Голубая кровь (СИ) - Гордиенко Татьяна Васильевна

Эсфирь быстро нашла нужную палату. Тихо войдя, она заперла за собой дверь. В палате стояла только одна кровать, и на ней лежал Хауц.

Он мирно спал.

Эсфирь медленно подошла к больному, сверля его взглядом, полным ненависти, и остановилась у него в ногах. На секунду она почувствовала слабость и оперлась рукой о кровать, но в следующий момент силы и решительность вернулись к ней.

— Хауц, — негромко позвала Эсфирь.

Раненый что-то страдальчески простонал, но не проснулся.

— Хауц, проснись! Я приказываю тебе! — произнесла Эсфирь ледяным, каким-то безжизненным голосом, и протянула к Хауцу руку.

Тот вздрогнул, будто его ударили током, открыл глаза и замер. Сквозь пелену в глазах, словно в тумане, увидел фигуру человека, стоявшего за спинкой кровати в его ногах.

— Кто ты? — спросил Хауц слабым голосом.

— Я твоя совесть, твоё прошлое, зови меня, как хочешь, но у меня есть имя. Я — Эсфирь, — промолвила девушка замогильным и тихим голосом.

Услышав эти слова, Хауц закричал. Его услышали Группа Риска и полицейский, бежавшие по коридору.

— Что ты от меня хочешь? Ты хочешь меня убить, но за что? Ведь я тебя почти не знаю! — пролепетал дрожащим голосом раненый.

В это время в дверь раздался стук и требования открыть её, но Эсфирь даже не пошевелилась. Она тяжёлым взглядом смотрела на Хауца и, казалось, не видела никого, кроме него, и не слышала ничего, кроме сдавленного стука собственного сердца.

— Эсфирь! Эсфирь, открой! — услышала она голос из-за двери, но не ответила. — Эсфирь, ты там?

— Она здесь! — завопил из последних сил Хауц. — Помогите, она хочет меня убить!

За дверью послышалась возня. Запертая дверь была массивной и с хорошим замком, а потому её никак не могли открыть.

В глубине глаз Эсфири исчез смутный призрак давней боли, и на смену ему пришла безжалостность.

— Пока откроют эту дверь, у меня есть ещё несколько минут, — спокойно произнесла Эсфирь, — и я хочу тебе кое-что напомнить.

Хауц увидел, как её рука не спеша потянулась к ножнам, в то время как её глаза не отрывались от его лица. Взяв кинжал за лезвие у рукояти и, протянув руку вперёд, Эсфирь показала его Хауцу. Несколько капель крови упало на белые простыни.

Хауц вскрикнул и дёрнулся, как загипнотизированный, глядя на кинжал, с которого ещё капала его собственная кровь. Казалось, что он видит нечто большее, чем просто оружие, и это его пугает.

За дверью послышались удары. Видимо, ломали замок.

— Я вижу, ты вспомнил, и это хорошо, — Эсфирь, не отрываясь, смотрела уничтожающим, жестоким взглядом судьи на Хауца, побелевшего от страха. — Ты можешь ещё покаяться перед смертью, но прощения тебе не будет. Никогда! Такие, как я, прощать не умеют. И в этом виноваты только вы!

Хауц уже не звал на помощь, а только качал едва заметно головой, словно пытаясь что-то отрицать, и дрожал от сильного нервного напряжения. Потом он вдруг закричал, как от сильной боли, и в ту же секунду дверь вылетела — и в комнату ворвались полицейский, Группа Риска и врач.

Эсфирь даже не провернула головы в их сторону и продолжала смотреть на Хауца, откинувшегося на подушку с широко открытыми глазами.

Он был мёртв.

— Эсфирь, что ты сделала? — услышала она восклицание полицейского и, наконец, повернулась к вошедшим.

Выражение её лица мгновенно и поразительно переменилось.

— Ничего особенного, господин полисмен, — Эсфирь пожала плечами и улыбнулась, как расшалившийся ребёнок, с самым невинным видом.

— Он умер, — заключил врач, подойдя к Хауцу.

— Именно это я и хотела услышать, — произнесла Эсфирь, сверкнув глазами, она была полностью удовлетворена исходом события.

— Мы должны тебя арестовать, — Артур не видел другого выхода, а полицейский достал наручники.

— Ну что ж, арестуйте, если у вас есть свободное время.

Сделав подобное заявление, Эсфирь, с уже знакомым всем проворством, кинулась к открытому окну в палате. Не раздумывая, она выпрыгнула с четвёртого этажа к ужасу оставшихся в комнате людей. Но это вовсе не был акт самоубийства из-за раскаяния. Когда все подбежали к окну, то увидели, что Эсфирь благополучно спрыгнула на высокое дерево, а затем, быстро спустившись с него, несмотря на длинную юбку, исчезла среди деревьев больничного парка.

— Я снова остался с носом, — полицейский с досадой стукнул ладонью по подоконнику.

— Ну и проворная особа, — изумился Рэм. — Она что, в цирке работает?

— Какой там цирк! Просто она хитрая и везучая, а ещё очень шустрая. Теперь искать её бесполезно, — покачал головой полицейский и обратился к врачу, осматривавшему Хауца: — Что она ему сделала?

— Ничего, — ответил врач, — она даже пальцем его не тронула. А рана, нанесённая ему прежде, была совсем не опасна. Я не понимаю, от чего он скончался. Не могла же она его убить взглядом! Скорее всего, он умер от сердечного приступа. Ведь у Хауца было больное сердце.

— Выходит, обвинить её в непосредственном убийстве нельзя. Ну и хорошо, мне же меньше хлопот. Ладно, мне пора идти, — приободрился полицейский, выходя из палаты.

— А как же Эсфирь? Разве вы её не арестуете? — недоумевал Дик, следуя вместе с Группой Риска за полицейским.

— Арестовать её невозможно, — ответил тот. — Если хотите, то сделайте это сами, но я знаю, что поймать её сейчас не смогу.

— Почему? — удивился Ратмир. — Ведь она не могла далеко уйти.

— Дело в том, — признался аулентец, надевая шляпу, — что квартал, где живёт Эсфирь, уже много лет является моим участком. Эсфирь я знаю давно, и у меня постоянно возникает из-за неё куча хлопот. Она никогда не могла спокойно сидеть на месте, и её тянуло на подвиги. Она не раз, например, уводила с бойни какого-нибудь коня или мула, да так, что никто не мог отыскать его следов, а через несколько недель она возвращала животное в целости и сохранности с вылеченными ногами. Ведь именно из-за вывиха или перелома коней и мулов, которые высоко ценятся на Тере, отправляют на бойню. Но это никто не ставил Эсфири в вину, ведь она проявляла милосердие. Она ещё кое-что делала такое, что нельзя назвать хулиганством или преступлением, а так, выходками взбалмошного ребёнка, который чтобы досадить соседу, может повесить голову регетарка у входа в дом или поперчить кому-нибудь праздничный пирог. Но это всё она устраивала людям, которые смотрели на неё свысока, ведь Эсфирь сирота, очень бедная и приходится дальней родственницей Логвину Пирсу. Ох, и хлебнул же горя Логвин с этой беспризорницей! А ведь он такой добрый человек, и за что ему такое наказание? Я иногда собирался, в целях профилактики, прочесть Эсфири мораль, но она всякий раз убегала и скрывалась так умело, что даже с собакой я не мог её отыскать. В общем Эсфирь добра, хоть многие её недолюбливают. Однако сегодняшняя её выходка поставила меня в тупик и очень поразила. Бросаться на человека, с кинжалом! Такого за ней ещё никогда не наблюдалось. И с чего она так озверела? Ума не приложу. Почему она преследовала этого человека, да ещё с такой ненавистью?

— А вы никогда не задумывались, что из маленького хулигана может вырасти большой преступник и даже убийца? — спросил Артур. — А зря. Если раньше Эсфирь мстила своим обидчикам по-детски, перча пироги, то теперь, повзрослев, она не постесняется ударить кого-нибудь ножом. В конце концов, убийцами не рождаются, а становятся под влиянием каких-либо событий.

— Может, вы и правы, — согласился полицейский.

— Значит, вы отказываетесь искать её сейчас?

— Да. Моё время слишком дорого, чтобы тратить его и знать, что всё будет безрезультатно, — ответил полицейский и ушёл, снова спеша по каким-то неотложным делам.

Группа Риска, отказавшись от поисков Эсфири в незнакомом Ауленте, вернулась в гостиницу, успев по дороге познакомиться с кратковременным терианским дождём.

13. Что именно предстояло сделать Группе Риска-III в Ауленте

На следующий день Группа Риска-III явилась в назначенное время к начальнику полиции Аулента Мреусу. К их удивлению, того опять не оказалось на месте. Мреус появился лишь через полчаса и очень нервничал, так как только что вернулся от императора. Он провёл Группу Риска в свой кабинет, где они могли отгородиться от шума и спокойно поговорить.