешь гадать, чем заслужил».

Глядя, как Илюшин распаковывает вещи, Олег побродил туда-сюда в задумчивости. Внутри себя он произносил горячий монолог, полный просьб помочь его невесте. Илюшин очень удивился бы, узнав, как много ему успели сообщить, пока Олег выразительно молчал в углу.

В отличие от него, Галка знала, что большинство фраз ее жених произносит лишь в уме. Она умела вести с ним осмысленную беседу, в то время как любимый мужчина ронял одни междометия. Илюшин не достиг таких вершин, поэтому все призывы Олега пропали втуне.

– Того… надо? – спросил Олег прежде, чем уйти.

Макар вопросительно взглянул на него.

«Чем я могу быть полезен тебе в твоем расследовании? – имел в виду Олег. – Готов сделать все что надо».

– Помочь, – выдавил Олег, внутри произнеся еще один пылкий монолог.

Тут до Макара начало кое-что доходить.

– Ты спрашиваешь, не можешь ли ты мне помочь?

Олег с облегчением кивнул. Ужас, как сложно общаться с некоторыми!

– Во-первых, узнай все что можешь о завещании. – Предупреждая возражение, Макар вскинул руки: – Знаю, слишком мало времени прошло! Но все-таки уже могло что-то всплыть. Во-вторых…

Он задумался ненадолго и закончил:

– Во-вторых, попробуй узнать, где последние два дня находился Кожемякин.

– Иван? – недоверчиво уточнил Олег.

– Он самый. Ваш сосед.

Еще классиками было замечено, что не бывает вражды сильнее, чем вражда между старыми соседями по самому пустяковому поводу. Бабкин сравнил Сысоевых и Кожемякина с героями Шекспира, но Монтекки и Капулетти выглядели бы малышами подготовительной группы детского сада рядом с действительно серьезными игроками на поле мести и кровной вражды: Ниной Сысоевой и Иваном Кожемякиным.

Противостояние это началось очень давно. Но не тогда, когда молодая Нина отвергла ухаживания юного Ивана и предпочла лопоухого лейтенанта. А тогда, когда Кожемякин вырастил вдоль забора пять сливовых деревьев, затенявших соседскую клумбу с петуниями.

Эта небольшая вылазка на территорию противника переросла в полноценную войну. Уступать никто не желал. Сдаться? Да лучше сдохнуть на мусорной куче и быть похороненным под топинамбуром!

В этой войне было всякое. Сорняки одной стороны шли в нападение на участок другой. Им отвечали отряды колорадских хищников, мигрирующих по картофельным рядам. Кожемякин всерьез подозревал, что Сысоева по ночам перетаскивает на его роскошные кусты своих мерзких жуков. Он даже предположил, что в глубинах сысоевских подвалов выращиваются армии генно-модифицированных колорадских тварей! Полосатых демонов, устойчивых к опрыскиванию керосином!

Нина в ответ предложила пригнать Кожемякину психиатрическую бригаду по знакомству недорого.

«Ведьма!» – ругался Иван.

«Шизик со справкой!» – невозмутимо парировала Нина.

«Врешь! Нет у меня никакой справки!»

«А, так ты нелеченный!»

И Нина делала вид, что звонит в «Скорую».

– Алло! У нас тут случай буйного помешательства! Человек бегает в пижаме и обкусывает сырую картошку! Что? Да, прямо из земли! Скорее! Пришлите санитаров! И пусть захватят инсектицид.

Кожемякин на стену лез и сползал по ней, щелкая зубами.

Они устанавливали в стратегически важных местах трещащие вертушки, мешавшие соседу спать. Подманивали в палисадники врага оголодавших коз. Забрасывали снегом пять минут назад отрытую тропинку. То есть вредили друг другу упорно и не сдавая позиций.

Так продолжалось лет десять. Но понемногу противостояние приобрело характер холодной войны. Стороны устали и выдохлись.

– Здорово, сволочь! – приветствовала Нина соседа по утрам.

– Как дела, кикимора? – любезно осведомлялся Кожемякин.

Тишайший Петруша в грызне участия не принимал и обеими сторонами считался кем-то вроде безобидного представителя Красного Креста.

Так продолжалось до тех пор, пока Кожемякин за неделю до торжественного ужина не выгрузил на своем участке машину куриного помета.

Был ли это коварный замысел или случайность, истории не известно. Не известен также в точности объем привезенного удобрения. Но Нине, поутру вышедшей на крыльцо, показалось, что где-то рядом обкакалось примерно полторы тысячи кур. Дыханье у нее сперло, а перед глазами мелькнула прожитая жизнь.

Уцепившись за забор и впервые за сорок лет сожалея об отсутствии жабр, Нина, пошатываясь, добрела до соседа.

Иван, напевая песенку о ландышах, светлого мая привет, бултыхал в пластиковом бочонке палкой. Рядом выстроились в ряд еще десять бочонков.

– Ты что ж, сволочь, творишь! – прохрипела Сысоева, узрев эту картину.

– А чего? – удивился Кожемякин.

– Это! Вот оно! Убери его!

Нина заткнула нос, но обонятельные рецепторы неизвестным науке образом мигрировали на слизистые языка и нёба. Ничем другим бедная Нина не могла объяснить, почему она, вдыхая через рот, по-прежнему чувствует ЗАПАХ.

– Куда ж я уберу? – удивился Кожемякин. Помет достался ему по дешевке, и он пребывал в благодушном настроении.

– А-ы-а! – просипела Сысоева, что означало «куда угодно, но только подальше отсюда, и тогда я не прокляну тебя до седьмого колена!»

Иван вдохнул полной грудью и улыбнулся рассвету.

Нина, не веря своим глазам, уставилась на него. Ей неоткуда было знать, что последние пару лет у Кожемякина с цветением березы начинало закладывать нос. К концу июня проходило само, без всяких лекарств, так что Иван не придавал этому значения.

– Смрад! Кошмар! – каркнула Нина.

– Фосфор! Цинк! – обрадовал ее Кожемякин. – Водичкой разведем, пять днем настоим – и готово!

– Пять дней?!

Нина Борисовна ухватилась за калитку. Через неделю приезжает невеста! На ужин!

Мысль о любой трапезе, пусть даже отдаленной на неделю, вызывала острую тошноту. Но еще сильнее Нину замутило при мысли о том, что московскую высокомерную девицу привезут в эту адскую вонь. Как она будет морщить носик! Как будет посмеиваться, рассказывая потом приятелям-москвичам об ароматах Шавлова!

А как будут хохотать завистники! В ушах Нины зазвенел издевательский смех.

Сысоева придавала очень большое значение репутации. «Делай что хочешь, но выглядеть это должно пристойно!» Случись ей совершить сепукку, на последнем издыхании она припудрила бы края раны.

Можно отравить наглую дрянь, соблазнившую ее неопытного мальчика. Можно заточить ее в подвале. Можно, наконец, прибегнуть к помощи старой доброй веревки и придушить ее по-тихому, едва жених и гости отвернутся.

Но при этом вокруг не должно вонять куриным пометом!

А завистливая Алевтина! А язвительнейшая Елизавета Архиповна! Представив, какими замечаниями они станут сопровождать семейное торжество, Нина застонала.

– Ты что, болеешь? – подозрительно спросил Кожемякин. – Топай отсюда. Еще заразишь меня!

У Нины мелькнула мысль расчленить Кожемякина, а фрагменты трупа разбросать по бочонкам. Все равно хуже пахнуть уже не будет, трезво рассудила она. И улики растворятся в аммиаке. Где Иван Кожемякин? Нет Ивана Кожемякина. Распался на молекулы.

Но препятствовала проклятая слабость. Приступать к осуществлению этого плана можно было только в противогазе.

Нина зашла с другой стороны:

– Слушай, как человека тебя прошу: увези ты эту гадость.

– Какую гадость? – Кожемякин непонимающе огляделся. – Это ж ценное удобрение! У меня весь огород в рост пойдет!

Сысоева растоптала собственную гордость и принялась уламывать соседа. В ход шли посулы, угрозы, обещания и взывания к мужской снисходительности. Кожемякин, подлец, в ответ только посмеивался. А когда Нина выложила свадьбу как последнюю карту и взмолилась о пощаде, так и вовсе загоготал на весь огород.

– Пусть невеста привыкает! Здесь ей не Москва! Тут природой пахнет!

По мнению Нины, запах природы был хорош лишь до тех пор, пока не валил с ног. Но переубедить Ивана ей так и не удалось.

Униженная, измученная Нина вернулась домой. И стала в тоске и ужасных предчувствиях ждать часа икс.

Тем временем Кожемякин, потирая руки, развел помет водой, настоял четыре дня, удобрил половину участка и приготовился покончить со второй.

Как вдруг случилось непредвиденное.

Кожемякину продуло ухо, и, принимая прописанные врачом антибиотики, Иван внезапно избавился не только от отита, но заодно и от насморка.