Орфей - Николай Полунин

Не люблю, когда со мной начинают говорить назидательно. Да еще пользуясь беспроигрышным приемчиком редких знаний. Но сегодня у Кузьмича прием не прошел.

— Нуте-с, нуте-с, — сказал он, откидываясь в кресле, — а что вы скажете о выпавшем раскладе? — Он даже лампу поправил, чтобы мне было видней.

Я подумал, что черт его знает, этот выпавший расклад, и начал:

— Козырь «Мир» предполагает некие удачи в будущем. То, что он перевернут «вверх ногами», роли не играет, все равно перспективы самые захватывающие. Разве что помучает слегка внутреннее беспокойство. О том же говорит Туз Жезлов, суля нечто знаменательное. Карта предсказывает удобный случай. Восьмерка Жезлов внизу, за перекрытым козырем, говорит, что в недавнем прошлом пережита ситуация, потребовавшая изощренности и тактичности настоящего политика. Пятерка Кубков окрашивает будущее в романтические тона. Туз Пентаклей намечает рост благосостояния, способность разумно распоряжаться деньгами. Особенно хороша финальная карта, «Маг». Вы не Близнец по гороскопу, Кузьма Евстафьевич? «Маг» благоприятен для Близнецов. Он означает, что тот, кому Таро раскинуты, владеет магией слова, уже снискал на этом поприще удачу, а впереди его ждет настоящая слава. Но меня смущает «Башня». Карта-сигнификатор, во-первых, не выкладывается отдельно, а лишь будучи открытой, затем участвует наравне с остальными. Влияет только на толкование в целом. Во-вторых, «Башня, Разрушаемая молнией» есть показ различных форм разрушения. От материи до духовных субстанций и конца всей личности, в гордыне стремящейся постичь запретные тайны. Означает также бессилие перед властью и заточение в тюрьму.

— Браво, браво. — Кузьмич развел аккуратными ладошками. — Не ожидал, почтеннейший Игорь Николаевич. Порадовали старика. Еще чайку? Откуда столь обширные познания?

Я неопределенно повел плечом. Не рассказывать же ему, что в последние полгода до моего бегства, когда мной уже занимались вплотную, я каких только книг по мистике и оккультизму не наглотался. Колод Таро у меня было целых три штуки. Три раза по семьдесят восемь листов. Разные. Получше, чем у него.

— Однако что же вы, почтеннейший, ничего о зеркальном Кресте не поведали? Смотрите, «Колесо Фортуны» лежит в хорошем обрамлении, а козырем «Правосудие», всемилостивейшая карта. Как вам колода?

— Таро «Золотой Зари», — сказал я глубокомысленно, уходя от прямого ответа, потому что с Двойным Кельтским крестом никогда не сталкивался и о зеркальном, левом раскладе мне говорить было попросту нечего. — Главная ценность «Золотой Зари» — что они были закрыты для непосвященных аж до семьдесят восьмого года. На колоду Вонг и Регардье наткнулись случайно, разбирая архивы «Герметического Ордена Золотой Зари». Восемь десятков лет она пролежала нетронутая, что должно придать колоде Таро с этим рисунком чрезвычайную силу. А так, конечно, непрофессионально, полудетски, «под примитив», — решил блеснуть я художественным глазом. — Мне больше нравится Таро «Кошачьих Людей» Карен Кюйкендалл.

— Новоделы! — презрительно фыркнул Кузьмич, собирая карты. Он завернул их в темно-лиловый шелковый лоскут, положил в резную шкатулочку, а ее убрал куда-то на полку, висевшую — я прикинул — точно, на восточной, ближайшей к рассвету стене. Все верно делал Кузьмич, все по правилам.

— Запомните, молодой человек, подобные вещи сильны Временем, которое своими незримыми отпечатками содержится в них. Это вам не Венециановские «Дворовые девушки, гадающие на картах». Слезы там трефовые выложены, червонная любовь, в белой ручке гадальщицы бубновый туз — какие-то казенные бумаги…

Я опять повел плечом. Я никогда не видел этой картины.

— С момента, когда стало ясно, что вы от своих дедуктивных намерений не откажетесь, — Кузьмич подлил мне чаю и вновь погрузился в свое кресло, — встал вопрос, что с вами делать. С одной стороны, вы человек новый, свежий, с порядками и привычками нашими незнакомый…

— Так познакомьте!

Кузьмич успокаивающе поднял ладошку.

— Данное обстоятельство вас во многом извиняло. С другой стороны, вы явно не из тех, кто мирится со своим, соглашусь, довольно неопределенным положением. Одни ваши ночные походы чего стоят… — И Кузьмич назвал совершенно точно, сколько раз и под чьими окнами я торчал по ночам, безуспешно пытаясь разгадать тайны запертых изнутри домов и их обитателей,

— Я понимаю, это не слишком прилично, и прошу меня извинить…

— И-и, батенька!. Оставьте. Главная заповедь Крольчатника — каждый поступает так, как считает нужным. У нас тут, видите ли, коллектив устоявшийся. Я, например, уже второй год. Вы ведь хотели узнать? Пожалуйста. Само название «Крольчатник» — тоже плод творческих потуг вашего покорного слуги. Видите, как просто, и не надо задавать лишних вопросов. На нас вопросы за Воротами сыпались бессчетно, а внутри мы, по негласному уговору, стараемся между собой их избегать. Из элементарной вежливости, если угодно.

Хорошо меня Кузьмич подсек, Кузьма Евстафьевич. После такого разъяснения остается чисто по-английски разговаривать об одной погоде. Поговорка какая-то на Альбионе существует на эту тему…

— Я постараюсь быть вежливым. Соберу остатки былых приличий и перестану заглядывать дамам в окна перед сном. Хотя, если руководствоваться главным правилом Крольчатника, — почему нет? Вдруг я это считаю для себя нужным? Я, может, визионист по сексуальной направленности?.. Но вспоминаются мне традиции родных российских узилищ. Там принято новеньких в порядки посвящать. Жестоко, как правило, происходит, но хоть толк есть. И «старичкам» увеселение.

— Почему вы, почтеннейший, думаете, что мы сейчас не имеем такого увеселения?

Я заткнулся. Я был убит. В самом деле, с чего я взял, что они так закрыты? Разъединены? Беспристрастны? Почему бы им не обсуждать на неизвестных мне междусобойчиках ломящегося в открытые двери глупого недоросля? Не придумывать назавтра программу с новыми увеселениями? В конце концов, развлечений тут раз-два и обчелся. Но надо признать, ломился я не особо… Нет, погодите, Гордеев — это серьезно. Мой собеседник, который, кстати, так и не назвался, — серьезно не менее. То, что я подсмотрел утром, эпизод с Юношей, с Ксюхой, чудеса в столовой… Ну до какой же степени я болван..

— Не надо отчаиваться, почтеннейший. (Читать можно по моей физиономии, как в букваре!) Все совсем не так. Мы тут на самом деле каждый сам по себе. При всем желании не может ни один раскрыть секреты других. Разве что для вас, порадовавшего старика…

Кузьмич взял с края стола какой-то особенной прозрачности хрустальный шар, лежавший на восковом круге. Плоская, как спил дерева, подставка была испещрена оккультными символами. Пентакль, вписанный в октауэр, знаки планет, Луны и Солнца, разбросанный по семиугольному периметру латинский алфавит, каббалистические знаки оборотного идиша… С шаром Кузьмич обращался, будто тот был тоньше яичной скорлупы.

— В тысяча пятьсот восемьдесят первом году математику, философу, советнику английской Елизаветы Первой знаменитому Джону Ди во время молитвы было явление. «Засиял ослепительный свет, в котором во всем величии предстал ангел Уриэл. И передал дух кристалл ярчайший, прозрачнейший и славный». Созерцая кристалл, Ди мог общаться с духами иного мира!

— Да, — сказал я, чувствуя, что от меня требуется как-то отреагировать, — с хрустальными шарами связано множество легенд. Некоторые очень красивы.

— Это не легенды, молодой человек, — строго сказал Кузьмич. — Это тот самый предмет. Можете мне поверить, я в свое время очень немало заплатил за него. Экспертиза всех сопровождавших шар архивов делалась в Лондоне. У меня много прелюбопытных вещиц можно отыскать. Впрочем, я обещал вам маленькую чужую тайну. Посплетничаем, почтеннейший.

Кузьмич вернул раритет на место. По мне, так подставка была куда интереснее. Вдруг до меня дошло, на чем я их всех тут, в Крольчатнике, могу раскалывать. Вскрывать несознанцев. Это было так просто и смешно, что я едва не расхохотался. Кузьмич не преминул подтвердить мою догадку.

— Наш любимец Семочка вам что-то успел про меня такое наболтать? Нет, я и знать не желаю. Но кое-что о нем. Ответ-тую, так сказать. Вам не знакома фамилия Сафронкин? Виктор Сафронкин? Питерец. Художник-эмоциолист. Из молодых. Хорошо продавался. Брали частные покупщики — не терплю новых словечек, дилер, например, — говорят, что-то висело в «Aрт Музеум», что-то в Европе. Врали про «Кристис»… Врали. Потом пропал. Семья пропала, все. Потом стали пропадать работы. Ходили странные слухи, что в помещениях, где выставлялись или хотя бы хранились полотна, замечены… н-ну, скажем, призраки. Персонажи с картин. То же наблюдалось и у него на квартире. Сафронкин сам говорил, что жена видела некий зловещий силуэт в широкополой шляпе, с раскаленной спицей в руке. Персонаж с картины «Похитители снов». А спицу он, Сафронкин, сперва дал ему в руку, а потом закрасил, еще на подмалевках.