Бабур (Звездные ночи) - Пиримкул Кадыров

Бабур не понял смысла услышанных слов, он забыл про все, кроме книг.

— Казначея? Казначея пришлем, — и показал книготорговцу на стопку, — Подсчитайте, хранитель моей библиотеки и казначей придут, оплатят и унесут эти книги.

Мулла Кутбуддин поклонился, выразив удовольствие послужить повелителю Самарканда, чья щедрость всем давно известна, и так далее, и так далее, но Бабур почувствовал, что торговец хочет сказать что-то еще, но не осмеливается.

— Что вы желаете, мулла? Скажите, не стесняйтесь… Книги ваши выше всякой цены.

— Великий мирза, — книготорговец осмелел, — нынче за деньги нельзя купить пищу, а дети каждый день плачут и просят хлеба, сердце разрывается. Если возможно, хоть немного муки…

«Та женщина и вот этот почтенный человек… Они голодают, совсем истощенные осадой. А я толкую о деньгах и о книгах». Бабур попрекнул себя, но, вспомнив протесты Касымбека в хлебном ряду, ничего не сказал (лишь слегка кивнул), решил схитрить. Позднее, без всяких недовольных и насупленных беков, повар дворцовый обделает это дело втихомолку.

— До свидания! Ни о чем не беспокойтесь! — словно безразлично-вежливо сказал Бабур и вышел из лавки на площадь, где все еще мрачный Ахмад Танбал сидел на коне в окружении нукеров.

Но как ни тайно в тот день вечером доставили книготорговцу мешок муки, курдючного барана, да и деньги в придачу, всем сразу стало известно об этом на следующее же утро. Как и о том, что нукеры Касымбека привезли в хлебный ряд целую арбу муки. И в тандырах[93], доселе покрытых снегом, хлебопеки разожгли огонь, и запах горячих, свежевыпеченных лепешек распространился по городу, и конные воины от имени Бабура действительно раздавали пищу.

И насколько довольны были Бабуром голодные самаркандцы, настолько же недовольны им были беки и нукеры, что жаждали военной добычи. Те беки, которым надоело видеть голодный и обездоленный Самарканд, решили без спроса у Бабура возвращаться в теплую и сытую Фергану.

Среди воинов, которые раздавали горячие лепешки изголодавшимся самаркандцам, был Тахир. Сначала и он сердился: «Что я, должен служить тем, кто увез Робию?» Но на горе людское отзывчива оказалась его душа — ничего не осталось у него от этого недовольства, когда увидел он пред собой людей в лохмотьях, юношей с тонкими, как волос, шеями, стариков и старух, обессиленных голодом. И мало того — вдруг пришло ему на ум, что среди этих несчастных самаркандцев, может быть, страдает и его Робия. А вдруг встретится тот, кто видел и знает ее?

На голове у Тахира лисья шапка, на плечах короткий дубленый полушубок, все последние месяцы Тахир ездил верхом, отчего и походка его стала совсем иной, чем прежде. Привыкшие к стременам ноги ступали по земле по-медвежьи косолапо. Но руки быстро и ловко доставали из мешка лепешки.

Широко раскрытые глаза голодных людей не видели Тахира, они видели его руки и вожделенный хлеб. Люди придвигались к мешку осторожно, мелкими шажками, словно ощупывая дорожку. Тахир насмотрелся на то, как эти обессилевшие не могли перешагнуть через какой-нибудь пустяковый арычок, взять совсем маленький подъем; они останавливались и ждали, когда им помогут другие более сильные.

Тахир внимательно вглядывался в каждого человека. Неужели среди них нет никого, кто видел Робию или что-нибудь знает о ней?

Вон женщина, закутанная в чапан, стоит, поддерживая старуху и ею поддерживаемая.

— Тетенька, нет среди вас женщин из Андижана или Кувы?

— Таких нет, родимый! — ответила женщина по-таджикски.

Тахир в сотый раз повторял одно и то же:

— Ищу сестренку. Уже четыре года, как увезли ее из Кувы воины Султана Ахмада.

— Ах, бедная! — сказала женщина. Старуха поклонилась Тахиру, принимая из его рук лепешку.

Чуть поодаль человек не отводил взгляда от мешка и хлеба, нетерпеливо проглатывал слюну. Редкоусый, высокий, лет тридцати пяти.

— Раньше был нукером?

Человек с распухшим лицом помолчал мгновенье, потом ответил встревоженно:

— Был, а что?

— Когда был?

— Уже много лет прошло.

— В Андижан ходил?

— Не… Возвернулся, не дойдя.

Кипчакский говор и лицо этого человека напомнили тех разбойников. Тахир вздрогнул. Да неужто он из тех?

Тахир подозвал товарища, стоявшего у дверей пекарни, отдал ему мешок с лепешками на дне, а сам вновь подошел к редкоусому, опухшему от голода. Отвел его в сторону. Тот испугался, конечно.

— Ну, что, что тебе нужно от меня, браток? Я бедный человек! Отпусти меня! Я пришел за хлебом… за хлебом!

Может быть, и он узнал Тахира? Может, в его руках ниточка от клубка, который приведет Тахира к Робии? Надо поговорить с ним поласковей.

— Хлеб получишь. Я даже дам лепешек побольше. Только мне надо узнать правду. Был, значит, нукером у Султана Ахмада?

— Был, я же сказал…

— Вы проходили по мосту через Кувасай?

— Какой? Тот самый, что поломался и погубил нас?

— Тот, тот самый! — Тахир скрывал и радость, и гнев. Это он, тот самый насильник! Вдарить бы его кинжалом, отвести душу! Ну, а как найти тогда Робию?

Тахир схватил редкоусого за чапан, сильно тряхнул:

— Где Робия? Говори скорее!

Обессиленный голодом, человек едва не свалился под ноги Тахиру, казалось, он сейчас рассыплется на части.

— Как-к-кая Робия? — промолвил он, запинаясь.

— Робия, Робия! Куда вы увезли ту девушку из Кувы? Где она сейчас? Не скажешь правду, отсеку голову! Говори!

— Браток! Браток! Я никогда не видел девушку по имени Робия. Хочешь убить — убивай, но понапрасну не думай на меня. Мне тогда было не до девушек… родной брат упал с моста, и его унесло течением, три дня искал среди камышей, но не нашел… ничего не нашел… даже тела. Засосало болото…

Тахир оттолкнул незнакомца, но рукав его чапана ухватил. Один из тех парней, помнится, называл другого Джуманом.

— Как тебя зовут? — Тахир снова пристально посмотрел в глаза редкоусому.

— Зовут? Мамат.

— А может — Джуман?

— В этой махалле все знают, что меня зовут Мамат. Кожевенник я, кожи выделываю.

Тахир подумал: «Коли его брат в Кувасае погиб, он тоже вправе схватить меня за грудки!» Гнев нукера поутих так же скоро, как и возник.

— А Джумана не знаешь… братец?

Мамат вдруг схватился за лоб:

— Эй, погоди-ка, погоди… А ведь был среди нас один Джуман Маймак-косолапый. Я слышал, что он увез двух девушек. Значит, из твоих краев взял.

— Привез в Самарканд?

— Девушек? Вот это — не знаю… Я-то дошел до реки под названием Оксув, знаешь ее, недалеко от Ура-Тюбе. А как мы дошли до Оксува, наш мирза умер. Тогда и началась суматоха. А мне надоело… ушел я из нукеров-то.

— А где сейчас Джуман Маймак?

— Вот это — не знаю. Я его не вижу уже три-четыре года. Сквернослов был, то ли тоже умер, то ли перешел на службу к другому мирзе. Их ведь тоже много крутом. В Ташкенте Махмуд-хан, в Туркестане Шейбани-хан. Еще один какой-то в Гиссаре.

— Будь прокляты эти войны и раздоры! — в сердцах сказал Тахир. — Ты ремесленник. Я был дехканином. Что за время такое, когда нам надо воевать друг с другом?

Мамат внимательно посмотрел на лицо Тахира, увидел шрам, покачал головой:

— Кем тебе девушка, браток? Сестренка?

Тахир тяжело вздохнул, неожиданно признался:

— Самой дорогой она была мне. Зеницей ока была.

Мамат захотел утешить Тахира:

— Надейся, найдешь. У меня тут много друзей и знакомых, браток. Жене своей скажу. Она порасспросит у женщин.

Тахир почувствовал, что желание Маната помочь ему — искренно.

— Пойдем-ка, Мамат, — и когда они вошли в хлебопекарню, вытащил из нового мешка четыре лепешки.

— Возьми! Ты приходил сюда за хлебом.

Мамат дрожащими руками засунул лепешки за пазуху, перед тем, задыхаясь, несколько раз вдохнул горячий пшеничный запах. Каким голодным ни был, перед Тахиром сдержался, не набросился на хлеб. Только, будто опьянев от его запаха, невнятно заговорил:

— Нету, браток… дороже, чем хлеб. Пусть всевышний никогда не пошлет тебе… дни, какие мы пережили… Я поем и, сильный, смогу дойти до родного кишлака.

Вон за той горой у меня братья. Мы рода куянкулак. Доберусь до кишлака, оттуда привезу два мешка с зерном… Была у меня лошадь, осенью зарезал и съел. Идти пешком — побоялся упасть в горах и замерзнуть. Теперь чего ж бояться…

— Где я тебя найду? — прервал Тахир.

— А-а! У меня в квартале кожевенников… есть дом. Кто спросит Мамата, все покажут. Мамат-палван… Когда-то был богатырем, браток. А вот теперь еле хожу…

— Не забудь! Ее зовут Робия… А я — нукер Касымбека. Зовут меня Тахир.

— Ладно, Тахирбек, ладно, если узнаю что, найду вас. Наши люди причинили вам зло, вы оказали мне добро. В жизни не забуду, обязательно верну. До свидания!