Итоги № 8 (2014) - Итоги Итоги

Однако шанс объединиться есть. «Различие в законодательствах разных стран является питательной средой для преступности,— замечает Илья Сачков, генеральный директор Group-IB.— Интернет породил сегодняшние юридические коллизии, и потому странам придется договариваться друг с другом, скорее всего, на уровне ООН». Андрей Колесников ничего не имеет против ООН, но ему представляются более эффективными двусторонние симметричные отношения в первую очередь с крупнейшими интернет-державами. А представители ассоциации РАЭК хотя в целом не уверены в необходимости глобального юридического регулирования Интернета, но видят наиболее адекватной его формой что-то подобное совместному использованию космического пространства. В любом случае договаривающиеся стороны должны говорить на одном языке, но вот его — единого языка описания правовых норм в Интернете — сегодня нет. Именно в таком ракурсе видит предложенную концепцию Андрей Колесников — как нечто большее, чем банальная попытка продать государству и населению несколько угроз: «Уточнение субъекта правовых отношений в Интернете — это серьезная задача для серьезных людей, которые хотят построить юридический фундамент для надежной защиты и пользователей, и бизнеса, и государства. И так, чтобы здание Интернета при этом не рухнуло. Это очень сложная задача».

Поясняет Игорь Чекунов, замгендиректора «Лаборатории Касперского» по юридическим вопросам и безопасности: «Все, чем занималась наша страна до сих пор, — это кибербезопасность. Она базируется на технических средствах и методах. А вот киберпреступность — это явление социальное, существующее на стыке техники и общества. Если в сфере кибербезопасности у нас много чего сделано, включая закон о персональных данных и т. п., то в части противодействия киберпреступности сегодня отсутствует какой-либо системный подход». И такая ситуация сегодня во всем мире. Так что для гармонизации правовых отношений в безграничном и свободном Инете требуется выполнить аховый объем работ: создать универсальный понятийный аппарат и описать с точки зрения права всяческие отношения, возникающие там. Дополнительно усложняет задачу и то, что технологии (а вслед за ними и термины) в IT меняются очень быстро, так что менять законодательство с той же скоростью весьма проблематично. А использовать обобщенные термины тоже нехорошо: слишком широкие формулировки — это опасность подмены понятий, новых трактовок и тому подобных рисков.

Задача крайне непростая и для дружного рабочего коллектива. А для нашего интернет-сообщества вообще вряд ли подъемная. К чему мечты о глобальном согласии, если на уровне родной страны отношения, скажем, РАЭК и «Лиги безопасного Интернета» более всего похожи на вендетту? Можно до бесконечности навешивать друг на друга ярлыки американских наймитов или агентов спецслужб, но весь пар этих интернет-междусобойчиков будет уходить в свисток скандальных новостных заголовков. А «караван» государства меж тем идет... И это при том, что основные постулаты всех противоборствующих сторон похожи как две капли воды: решения по регулированию виртуального пространства должны приниматься открыто и прозрачно с участием всех заинтересованных сторон. Местами ситуация напоминает известный диагноз о сваливании проблем с больной головы на здоровую: неумение договориться внутри интернет-сообщества — на происки государства.

Есть идея: взять предложенную депутатом Шлегелем концепцию в качестве первого интеллектуального взноса государства в будущую картину гармоничных правовых отношений граждан, бизнеса и этого самого государства в Интернете. И превратить работу над этой концепцией в пространство для открытых профессиональных дискуссий. Чтобы и направления усилий всем были видны — те ли это главные болевые точки, хорошо известные профессионалам? Тогда как на ладони будут видны и лоббистские усилия тех или иных сил. Ну а если вместо этого мы увидим прежнюю хаотичную и непрозрачную работу над киберзаконодательством, будем точно знать — нам опять пытаются всучить лежалый товар, а интернетчики на эту тему способны только злословить.

Творец / Искусство и культура / Искусство

Творец

/  Искусство и культура /  Искусство

Алексей Герман: «Я счастлив, что меня не будет, но будет нечто, чему я был свидетелем…»

То, что делают великие кинорежиссеры, вероятно, более всего заслуживает названия «творчество». Потому что они творят мир не менее полный и достоверный, чем действительность, созданная Творцом. Алексей Герман как никто другой умел создавать свой мир. Этот мир был полон мелких примет жизни, от которых щемило сердце, потому что ничто так не задевает нас, как возникшая внезапно подробность, существовавшая до этого только в нашей памяти или воображении. Герман вмещал в себя даже не один, а несколько миров, он был создателем с невероятным запасом сил и отдачи таких же, почти нечеловеческих сил ждал от всех, с кем делал кино. Кино Алексея Германа — не искусство в обыкновенном смысле этого слова, это искусство переселения душ, переселения наших душ в иную Вселенную, выстроенную им. Такого кино больше не будет, Герман неподражаем в буквальном смысле этого слова.

Александр Кабаков

В 1998 году Алексей Герман закончил фильм «Хрусталев, машину!» по сценарию, написанному совместно с женой, кинодраматургом Светланой Кармалитой. Лента была представлена в конкурсе Канна и на Международном кинофестивале в Нью-Йорке. Во Франции вся ложа прессы покинула просмотровый зал через двадцать минут после начала показа. Из Линкольн-центра профессиональные зрители вышли через час. Алексей Герман, как всякий гений, нарушил слишком много границ привычного. Перед отъездом из Америки режиссер побеседовал с Александрой Свиридовой, но этим интервью тогда не заинтересовалось ни одно издание. Теперь «Итоги» публикуют то, что он говорил 15 лет назад: его мысли не утратили актуальности.

О Сталине

Фильм так называется просто потому, что это — исторический факт: когда Сталин умер, Берия крикнул: «Хрусталев, машину!» Это все слышали. Так что никакого тайного значения название не имеет. Всего лишь одна секунда — и пошла в другую сторону вся история! Потому что, проживи Сталин еще лет десять, и мы бы тут не сидели: вместо Манхэттена здесь была бы, например, ядерная воронка или радио бы вело репортаж о неплохом урожае на Вашингтонщине... Мы вообще не очень снимали про пятьдесят третий — так уж получилось. Мы хотели разобраться в себе. Например, почему мы такие добрые, что всё прощаем друг другу. Вот Анну Ахматову волновало, как встретятся Россия, которая сидела, с Россией, которая сажала. А потом выпустили людей, все встретились. Ну что было бы в другой стране? Наверное, резня, а у нас — все сказали «спасибо большое», и все. Вот такие мы…

Сталин же себе сам смерть устроил. Цвет медицины сидел, и он самостоятельно лечился, по медицинскому справочнику. Он же плохо себя почувствовал и пошел в баню! Вот и инсульт. А были бы врачи — он был бы жив: врачи бы поняли, что у него высокое давление, и они бы его понижали. Так что, как сказала тетя моего приятеля, когда началась история с врачами-вредителями: «Плохо его дело: он связался с евреями». Совершенно неожиданный поворот, правда?..

О цене художественной правды

Это, может, и не обязательно — быть битым. Можно быть талантливым и не битым... Моцарт же как-то существовал без запретов и остался Моцартом. Но нас били. Помню, когда «Проверку на дорогах» клали на полку, во всех обкомах партии про меня зачитывали письмо, какая я гнида. А на студии сидел напротив меня директор и плакал — все лицо залито слезами! — и говорил: «Леша, я сидел. Я страшно сидел: меня били! Теперь меня снимают. Порежь ты эту картину — я тебе другую дам». А я сидел напротив него и тоже плакал, и говорил: «Я не могу». А был бы жив мой отец, он бы заставил меня порезать. Не потому, что он был принципиальный человек, а потому, что он был добрый человек. И не считал, что из-за пучка света надо такую беду навлекать на многих людей. Ужас ведь был!.. Год весь «Ленфильм» не получал премию. Зарплату люди не получали! И такая же история была с «Двадцатью днями без войны». А на «Лапшине» через два часа редактор была отстранена от должности, а позже телеграмма пришла: «Всех виновных в изготовлении картины строго наказать».

Об истории и искусстве

Об историчности скажу словами Ходасевича. Он писал, что история царствования Павла Первого никогда не будет хорошо известна, потому что писалась его убийцами. Поэтому с историчностью — дело трудное. Но мы просчитали многое: где, когда Сталин умер. У Авторханова получается, что 1 марта. Потому что раздувалось очень сильно «дело врачей», и страна этим просто жила, а 1 марта вдруг — хоп! — это из центральных газет исчезает. Из этого Авторханов делает вывод, что 1 марта Сталина уже нет. Мы встречались с замечательным американским журналистом Солсбери, который жил в то время в Москве. За два дня до того, как Сталин официально умер, Солсбери получил телеграмму о прибавке жалованья. Каждые несколько часов шла такая телеграмма. По договоренности со своим руководством такую телеграмму он должен был получить, только если генералиссимус ёк. И Солсбери метался по Москве и ничего не мог понять: все было, как всегда. Кроме черных машин, которые у меня в фильме мечутся по городу... Конечно, это не Солсбери ездит, а политбюро. Но это та самая тема — «что-то случилось, что-то случилось...». Известно из воспоминаний многое. Если сопоставить, как они все врут, можно обхохотаться. Один говорит, что Сталин пожал ему руку в последний момент. Другой — что он указал на какого-то ягненочка на картине. Третий — что никакого ягненочка не было и Сталин просто погрозил кулаком. А есть интересные воспоминания одного из «врачей-убийц» Рапопорта. Им в камеру в тюрьму принесли и раздали дело неизвестного больного. Они сидели в таких наручниках, что если шевельнешь рукой, они еще сильнее защелкиваются. С них сняли наручники и велели писать, как лечить. Рапопорт, который был не очень практичный человек, прочитав историю болезни анонима, написал: «Необходимо срочно умереть». Так как мозги после инсульта были в таком состоянии, что у Сталина был единственный выход... Так что никакого пожатия рук не было. А то, что там Светлана Аллилуева старательно пишет, так я бы не стал верить ни одному члену этой семьи. Точно известно, что рядом со Сталиным была сиделка с красным лицом, что он лежал в собственном дерьме и что при сем присутствовал еще какой-то высокий военный — совершенно неизвестно, кто и что…